Это было, было.

Глава вторая.

Служба.

Вот он и наступил, этот день. Утром Игорь проснулся очень рано. Ещё не было шести утра. Проснувшись, он услыхал голоса родителей, которые о чем-то, вполголоса, разговаривали на кухне. Игорь встал, заправил свою кровать и направился в ванную комнату. Проходя через кухню, он поздоровался с родителями и заметил на лице мамы следы слёз, которые она быстро вытерла рукой, как только Игорь вошёл. Она собирала ему еду в дорогу, и, в данный момент, заворачивала каждое сваренное, вкрутую, яйцо в отдельную салфеточку. Лицо отца было спокойно, но угадывалось, что он, так же, как и мать, очень, взволнован.
Игорь проскочил в ванную комнату и быстро умывшись, вышел.
Ну, что боец, готов идти в бой? – спросил отец с нотками иронии в голосе.
Что, вот так сразу в бой? – без энтузиазма отозвался Игорь и продолжил, – я слышал, что, даже, во время войны, сперва, бойца учат. Это называется курсом молодого бойца.
Правильно слышал, – задумчиво продолжал разговор отец, – это действительно положено по Уставу. Но не всегда то, что положено по Уставу, выполняется. В первые месяцы войны обстановка диктовала, иногда, такие поступки командования, которые не лезли ни в какие Уставы. И необстрелянные бойцы шли в бой с отборными, прошедшими всю Европу гитлеровскими солдатами, и стояли, насмерть, задерживая врага, своими жизнями давая возможность отмобилизоваться и обучиться, вновь мобилизованным солдатам.
А, вообще, ты сынок прав. В Армии все действия солдат, офицеров и генералов регламентируются Уставами. Уставов в Армии несколько, но каждый из них чётко регламентирует какую-то из сфер жизни и деятельности Армии. И вы, молодые солдаты, будете изучать эти Уставы и, изучив их, будете знать, что вам положено, а что строжайше запрещено. Ещё на заре создания Российской Армии, великий полководец А.В. Суворов частенько говорил: «О воин, битвою живущий, учи Устав на сон грядущий и паки ото сна устав, учи, усиленно, Устав».
Ну, что мать, – предложил отец, – накрывай на стол и, в последний раз, перед разлукой с сыном позавтракаем вместе.
У меня всё давно готово, – сказала мама, – это ты, ни с того ни с сего, затеял обучение сына военному делу. Его и без тебя три года этому будут учить.
Понимаете в чём дело, – продолжил отец, – двадцать лет прошло после Победы, многие офицеры, прошедшие войну ещё служат. Но, очень, много офицеров прошедших войну погибли от ран, ушли в отставку или запас. Настоящих офицеров, которые как отцы своим солдатам, становится всё меньше. В Армию, учитывая убыль призывной молодёжи из-за потерь в войне, различных отсрочек, умения различными методами избавить от службы своего чада, начали призывать и брать на службу такой контингент, который ранее в Армию не взяли бы никогда. Это и больные люди, и уголовный элемент. То есть берут сейчас всех под метлу, а воспитательной работой молодые офицеры себя не утруждают. Поэтому в Армии начинают процветать между солдатами отношения, которые в корне противоречат Уставу. И тогда служба для молодого бойца становиться каторгой. Поэтому сынок, я очень за тебя волнуюсь, и очень бы хотел, чтобы ты попал в ту воинскую часть, в которой, ещё, остались боевые офицеры. В таких частях и Уставы выполняются, и солдаты одеты, обуты и накормлены, и из молодых солдат делают настоящих военных специалистов и воспитывают в них мужской характер.
Митя, – сказала нетерпеливо мама, – всё остынет, кончай лекцию, пусть ребёнок поест. Игорёшка, давай налегай на бифштекс с яйцом. Мясо очень вкусное.
Я, уфе, нафехаю, – с набитым ртом попытался ответить Игорь.
Не болтай с полным ртом, подавишься. Кто тогда в Армию пойдёт? – поругивала, с улыбкой, Игоря мама.
