-Ну что, Гнедой,
пошли – домой.
Пора, кормилец, на покой.
Устало, вспаханное поле,
и мы намаялись с тобой.


Понурый конь,
звеня – уздой,
кивнул согласно головой.


- Тебе тринадцать,
мне – двенадцать.
А сложим – целых двадцать пять.
Нам – хлеб растить, нам – убирать.


В селе остались только вдовы,
калеки, дети, старики.
Но мы с тобою – мужики,
трудится до смерти готовы.


Хотя в конец оголодали,
гляди, не держатся штаны,
работаем – не – за медали.
Мы тыл и черный хлеб войны.


Нам поднимать крестьянский клин,
пока ещё не пал Берлин.
Смекай, Гнедой, пойми, родной,
у нас Россия за спиной.


И, соглашается Гнедой,
кивая грустно головой.


- Перед войной – мы все равны.
И лошади,и пацаны. Но я, порой,
бываю злой. Прости меня!
Простил, Гнедой?


И конь покладистый,- не гордый,
в плечо уткнулся тёплой мордой.
_

Идут тропинкой, вдоль дороги,
конь и мальчишка в постолах.
Толкуют о больших делах,
едва передвигая ноги.


На обуви полпуда глины.
- Гнедой! – Направо!
Видишь,«Мины».