Как-то раз пришлось мне летом
навестить свою родню.
Вся родня – лишь бабка с дедом
на девятой авеню
тридесятой деревеньки,
глухомань – ни приведи!
Мать сложила плюшки-феньки
в рюкзачок мне: ну, иди!
Наставленье было скушным,
мол, родня – не серый волк;
я кивала равнодушно,
что поделать, долг есть долг.
Весь мой путь – не для рассказа,
не хватило бы и дня.
Я узнала бабку сразу,
а, верней, она меня.
Под суровым взглядом бабки
мой прикид слинял и взмок.
"Ну-ко, скинь срамные тряпки,
рожу вымой,- на платок!
Проходи уж, чудо-гостья,
разберусь с тобой потом..."
Слово «черт!» поймав за хвостик,
я пошла за бабкой в дом.
Мою красную панаму
обозвала: "как петух!"
(десять баксов!..) Чью-то маму
помянула я, да вслух.
Крепок бабкин подзатыльник,
лбом с размаху об пол – хрясь!
Плеер вылетел, мобильник
и иная с миром связь.
Вижу щель в полу дощатом,
огонечки в глубине...
Мой PlayGround, френды, чаты –
далеки, как на Луне.
Что-то сдвинулось, наверно,
в голове моей шальной,
одним махом пыль и скверну
бабка вышибла долой.
Сверху умиротворенье
снизошло, – благая весть!-
божья тварь -не суть творенье,
и с меня слетела спесь.
Бабка мне одним движеньем
родила иную связь,
вспомнив все вплоть до рожденья,
я скребла мирскую грязь.
Божья тварь – личинка страха,
кокон, куколка греха;
нет бандита, нет монаха,
президента, пастуха;
что едим, во что одеты,
быт, мораль и страсти – фарс!
строим видимость планеты,
но она живет без нас.
Стало мне легко и строго,
съела мамин пирожок,
поняла, мы все для Бога –
всепланетный драмкружок.
И в поту, крови и пене –
но...чтоб бабочкой – хоть раз!..
Ах, затейник! Мы на сцене.
Вильям! Я целую Вас!