Завтрак, уже, подходил к концу, как раздался звонок в двери. Мама встала и пошла открывать. На пороге стояла Рада. Мама посторонилась, и она вошла в прихожую. Волосы на её голове были гладко зачёсаны и собраны сзади в пучёк, перевязанный у основания голубой лентой. На ней был лёгенький сарафанчик, мелкие синие цветочки на бежевом фоне. На ногах были обуты туфли-лодочки светло-бежевого цвета.
Заходите Радмила, – приветливо сказала мама, – мы как раз завтракаем. Милости прошу за стол.
Спасибо, только кушать я не буду. Если можно, чашку чая.
Идем за стол, там вам Игорь и нальёт чай, – слегка подталкивая Раду в сторону кухни, мама подвела её к столу.
Игорь вскочил и усадил Раду к столу, подвинув ей стул. Было видно, что Игорь очень доволен. Он весь светился как китайский фонарик.
Мама улыбнулась, посмотрев на Игоря и усадив его за стол, сама принялась наливать всем чай. К чаю, она подала свеже-поджаренные гренки, которые она настаивала на молоке и посыпала корицей. Игорю, очень, нравились такие гренки. Чаепитие прошло молча, отец сидел с задумчивым видом, мама пила чай и смотрела на Игоря, Рада, в смущении, уставилась в стол, а Игорь, время от времени, контрабандой, бросал взгляд внутрь декольте на сарафане Рады. Окончив пить чай, отец посмотрел на часы и сказал, что молодёжь имеет ещё двадцать минут, потом они должны выходить. Игорь проводил Раду в свою комнату и там они застыли в одном бесконечном поцелуе. Игорь целовал Раду, а его руки гладили её по спине и ниже спины, одна из его рук скользнула внутрь декольте сарафана. Он брал каждую её грудь в руку, словно хотел запомнить, надолго, это ощущение. Наконец, они отлипли друг от друга и, поправив одежду и причёску, вышли из комнаты Игоря. В прихожей их ожидали отец и мать. Отец должен был идти на сборный пункт вместе с Игорем, а мама не могла, так как с ней могло стать плохо, поэтому она прощалась с сыном дома. Игорь обнял мать и начал целовать её в её щёки и лицо. Она прильнула к нему всем своим телом, обнимая своего маленького сыночка, который на голову возвышался над ней. Слёзы текли из её глаз ручьём. Рада, увидав это, так же, разрыдалась. Отец приказал прекратить разводить сырость. Мама, в последний раз, обняла Игоря и, отпустив его, перекрестила. Игорь взял в руки чемоданчик, и они вышли из дома.
У них было время, и они решили идти пешком. Игорь взял под руку отца, а Рада взяла под руку его. Они пришли на сборный пункт за полчаса до назначенного времени. Там у проходной уже стояло много провожающих. Игорь обнял и поцеловал отца, поцеловал Раду и, предъявив дежурному по проходной свою повестку, вошел во внутрь. Там стояло четыре группы призывников, а у входа в здание за маленьким столиком сидел молодой офицер. Подойдя к нему, Игорь предъявил свою повестку. Офицер взял её, раскрыл свой журнал и сказал, что команда Игоря Ав-120.
Вон та команда, – показал на группу молодых парней, стоящих справа от всех, офицер, – Идите к ним и ожидайте. Скоро за Вами прибудут «покупатели».
Игорь направился к этой группе парней и, подойдя, с удовольствием отметил, что в этой группе есть и его однокашник учившийся в параллельной группе в техникуме. Это оказался Юрка Бочавер. Особых дружеских отношений у них, когда они учились, не было, но они знали друг друга и были рады встретиться здесь.
Ты давно здесь, – спросил Игорь Юрку, – никого больше из наших не видал?
Нет, наших, пока, не было, а вот из автомеханического техникума есть трое. Это Толька Татарников, Валерка Ермолович и Алик Чернецкий, – показал на стоящих в тени клёна ребят, Юрка.
Представляешь, – продолжал Игорь, – мы вчетвером, в один день, получили повестки. Я, Сашка Андреев, Портос и Ков. В итоге только я здесь, а их, пока, нет.
Может они попали в другие команды, – предположил Юрка, – походи среди народа, может кого-нибудь и найдёшь.
Я тогда положу свой чемоданчик возле твоих вещей. Не возражаешь? – спросил Игорь у Юрки, – и если что, ты мне покричишь.
