«…баночку зелёного горошка, французский батон, две пачки салфеток, да, и не забудь десяток яиц!» – уже в лестничный пролёт крикнула жена. Голос гулко проскакал по ступенькам и, уткнувшись в обитую дверь этажом ниже, заглох.
Шерстяной шарф неприятно колол шею, лестница пахла кошками и апельсинами. Морщась от мелких липучих снежинок, он зашагал по вечерней улице привычным маршрутом «дом – супермаркет». Идти было недалеко. Когда-то он от нечего делать сосчитал количество шагов – триста шестьдесят пять. Как дней в году, от арки до стеклянных дверей – триста шестьдесят пять. Зачем он это сделал, он не понимал, но, если сложить все его походы за прошедшие годы в один маршрут, без возвращения назад, то он мог бы уйти уже очень далеко. Мог бы.
В магазине было тепло и тесно. Новогодняя волна сожрана, переварена, выблевана и, не приходя в сознание, грузится рождественская. Зелёный горошек, майонез, ветчинки лучше нежирной, тортик, девушка мне вот этот, с ангелочками из крема, а это что за фигня, стоит недорого, надо взять, можно Трифоновым подарить, водки больше не надо, меньше тоже, ха-ха, лучше вина, хотя и от него тошнит, яиц десяточек не забыть…
Шарф стянуть. Дрянной колючий шарф, жена в позапрошлое Рождество подарила, он его сразу возненавидел. Сорвать бы, бросить на слякотный асфальт, потоптаться на гадине и идти дальше – триста шестьдесят шесть, триста шестьдесят семь, триста шестьдесят восемь…четыреста, четыреста один, четыреста двадцать два…пятьсот двенадцать, всё, далеко, уже не догонит. Мысленно считая несуществующие шаги, он машинально набирал продукты, всё записано на подкорке, металлическая корзинка тяжелела и резала пальцы. …сыр, кетчуп, батон.
Резиновая лента подтянула добычу к кассе. Интересно, куда бы я ушел? Да, стою, не видите разве? Уйти и не вернуться. Карточка? Да-да, вот, пожалуйста. Что?
Тонкая рука, негромкий голос. Он поднял глаза и в груди пробежал теплый сквознячок.
- Вы не забыли ничего? – полуулыбка, легкая прядь на шее.
- Что? Ах, да, забыл ведь, десяток этих…яиц, я мигом, подождите…
- Не надо, здесь есть, – девушка протянула руку к тележке справа от кассы и положила в его корзину бежевую картонную упаковку. – С Вас триста шестьдесят пять рублей.
Глаза, Господи, какие глаза, откуда, зачем, ей здесь не место, смотреть и не дышать… опять триста шестьдесят пять, не зря всё это…
- Да что Вы застряли, мужчина? Спать дома будете, встал тут, стоит, как будто другим делать нечего! – Дородное бедро в дубленке подпихнуло его к выходу.
Какая девушка боже мой какая девушка… новенькая, вчера ее не было, как она догадалась, что я забыл про яйца…Профессионалка. Мерзкое слово растопырило буквы, смазало волшебные черты и странное волнение улеглось. Он усмехнулся. Куда бы он ушел, да и зачем, домой, домой, в тепло, в затертые проблемы, в привычные скандалы, шарф на шею, продукты в холодильник, крестьян в землю, власти – все масти. Хорошо!
- Ты что принес? Это – что? – длинный квадратный ноготь, разрисованный под зебру, уставился в раскрытую упаковку. Жуть что за мода, какой идиот придумал эти вампирские ногти, он привычно подавил рвотный позыв. Глянул в коробку. Охренеть. Золотое яйцо. То есть девять нормальных, а одно золотое. Девять лежат себе по-куриному, беленько, а это золотом отсверкивает. Ну и дела!
Нежные черты, глаза небесные…здесь есть, я подам… как же ее зовут, маленькая карточка на униформе, белый квадратик с черными буковками…Кристина…
Он сглотнул. Да это шутка, покрасили яйцо, подложили в коробку, прикололись, как говорит племянник жены, сейчас приколистов хоть на елку вместо шишек развешивай.
