За рекой / Пасечник Владислав Витальевич Vlad
Антон повернулся к Анубису спиной, прижал авоську к груди, и неуверенно двинулся навстречу мокрым перьям метели. Пристальный взгляд собачьих глаз морозил спину, сапоги, чавкая, месили снег, неоновый свет припечатал нелепую сутулую тень Антона к дороге, и машины перемалывали ее в серую кашицу.
Подошел к двери подъезда. От волнения чуть не выронил ключ. Щелкнул замком. Подъезд. Пыльная темнота. Из разбитых окон метет. Первый пролет…
«Это ничего… все хорошо… это еще не жизнь» – думал Антон.
Второй пролет.
«Некоторые просто не понимают, что не родились».
Третий пролет.
«Скоро все это закончится. Только жизнь может длиться вечно. А это – не жизнь, а какой-то невроз. Меня просто нет».
Четвертый пролет.
«Скоро я начну жить. Гусеница – это еще не рожденная бабочка. Я – еще не рожденный человек».
Пятый пролет.
«Снова ключи прыгают в руках. Кто это притаился в темноте? Надвигается, кровожадно ухмыляясь, сжимая в руке короткую серую полоску металла?».
Антон стряхнул наваждение. Все обман, морок. Он стоит один на лестничном пролете, возле открытой двери.
В квартире сумрачно и пусто. Сквозь желтый папирус обоев просвечивают кирпичи. Ну разве может здесь человек Жить?
На столике лежит купленный утром научно-популярный журнал «Анх». На открытой странице статья одиозного психолога Кузнецова. Антон машинально выхватил несколько строк:
«…особенно в последнее время в моей практике участились случаи, когда люди воспринимают окружающую действительность в совершенно фантастическом, мифическом свете: мне попадались люди, мнящие себя жителями древней Эллады, причем именно тех ее регионов, где люди по культурным и религиозным соображениям не носили одежду, а также «обитатели» Древних Месопотамии, и Египта. Сложнее всего мне было наладить контакт с людьми, которым представлялось, будто они живут в ведической Индии, да-да Индии, причем именно времен Махабхараты, и Рамаяны. Пациенты запрещали мне приближаться к ним ближе чем на три шага, из-за того, что я, по их убеждениям являюсь «чандалом», то есть принадлежу к касте неприкасаемых. Я склонен объяснять это явление тем…». Антон перевернул страницу. Сразу после статьи Кузнецова следовало разоблачение оной статьи профессором Дат-анх-Нутом: «Все это – грязная хеттская провокация. Так называемые, гипотезы Кузнецова не только немыслимы и антинаучны, но и общественно опасны…».
Антон закрыл журнал. Все эти ученые споры давно уже перестали его волновать. Он покупал этот дурацкий журнал по старой памяти, затем лишь, чтобы пробежавшись по странице взглядом, тут же закрыть его, и никогда уже не открывать.
Нет. Было еще кое-что. Антон открыл последнюю страницу. Там крупным шрифтом было написано:
«Помогая в строительстве Города, вы приближаете момент своего Рождения!».
А ниже:
«Строительство нового Города, за рекой, позволит вам реализовать весь ваш творческий потенциал. Каждая мастаба, каждая пирамида, каждый грот ускорят рост и развитие нашего Города».
Антон приезжал в Город за рекой каждый год – привозил новые кирпичи и известь. Там у него были самые теплые знакомства. В перерывах, когда все отдыхали, можно было выкурить сигарету-другую, перекинуться парой словечек с соседом, присев на завалинку.
«Что случилось?» – спрашивал Антон.
«Да все как раньше…» – отвечал сосед, русый, усатый дядька, приличных уже лет.
«Работаешь?».
«Ну… работаю».
«А жена как?».
«У-у-у! – смеялся сосед, чиркая большим пальцем по горлу – Житья нет. Ты знаешь, когда Город будет готов, я ее сюда не позову! К хеттам ее, старую!».
«А краской, какой будешь красить?».
«Да как все».
«Это как?».
«Ну, красной…».
«А я – синей – улыбался Антон – моя ведь ближе всех к реке».
«Это ты погоди еще… следующей весной понаедут… реки своей не увидишь…».
Когда за рекой появился Город, никто не знал. Он просто был всегда, словно зеркальное отражение старого города. Кто-то боялся его, кого-то безудержно тянуло к нему. Побывав в Городе в первый раз, Антон уверился, что там и только там можно Жить.
Впрочем, тех кто начал Жить, Антон не видел ни разу. Он проходил мимо готовых построек, но все они были закупорены. Там же иногда он натыкался на бестолковых людей, с пустыми лицами. Люди эти незряче сновали по узеньким переулкам, и выли. От Антона они шарахались, как от чумного.