Договорились, – мотнул головой Юра, и Игорь, оставив свой чемоданчик, пошёл искать своих друзей.
Потолкавшись среди призывников он никого из своих ребят не нашёл и вышел к проходной сообщить, чтобы отец и Рада его не ждали. Но его с территории призывного пункта не выпустили. Тогда Игорь, рядом с проходной, подтянувшись на руках, увидал ожидающих отца и Раду и сообщил им, что он ожидает представителей «покупателя» которые заберут их. Игорь, так же, сообщил отцу номер команды. Как потом написала ему в письме Рада, отец подошел к проходной и показал своё удостоверение генерала зашёл на территорию призывного пункта. Там ему военком сообщил, что команда Ав-120 будет отправляться с Одесского железнодорожного вокзала на поезде Одесса-Запорожье в 14 часов 20 минут. Затем отец с Радой договорились встретиться на вокзале у поезда в два часа дня.
Игорь, не зная ничего об этом, вернулся к своей команде, где рядом с Юрой стояли Алик, Валерка и Анатолий. Они поздоровались и договорились о том, что если судьба соединила их вместе, то стараться и дальше держаться вместе. И, спустя некоторое время, они убедились, что вместе они сила, что вместе они могут многого достигнуть. А пока, хоть они были и не голодны, Юрка предложил распить бутылочку коньяка и перекусить, что они с удовольствием и сделали. У всех был лёгкий мандраж, который прошёл после рюмки коньяку. Где-то около часа дня к нам подошли два сержанта и капитан с эмблемами авиации в петлицах и с голубыми погонами. Это и оказались наши «покупатели». Они построили команду, сделали перекличку, и рассказали, что мы будем ехать на поезде в город Запорожье, где в ШМАСе (школа младших авиационных специалистов) пройдём курс молодого бойца и курс специальной подготовки. Затем нам, каждому, присвоят звание сержанта, и мы будем продолжать службу в боевых частях по тем специальностям, которые мы получим в ШМАСе. Затем, нас построили в колону по четыре и мы, пешком, отправились к вокзалу.
Когда мы вошли на перрон, поезд, уже, был подан под посадку. Нас довели до последнего вагона, в котором не было проводника. У входных дверей стоял огромного роста сержант. Как мы узнали впоследствии с ласковой фамилией Зайчик. В этот момент Игорь заметил большую группу состоящую из родителей и родственников и, просто, провожающих, возглавляемую его отцом, которая спешила к их вагону.
Под руку с отцом, рядом с ним, семенила Рада в босоножках на высоких каблуках. Так как мы стояли в строю и второй сержант делал перекличку, родственники к нам подойти не могли. Они, со стороны, наблюдали это действо и делились своими впечатлениями о нашей выправке. Игоря, всегда, поражало, почему призывники, даже построенные, выглядят как толпа, непонятно для чего, собранных молодых парней. И только потом, уже когда их переодели в военную форму, он понял, что это форма делает из толпы строй солдат, а не кучу неорганизованных, разнообразно одетых, не знающих дисциплины, стоящих рядом молодых людей.
В процессе переклички, когда сержант называл вашу фамилию, вы подходили к нему, он делал отметку в своём журнале и говорил вам место и купе. После этого вы заходили в вагон, второй выход из которого был закрыт, и подходили к окну у которого, сразу же, собирались ваши родственники и вы могли, ещё немного, т.е. до отхода поезда, с ними потрепаться.
Купе Игоря находилось посреди вагона и, подойдя к окну он увидал, что к этому окну практически никто не подошёл за исключением его отца и Рады. Рада что-то ему говорила, что в данный момент он плохо воспринимал, хотя отвечал ей, подавал какие-то реплики.