Слушай, оно настоящее, это же золото, целый кусок, ты офигел, какие приколисты, кто тебе для прикола кусок золота по куриной цене продаст, теперь можно будет купить домашний кинотеатр, холодильник новый, в Турцию съездить, нет, в Египет, нет и туда и туда, Сонька треснет от зависти, слушай, я такое платье на Невском видела, умереть…
Толстые ляжки, втиснутые в безумный ярко-розовый эластик, никакой фитнесс не помогает, чего же её так разносит, меньше пирожных жрать надо и работать пойти, дура толстая, такое чудо продать…ей хоть десяток весь золотой – за месяц спустит… Турция-Египет, бхай-бхай, чтоб тебя там украли, отпахала бы на сто лет вперёд… Мама, мамочка, мандарины на Новый Год, подарок под Рождество, толстая книжка с картинками, свечи белые, ночь за окном…опять ветерок возле сердца, к врачу сходить, что ли, что же это такое… А яйцо пополам, ножовка есть, без меня в свои египты…
Мышане было плохо. Ватные ноги несли его по проспекту, кажется, это Литейный, людей было не много, мерзкий снег, ветер, чертов город, сдохнешь никто не вспомнит… Его подтрясывало. Шершавым сухим языком обвел верхнюю губу, блин, что же делать. Ноги вывернули направо, мостик, киоск, пустой скверик, налево, через двор, еще налево, оп-па, теткин дом. Зайти, может быть, даст сотни две в честь праздника. Дверь была не заперта, прихожая обдала теплом и запахом еды. Еле успел в туалет, вывернуло едкой слюной, а чем же ещё, ты что ел последние дни, ничего не ел, к черту еду, попить бы. Пошатываясь, добрел до кухни. Из глубины квартиры доносились громкие возбужденные голоса. Тетка своего прессует, тот огрызается привычно, труба, тетка его давно задавила, бульдозер эмо… Мышаня припал к бутылке с Аквой, гульк-гульк-гульк, отдышался, полегчало. Что же они так орут, голова раскалывается, чертов город, кошки, апельсины, чтоб вы все сдохли… Тело трясло, огни за окном двоились и прыгали, праздник-праздник -новый год -он подарки нам несет…
Через секунду Мышаня несся вниз по лестнице, чудом попадая дрожащими ногами на ступеньки, ё, вот это да, типа повезло! Сейчас-сейчас, скоро-скоро, здесь напрямик, мост, привет Чижик, направо, еще немного, вот она арка, арочка, арушечка… Мышаня припал к решетке и несколько раз стукнул по железу. Из темноты выплыла тень.
- Гроб, это я…
- Вижу, что ты… Бабки принёс?
- Не… Стой, Гроб, не уходи! Смотри… вот… Оно бешеных денег стоит, возьмешь?
- Хы, это что еще за хрень?
- Да ты глянь, Гроб, глянь только, это ж золото… золотое оно, клянусь! Гроб, пожалуйста…
Темная рука цапнула протянутое яйцо. Через несколько томительных секунд, – целая вечность, чего он тянет, ведь не вру, золото это, давай уже скорее, – в мокрую мышанину руку лег невесомый пакетик.
- Гроб, да ты че!? Гроб, дай еще, это ж кусок золота!..
- На. Не воняй, этого тебе за глаза, остальное в уплату долга. Пошёл отсюда.
Мышаня всхлипнул и поднял брошенный пакетик.

Мокрый снег, редкие уже прохожие. Хорошо, что маркет круглосуточный, он несся по улице, обмирая от отчаяния и надежды. Рождество ведь, ведь не одно же оно было, у них, может быть, в каждой коробке по такому яйцу, может быть, еще не всё раскупили, идиоты, надо же было дверь не закрыть…
Ступени, стеклянная дверь, тепло, свет яркий, покупателей почти нет. Где она? Небесные глаза, тонкая кисть, как же ее зовут?..
- Вы что-то забыли?
Голос, господи, этот голос, это она!
- Да, забыл, то есть, нет… да… Забыл, конечно, забыл! Вот опять яиц забыл взять, а жена, знаете ли…(черт, при чем здесь жена, про жену зря, не надо было!) Мне упаковочку бы… Остались?
- Конечно, – она улыбнулась и протянула руку к тележке справа от кассы. – Вот, пожалуйста, сорок рублей.
- Спасибо! Огромное спасибо…э… Кристина, с праздником Вас!
- Счастливого Рождества!
Милая такая девушка, даже хорошенькая, впрочем, ничего особенного, курочка такая, хе-хе, и фамилия у неё обыкновенная – Рябова… Кстати, а с чего я опять за яйцами поперся? Есть же дома целая коробка. А, ладно, лишними не будут.
Он толкнул стеклянную дверь, могли бы и раздвижные сделать, и вышел на ночную улицу. Молча, разбрызгивая синий свет, промчалась «скорая». Плохо кому-то, подумал. А мне хорошо! С сердцем только что-то сегодня такое было, надо все же сходить к врачу, мало ли.