- Ты этого… Не трогай иностранца.
Держал Серёгу я за воротник.
- Я этого вьетна… – Нет, пакистанца.
- Я этого засранца… Серый сник.

Потом мы ели в парке абрикосы
И целовали девушек взасос.
Не верите? Я покажу засосы…
Когда-нибудь… Куда его понёс…

Потом катались мы на каруселях,
Блевал Серёга, как в последний раз.
(Последний раз и был на самом деле).
Не знаю, что с ним… Попритух, угас…

Встречаемся, пройдёмся как-то вяло,
Туда-сюда; у винного ларька
Серёга говорит: «Ну, побежал я».
А рожа у него, как у хорька.

И побежал действительно… И быстро.
Спортивно так, противно как-то так...
Я выпиваю за двоих канистру,
Ну, не канистру, а поллитра всяк.

И всё наперекос… Избит, развёлся…
(Не я, а он). Сидит под фонарём.
С таким вот фонарём, и папиросу,
Не зажигая, курит день за днём.

И как-то жалко мне его, и стыдно.
Как будто должен так не он, а я.
Ведь я пью водку прям у магазина,
Хотя, подумать, у меня семья…

И я своей семье чего-то должен:
Не опускаться и смотреть вперёд...
А тошно как… Да до чего ж я дожил…
Меня же впереди никто не ждёт.

Не ждёт Серёга (кто ж тебя так снова?).
Не ждёт Санёк, который не дожил.
"Здорово, друг". «Какое там здорово.
Меня тем летом ботулизм убил».

"Ах, да. Забыл… Ты извини". «Да ладно».
И снова: быт, и алкоголь, семья…
А надо что? Да ничего не надо.
В порядке всё. Не надо ни хуя.