Как-то всё криво слеплено в этом районе.
Не авоська растёт из бабы, а наоборот.
Мне подстригает волосы тётя Тоня,
И тётя Тоня, как мир, надо мной плывёт.

У тёти Тони родинка на подбородке
И шея красная, как у портового мужика.
Но она не такая, как местные эти тётки.
У тёти Тони рука, как перо, легка.

Тётя Тоня мурлычет, подпевая радиоточке.
У неё глупый голос и никудышный слух.
Дыхание, пауза. «Какие делать височки?»
И руки твои, как лебединый пух.

Невидимо, мягко, как таинство, как спасенье,
Над этим убожеством, над мелким добром и злом
Твои руки плывут, и слышно иное пенье
На ином языке и в районе каком-то ином.

Мертвецы закадычные пиво пьют на балконе.
Окаянное небо сохнет в кривых ветвях.
Всё сравнимо со всем, кроме рук твоих нежных, кроме,
Кроме музыки тихой, выносимой сердцем едва.

Возвращаясь дворами в свои дорогие стены,
Слышу гул частной жизни в хрущобах и злой траве,
Понимаю бесценность, твою принимаю цену,
Прижимаю руки к разбитой своей голове.