Весь мир, два окна и звонок в дверь

Одно окно квартиры выходит на восток, другое – на запад. То, которое на восток, находится на кухне. А то, которое на запад – в детской комнате. Кухня и комната соединены длинным коридором. Если сидишь на кухне, и обе двери открыты, то можно видеть два окна сразу. За стеклом в детской растет очень большой клен. Очень большой, потому что квартира находится на третьем этаже – вот и представьте, какой это раскидистый и большой клен. Говорят, есть клены европейские и канадские, но в чем их различие, я не знаю. По крайней мере, ни в одной книге по естествознанию нет такой информации. Наверно, здесь за окном – канадский клен, потому что клены из города детства, которые назывались канадскими, были другие – с широкими узорчатыми, резными листьями – просто находка для гербария. В школе все походы в лес или парк в первой осенней четверти, заканчивались сбором желтых, желто – красных листочков клена, так они затмевали все остальные опавшие листья по красоте. Были, конечно, конкуренты – дубовые. Ну что там говорить, дуб всегда считался одним из самых благородных и красивых деревьев.
Но мы отвлеклись от клена за западным окном. Он явно не подходил под название канадского – и листья какие-то скукоженные, ни один лентяй не возьмет его в свой гербарий, пусть даже единственное дерево попадется ему по пути в школу. Уж лучше получить двойку, чем сложить себе в папку этот грязно–желтое подобие увядшего листа. Так вот, поэтому это будет это клён без названия, просто другой клен.
Осенью лучше не разглядывать его близко. Но издали, при взгляде через коридор с кухни, смешение красок увядающей зелени и пятен темно – желтого цветов умиротворяло. При подходе к окну это великолепие превращалось в грязное скрученное подобие поджигаемой старой бумаги. Но рядом рос еще и стройный лихой тополь, яркой – желтый, сияющий шафранным глянцем на пути отраженных закатных солнечных лучей, он и оживлял заоконный пейзаж.
Внизу, на уровне второго и первого этажей через дорогу выстроилась шеренга лип. Липы, беззащитные, нежно-багряные могли смягчить любое сердце.
Созерцание лип – это удел тех, кто идет по улице, и не поднимает глаза наверх. Идет себе так по своим делам, ни о чем не задумывается, вдруг полыхнет ему блеском яркая краска, повернется ,а вот она – липа! Стоит, не шевелится, не дрогнет ни одним резным листочком, зачем ей это надо: она – красавица и прекрасно осознает свою неповторимость. Кто осознает ее красоту, постоит вдали, полюбуется и уйдет, наполненный тихой восторженной радостью.
А клены и тополя – они не писаные красавцы, поэтому и тянутся к небу, тянутся, насколько сил хватает. Дотянулись бы и до звезд, но раз в три года приезжает бригада из жилищной конторы и безжалостно чекрыжит их до голостовольного состояния. Жалко деревья, когда стоят они обрубками, опечаленные своей подневольной участью, в грусти о недосягаемой звездной крыше. Но потом прощают людям их неразумность, ведь люди так молоды, их жизнь – вспышка по сравнению с вековым существованием деревьев. Прощают, и снова начинают расти ветви из обезображенного обрезкой ствола. Так и растут за западным окном тополь с кленом, осенние краски которых манят неповторимым сочетанием оттенков издали и становятся грязными вблизи. Не случайно ли? Закаты всегда красивее восходов, но грусть несут в себе необычайную, словно напоминая о быстротечности бытия нашего.
И за восточным окном стоит клен. Такой же, с такими же листьями, что и за западным. Но краски уходящей осени на рассветной стороне отличаются небывалой яркостью и чистотой. Листья этого клена всегда ярко – желтые без разнородных примесей и, если б надо было описать цвет солнечных лучей, то этот цвет как раз подойдет под это определение.
Взгляд на восток еще и взгляд во двор. Двор только условно можно назвать двором, верней всего это – большой парк между домами, что выходят на параллельные улицы. Во времена холодной войны в городе было химическое оборонное производство, и для уменьшения воздействия вредных выбросов спроектировали город таким огромным парком. Потом обнаружилось, что это нисколько не спасает от тех самых выбросов, но деревья и кустарники в красивых дворах – парках уже разрослись. Вольно было им расти тут без опаски, никакая коммунальная служба не успела бы за осень культурно их обрезать, проще говоря, испортить, вот и росли клены и тополя во дворах так, как хотели, мирно соседствуя друг другом.
Дворовые тополя выбирали высоту, и, вспоминая свое родство с пирамидальными тополями, тянулись и тянулись вверх, насколько хватало сил. Некоторые не выдерживали такой постоянной нагрузки от тяги вверх, дряхлели стволами, обламывались, но с достоинством, только во время сильного снегопада или весенней грозы, и неровные изломы стволов деревьев говорили о том, что боролись они до последнего.
Дворовые же клёны притулились по периметру вокруг тополей, и, в отличие от уличных, у них не было уродливых узловатых стволов от постоянной насильственной обрезки. Когда дерево дряхлело, оно само выбирало, как ему уйти. И так же, как и у тополей, уход всегда происходил при буйстве стихий: либо в грозу, либо в обильный снегопад. Один из кленов, стоявший на краю, всегда щеголял неимоверно крупными листьями и ярчайшими красками, даже свой уход обставил весьма эффектно. Тогда долго стояла пасмурная погода, потом резко похолодало, и мелкие частички тумана, осевшего на деревьях, застыли на ветвях радужной изморозью, блестевшей переливчатой радугой, отражающейся при определённом угле зрения. Ствол крайнего клена раскололся пополам от резкого похолодания, и вместо одной радуги над ним сверкало две! Весной одна половинка треснувшего ствола обломилась окончательно, зато вторая вновь покрылась мелкими новорожденными веточками.
На восходе солнца двор начинал освещаться с левого крайнего дома, и площадку, прогреваемую утренними лучами, облюбовали мамаши с маленькими детьми, все проживающие в округе бабушки. Постепенно поднимаясь выше, солнце проникало во все уголки тенистого двора, тогда каждый листочек на деревьях начинал блестеть и поворачиваться за солнечными лучами, и даже в безветренную погоду видно было их целенаправленное солнцестремительное движение. До нашего клена очередь доходила к вечеру. Если с утра ему перепадали только малые крохи солнца, то вечером он единственный ловил его лучи в просвете между домами. Фантастическую картину представлял двор в это время – парк деревьев и кустов служил сплошным темно-зеленым фоном одному единственному ярко освещенному дереву, которое, как маяк, сверкало бликами, зелеными и красными, под лучами заходящего солнца.
Кухня. Стул. Сидя на нем, видишь налево – запад, направо – восток. Гордые и прямые деревья на востоке, обрезанные и узловатые на западе. И последний заходящий луч солнца на восточном дереве, и темнота на западе, где по закону физики должно быть солнце. Не зная, что есть просвет между домами, можно по освещенным деревьям перепутать стороны света.
Иллюзия. Мир вокруг нас освещается светом, лишь не надо заслонять его, кромсать по – живому, думая, что мы главнее всех, мы просто наблюдатели и не сознаем этого. Обрубив все ветви деревьев по ранжиру, мы полагаем, что облагородили их. Узлы и корявые стволы, грязного цвета листья, вот что мы получаем. Зачем, почему, мы думаем, что умней всего, что окружает нас?
Звонок в дверь. Приглашают на субботник, будем обрезать кустарник. Нет, не пойду. Я хочу, чтобы запад в моем окне стал красивым, как восток.