В какой-то момент Игорь взглянул на отца и его пронзил в самую душу его взгляд. Никогда в жизни до этого, и потом, когда Игорь вернулся из Армии, и, даже тогда, когда отец был тяжело болен и Игорь знал, что жить ему оставалось считанные дни, он больше так на Игоря не смотрел. Взгляд отца, как бы, пытался запечатлеть Игоря как на фотопленке, передавал, с огромной внутренней силой, как отец любил Игоря, и как ему больно провожать его на три года неизвестно куда и неизвестно для какой жизни. В его взгляде Игорь ощутил огромное смятение его души, его сомнения в правильности принятого решения, всё-таки, отправить сына на службу в Армию. Ведь, уже, наступало время, когда родители всеми правдами и неправдами, под любыми предлогами, давая крупные взятки военкомам, пытались освободить своих любимых чад от службы. Отец Игоря, учитывая его звание и награды, количество друзей и сослуживцев в Армии, мог это сделать легко, но они с Игорем приняли это решение вместе. И теперь сомнения терзали отца, и Игорь чувствовал это.
Папа, папа! – позвал он отца и попросил Раду отойти, сказав ей, что ему нужно сказать отцу что-то очень важное. Рада губы надула, но отошла в сторонку.
Папа, – продолжил Игорь, – я хочу тебе сказать, чтобы ты не мучался. Мы с тобой всё решили правильно. Это нужно мне для жизни, Армия – хорошая жизненная школа, ведь так ты мне говорил? И я, очень, тебя люблю, писать вам с мамой буду часто и всё рассказывать. Так что ты всё будешь видеть моими глазами и всё знать. Береги себя и маму, а я буду беречь себя. Время пролетит и, мы, опять, будем все вместе.
Игорь встал на какую-то приступку под окном почти по пояс высунулся из окна и, обняв отца, расцеловал его троекратно. Затем подозвал Раду и впился страстным поцелуем в её пухлые губы, да так крепко и долго, что они чуть не задохнулись. В толпе провожающих раздались аплодисменты и одобрительные возгласы.
Ну, всё папа, Рада. Идите, а не то, я сейчас расплачусь. А это будет позор. Я, без пяти минут солдат и рыдаю. Меня мои же товарищи засмеют, – с дрожью в голосе проговорил Игорь.
Идем дочка, – сказал отец, – сын прав. Он, теперь, сам отвечает за свою честь.
Рада взяла отца под руку и они, помахав Игорю рукой, пошли на выход. Рада обернулась несколько раз, отец шёл, высоко неся свою голову, как человек уверенный в себе. Он не обернулся ни разу. Игорь смотрел на них до тех пор, пока они не скрылись из виду.
Только он слез с окна, как его место занял другой, за которым стояла целая очередь отбывающих. Как оказалось, только, окно напротив купе Игоря так открывалось, что из него можно было высунуться по пояс.
Игорь зашёл в своё купе, залез на верхнюю полку и бездумно уставился в потолок вагона. В это время, очень плавно, поезд тронулся и начал набирать ход. Вагон начал постукивать по стыкам рельс, сперва, редко, а потом всё чаще и веселее. И в такт постукиванию вагонных колёс у Игоря в мозгу билась одна и та же мысль: « Ну, вот и всё, ну, вот и всё, ну, вот и всё». Эта мысль не несла никакой информации, она была как причитание колдуна, не давала ворваться другим, более наполненными эмоциями, мыслям. По-видимому, организм включил какую-то, известную только ему, реакцию. И под монотонный стук колес и собственное мысленное причитание Игорь заснул.
Но поспать ему удалось не более двух часов, его разбудил Юрка Бочавер и пригласил его в своё купе, где собрались Толик Татарников, Валера Ермолович и Алик Чернецкий. Когда Игорь вошёл в купе, на столике стояли бутылка водки, бутылка коньяка и на бумажных салфетках была разложена различная закуска. Они сгрудились, впятером, вокруг столика и Валера, под молчаливое одобрение, сорвал фольговую крышечку с бутылки водки. Одним круговым движением он разлил бутылку в граненые стаканы, поднял свой и сказал: «Ну, что мужики, за начало новой жизни!» Стаканы сошлись вместе со стуком крупной гальки одну о другую. Выпили залпом, начали закусывать. Все, задумавшись, молчали. Прошло минут пять, Юра предложил выпить по второй. Валера открыл бутылку коньяка и так же, одним движением, разлил напиток по стаканам.
Юра, подняв стакан, заметил: «За начало новой жизни мы выпили, а сейчас я предлагаю выпить за удачное продолжение этой новой жизни. Чтобы время пролетело незаметно и быстро, и чтобы мы через три года выпили, встретившись, в Одессе».