Странные это были люди, ох странные…
В дверь позвонили. Антон метнулся в коридор, припал к глазку. К нему давно уже никто не приходил. Если уж на то пошло к нему никогда никто не приходил. Он даже забыл как звучит звонок, и теперь это нудное дребезжание ужалило его.
На лестничной площадке стоял Анубис – теперь при нем было человеческое тело, облаченное в пальто, и только голова, черная ушастая голова, жутковато торчала над плечами.
Антон щелкнул замком, отворил дверь, впуская Анубиса в убогое свое жилище.
- Я за тобой от самого продуктового шел – протявкал тот, сбрасывая пальто – ох и холодно у вас тут…
- Может чаю? – засуетился Антон.
- Не откажусь! – простужено просипел Анубис – я к тебе, собственно по делу.
- Чашечка чаю никакому делу не помешает! – Антон смахнул с клеенки крошки, расставил чашки, зажег газ.
- Сегодня лед из реки ушел – сказал Анубис буднично – можно плыть.
- Как это плыть? – удивился Антон.
- Ты Жить начинаешь. Время твое пришло.
- Так… не достроенно еще…
- А здесь у тебя что? – Анубис показал когтистым пальцем на авоську.
- Кирпич. Сегодня купил. Но там еще много надо.
- Сотрудники помогли, сосед твой тоже принес, не пожадничал – сказал Анубис – вот только один кирпич и осталось положить.
- Это все как-то...
- Неожиданно? – тявкнул Анубис – оно всегда так… Жить начать – это тебе не в парке прогуляться, Жизнь она всегда внезапно начинается…
- Я не знаю… у меня еще столько дел…
Анубис запрокинул голову и загоготал.
- Помилуй! да я тебя давно знаю… ты с девяти лет ее строишь, так?
- Ну… да…
- Ты еще в школе понял… когда эти недоумки тебя задевали… ты же понял что это не жизнь? Тогда ты нашел свой первый кирпич, переправился на мой берег… правильно?
- Ну, я еще пацаном был…
- Ты червяком был! – ощерился Анубис – а в университете? Кто с тобой дружил? Да никто! Тебя не замечали… а если и замечали, то посмеивались. И на работе… помнишь сотрудников? Они ведь тоже строят… строят в Городе… не все, правда…
Антон знал это, но ему почему-то не нравилось об этом думать. Сотрудники – румяные, веселые, женатые – строили что-то в Городе, неказистое, выщербленное…
- Ты все ждал, все думал, когда же она начнется – Жизнь, за каким поворотом. Теперь-то что – трусишь? – сверкнул глазами Анубис.
- А тебе почем знать? – не выдержал Антон.
- Ты сейчас задал глупый вопрос.
- Прости… так ты говоришь… сейчас?
- Сейчас!
- А чай?
- А пес с ним! – отмахнулся Анубис – пойдем…
И они пошли. Антон хотел было закрыть за собой дверь, но вдруг понял, что в халупу свою он никогда больше не вернется.
От волнения сердце прыгало у него в груди, когда они сели в автобус, и помчались сквозь предрассветный сумрак – больше в салоне не было никого, только старая кондукторша-ракшаска с толстой облезлой сумкой. Она подобралась, было к Антону, щеря клыки, но Анубис рявкнул на нее, и она забилась в дальний угол, и сидела там, выпучив огромные кошачьи глаза.
Приехали, когда вдали уже зарделся рассвет.
У пристани их ждала папирусная лодка, изогнутая, словно полумесяц. Они взошли на нее, Анубис взял в руки весло, стылая река исполнилась первобытной африканской тьмы, и они заскользили к другому берегу, туда, где уже горели факелы.
Людей возле мастабы собралось немного – сотрудники, да усатый сосед-доброхот. Все стояли с каменными лицами, на улыбки Антона не откликались. Кто-то даже – вот срамота-то! – прослезился...
Анубис возвышался теперь над мастабой ониксовой тенью. Антон ощутил какую-то постыдную робость, но все же сделал шаг вперед, и положил последний кирпичик.
- Все мы любили и уважали тебя… – сказал начальник отдела, не отрывая взгляд от своих черных лакированных туфель.
- Ты был хорошим товарищем – добавил сосед – бережливым, аккуратным…
- Да вы что? Сдурели совсем? – хохотнул Антон – да я же сейчас Жить начну!
Никто не ответил.
«Как это нелепо – подумал Антон, подходя к гробнице – вот этого я и боялся – что меня будут жалеть. Нет, прав был Кузнецов – дураки они все, мнят из себя египтян, а потом плачут. А я, вот, сейчас зайду в мастабу, лягу в саркофаг, и…».
MUTABOR!