Стандартная комната стандартной квартиры выглядит огромной из-за своей пустоты. Из мебели в ней только стул, заваленный горой одежды, ещё несколько куч вещей на полу, и не сразу отличимый от них матрас, на котором спит Он. Он лежит на животе и до шеи укрыт одеялом.
Мобильник, лежащий на таком расстоянии от матраса, что до него можно дотянуться, не вставая, издаёт громкий и пронзительный писк. Он прихлопывает телефон рукой (писк замолкает), перекатывается с матраса на пол, опираясь на стул, встаёт и, подволакивая ногу, неуклюже, но быстро направляется к окну. Свет, вырвавшийся из-за отдёрнутой занавески, освещает Его. Становится видно, что это подтянутый мужчина лет тридцати пяти, чью внешность, помимо хромоты, несколько портят многочисленные шрамы.
Он, одетый в белый летний костюм, опираясь на тросточку, выходит из подъезда и садится в такси.
Выходит из машины у подъезда старого «сталинского» дома. Входит в настежь открытую по случаю жары дверь подъезда и обращается к выходящей навстречу ему старушке:
—Подскажите, пожалуйста, двадцатая квартира в этом подъезде?
Получив в ответ невнятное, но явно утвердительное бормотание, учтиво раскланивается, как дореволюционный офицер из старого кино и, игнорируя последующие возгласы: «А вы кто? А к кому? Если к Ерёминым, то их дома нет!», поднимается, и удары трости о ступеньки отдаются гулким эхом.
На обшарпанной двери нет номера, но квартира левее девятнадцатая, а правее — двадцать первая, так что ошибка исключена.
Он нажимает звонок. Дверь открывает мальчик лет двенадцати и с недоумением на него смотрит и, наконец, говорит:
—Если Вы к Ерёминым, то им два звонка. Только их дома нет, если хотите, оставьте записку, я передам…
—Димка, не узнаёшь?
Димка смотрит с возрастающим недоумением.
Он оставляет трость у стены и делает несколько шагов назад, насколько позволяет лестничная клетка:
—Смотри! Я хромаю, потому что неудачно прыгнул с парашютом.
Удивлённые глаза Димки занимают уже половину лица.
Он расстёгивает несколько пуговиц на рубашке и показывает шрам:
—А вот здесь у меня след от пули. Я отправился в Чечню добровольцем и пропал без вести.
—Папа?! – потрясённо шепчет Димка и делает шаг в сторону, пропуская Его в квартиру.
—Но ведь у меня никогда не было папы! Я же тебя придумал!..
—Ну, вот он я. Поговорим с тобой, как мужчина с мужчиной.
Пришедший в себя, хотя по-прежнему удивлённый, Димка ведёт себя на коммунальной кухне, как гостеприимный хозяин:
—Тебе чай или кофе? Или, может, водки, там у матери припрятана бутылочка, чтоб с сантехником расплачиваться. На бутерброды ничего, кроме сыра нет, уж извини, зато свежий… А вообще уже обедать пора, суп будешь?
—Да ты не хлопочи, я не голодный, – вяло протестует Он, – и вообще у меня времени мало.
—Так что, – с недетской иронией спрашивает севший рядом с Ним Димка, – как мужчина с мужчиной — это про пчёлок и бабочек?!
—У тебя, что ли, уже переходный возраст? – поморщился Он – про пчёлок с бабочками ты сам больше меня знаешь. Вчера вон в интернет-кафе два часа торчал. И совсем не на сайте цветоводов!
Димка покраснел и вскинулся:
—Откуда ты знаешь?!
—Да ты не нервничай, я никому не расскажу. Я не для того пришёл. Скажи, ты зачем меня всего побитого придумал?
—Ну, – замялся Димка, – хочется верить, что папа не просто обрюхатил маму и сбежал, а пропал без вести на войне …
—Хорошо, хоть не погиб!
—Мама говорила, что погиб, но я верил, что ты найдёшься…
—Спасибо, сынок! Только давай ты придумаешь, что нога у меня зажила, а то знаешь, как перед дождём болит! Пёс с ними, со шрамами! Мне пора...
Он протянул было Димке руку, но вдруг передумал и неловко чмокнул его в макушку.
Димка неподвижно сидит, уставившись удивлённо в окно на отъезжающее такси. На столе стоят две чашки с недопитым чаем. Вдруг он вскакивает, бежит в комнату, достаёт из шкафа свидетельство о рождении и всё так же удивлённо уставляется на прочерк в графе «отец».