Медведя дочь зовёт по-взрослому – Григорий,
В пластмассовых глазах круглится интерес.
Шагаем вдоль реки, впадающей не в море,
Насколько видно нам, она впадает в лес.

Матерчатая плоть не слышит голос крови,
Но слышит голоса людей, воды, берёз.
Мы говорим о том, как днём ходили к Вове,
Над ним лежит листва и тишина до слёз.

Там, ельник впереди, вечерним небом дышит,
В игольчатую тишь несём переполох.
И Ксюша занята подбрасываньем шишек,
И, может быть, одну из них поймает Бог.

«Поймаешь – отпусти, в ней тоже много жизни
И влаги, и семян, зачем ей высота?..»
Идём домой – малы и в сумерках эскизны,
Нам светит береста и тёмный штрих моста.

Над всхлипами реки он замер, прям и прочен,
Привыкший к берегам, как к бережным рукам.
И прошлое длинней, а путь домой короче,
Я тихо говорю: «Не надо плакать, мам…»

Что – память? Как забыть о том, что человека
Переживает вещь, его игрушка, мать...
Григорий цел и юн, ему всего полвека,
Он знает, как на жизнь глаза не закрывать.