Стаканы, дружно, сошлись в едином порыве, все выпили и загалдели. Настроение у всех повысилось, и парни смотрели в будущее без страха и с надеждой. Сейчас, спустя много лет, трудно сказать о чём, перебивая друг друга, говорили парни. Но одно Игорь запомнил четко, они договорились держаться друг за друга, не давать друг друга в обиду. Игорю, даже, пришёл на ум девиз мушкетёров: «Один за всех и все за одного!» Он, тогда, мысленно улыбнулся. Но потом, спустя время, он понял, что эта их клятва избавила каждого, не раз, от случаев унижения и издевательства. Они, впятером, были как пальцы одной руки, в экстренном случае, мгновенно, превращаясь в один мощный кулак. И когда служащий третий год ефрейтор Умаев попытался унизить Марика их нового друга, то прижатый в тёмном углу пятёркой друзей, тут же, забыл свои «стариковские» замашки и больше никогда не пытался затронуть кого-либо из Одесситов. К сожалению, в команде, которая, сейчас, ехала в поезде, Одесситами были, только, Игорь и его четверо друзей. Остальные ребята были призваны из Одесской области, они не знали друг друга и, должно было пройти немало времени, чтобы они сплотились. Но к концу курса молодого бойца многие ребята из Одесской области примкнули к пятёрке Игоря.
Вот тут я немного забежал вперёд, а пока Игорь со своими новыми сослуживцами спокойно спали в своих купе.
Проснулся Игорь в семь утра, совершил свой туалет и зашёл в купе к ребятам, они ещё спали, дружно посапывая носами и похрапывая. Игорь решил устроить им подъём, но в последний момент передумал и вышел из купе тихонько прикрыв за собой дверь. Он зашёл в своё купе. Там проснулись его попутчики по купе. Игорь, и его попутчики вчера не успели познакомиться, так как каждый из них ужинал в других купе со своими друзьями. Когда Игорь вошёл с полки соскочил высокий парень и, протянув руку Игорю, назвался Сергеем Лапиным. Он широко улыбнулся и крепко пожал Игорю руку. Игорь ответил так же открытой улыбкой и крепким рукопожатием. В уме Игорь определил Сергею кликуху – «Лапочка». А Сергей посмотрел на Игоря и, улыбнувшись заметил: «Могу поспорить, что ты меня, уже, «Лапочкой» определил.
Точно, – удивился Игорь, – ты просто ясновидящий какой-то.
Да ни какой я не ясновидящий. Меня так и в школе и в техникуме называли. Я уже и привык к этой кликухе, – спокойно ответил Сергей и продолжил, – а тебе я бы дал кликуху «Циркуль». Уж больно ты длинноногий.
Ну что ж «Циркуль» так «Циркуль, но вообще-то я Игорь – с улыбкой ответил Игорь и спросил, – ты какой техникум кончал?
Сам я из Котовска, а учился в Петровском сельскохозяйственном техникуме. Отделение – сельскохозяйственные машины.
Мне очень приятно с тобой познакомиться Серёга, – будем теперь в Армии вместе служить. А нас тут пятеро Одесситов, – рассказывал Игорь, – я и Юрка Бочавер окончили автодорожный техникум, а Толик, Алик и Валерка – автомеханический. Присоединяйся к нашей компании.
Спасибо Игорёк, – засмущался Сергей, – я тут вчера, за ужином, с тремя ребятами уже объединился, все трое из Балты, но заканчивали, так же, Петровский сельскохозяйственный.
Ну и ладно, – не смутился отказом Игорь, – приедем на место службы, познакомимся поближе.
Пока, Игорь с Сергеем разговаривали, проснулись двое ребят, которые спали на нижних полках. Игорь перезнакомился со всеми. У него появилось, ещё, двое новых знакомых. Это Марик Бенфельд, родом из Измаила, окончил Одесский техникум измерений и Михаил Воронин, тоже из Измаила, окончил Одесский станкостроительный техникум.
