Туманы жмутся к зеркалу залива,
Подвыпившее небо на сносях.
Зашторенный Кронштадт неторопливо
Дописывает речь о летних днях.
Перо скрипит и почерк неразборчив,
На клавишах вслепую не сыграть.
Старик с утра всегда неразговорчив,
А вечером... не стоит вспоминать.
Нева с ведром воды купает Питер,
Фонтанка сторожит Фонтанный Дом.
Он в стирку сдал на Мойку старый свитер
И ёжится от вида за окном.
Он знает, у Обводного канала,
Не в Питере, а рядом, под рукой,
Есть принтер, старый ноут и немало
Листов бумаги в нём нашло покой.
Ему и неудобно и лениво,
Но речь сдавать наутро в Леньсовет,
И просит он, чтоб быстро и красиво
Нашлёпал всё на клавишах сосед.
Обводный обведи ещё, попробуй...
Он сам вокруг перста вас обведёт.
Все знают, он мошенник высшей пробы,
Поймай его, сквозь пальцы утечёт.
В обмен на соль залива он согласен,
Он выручит сегодня старика.
Под плеск волны и песни летних басен
Сливаются бумага и строка...
От мокрых пальцев ноут еле дышит,
Чернила – чёрным флагом на ветру...
Дожди звенят соборной медной крышей,
И жёсткий диск скончается к утру.
На каждый винт найдётся Леди Винтер,
На каждый летний вальс – осенний сон,
Где струи в ночь впечатывает принтер
С израильской фамилией Эпсон.