Михаил всем своим видом и движениями просто напрашивался на кличку «Ворона», а вот насчёт Марика, Игорь впал в затруднение. Представьте себе маленького, полноватого, молоденького еврея с короткими ножками и, чересчур, женской задницей, крупными лошадиными зубами под крючковатым носом и сияющей улыбкой по любому поводу. У Игоря в мозгу мелькнуло назвать его «Жопик », но он, учитывая обидность такой кликухи, отказался от этого. А Марик, по характеру, оказался добрым парнем, незлобивым и не вредным, всегда готовым прийти на помощь товарищу. И, узнав его поближе, все с ним дружили и не давали его в обиду. Перезнакомившись и выполнив свой туалет, ребята пригласили Игоря позавтракать вместе, но Игорь отказался, так как рассчитывал позавтракать вместе со своей вчерашней компанией. Он достал с полки над дверью купе свой чемоданчик, достал из него остатки еды и бутылочку коньяка, о которой забыл вчера, и благодаря этой его забывчивости они сегодня будут иметь, чем похмелиться. Поезд в Запорожье прибывал около четырёх часов дня. Игорь подумал, что по сто грамм коньяка на человека, только, улучшат аппетит и до прибытия в часть хмель у них выветрится. Когда он вошёл в купе к Юре, ребята его уже ждали. Алик взял Игоревы кулёчки с провиантом и начал раскладывать всё на столе, но как только Игорь достал из кармана бутылку коньяка как в купе раздался восторженный вопль из четырёх глоток. Крайним, у дверей купе, сидел Валерка и он, увидав бутылку, полез в свою сумку за стаканами. Расставив стаканы, он взял у Игоря бутылку и одним движением разлил содержимое по стаканам. Ребята выпили коньяк без тоста и принялись за завтрак. Юрка попросил сильно не налегать на жратву и помнить, что им ещё предстоит обед. Но в купе вошёл сержант Зайчик и сообщил, что они должны съесть всё, что везут с собой. При прибытии в расположение части все продукты, которые не имеют длительного срока хранения, будут изъяты. Толька Татарников, прослушав эту информацию, огорчённо буркнул: «А раньше нельзя было сказать? Мы бы коньяк на два раза растянули бы». А Игорь спросил: «Товарищ сержант! Это что же, мы до вечера должны голодать?»
Не переживайте салаги, – улыбнувшись в усы ответил сержант, – в части для вас готовят праздничный обед по случаю вашего прибытия. Нас встретит автобус на вокзале и отвезёт в расположение части. Там мы вас отведём в столовую, где вас покормят, а затем в баню, где после помывки старшина вас оденет в форму и выдаст вам бельё, сапоги и портянки, а так же погоны и материал на подворотнички. И погоны, и подворотнички вы сами себе пришьёте на новую гимнастёрку. Командир нашей части – офицер, фронтовик, полковник Шарафян. Мужик классный и справедливый, к солдатам относится как к своим детям. В обиду солдата никому не даёт. В общем, сами всё увидите.
Сержант улыбнулся и вышел из купе.
Ну, ни фига себе перспектива, – заметил Юрка.
А мне нравится, – заявил Игорь, – и то, что нас ждут и готовят ради нашего прибытия праздничный обед, и то, что командир – отец своих солдат. По-моему, звучит, довольно, неплохо.
По-моему тоже, – добавил Юрка.
Поживём, увидим. – завершил дебаты Валерка.
Плохо то, что негде водочки взять, – задумчиво проговорил Алик, – у тебя Игорёк ничего больше в заначке нет?
И этого не было бы, – огорчённо отозвался Игорь, – если бы я об этой бутылке коньяка вчера не забыл.
А ты подумай, может ты, ещё, про одну забыл? – продолжал цепляться Алик. Смотри сколько жратвы на столе, а выпить нечего.
Что ты предлагаешь, – отбивался Игорь, – идти по вагону с протянутой рукой?
Не с протянутой рукой, а с сухой глоткой, – поправил его Алик.
В этот момент в купе постучали. Валерка открыл дверь. В дверях стоял Марик Бенфельд с бутылкой коньяка в руках. Все уставились на Марика и его бутылку.
Я к вам в гости, – сказал Марик и продолжил, – решил, Игорь, воспользоваться вашим предложением. Мои попутчики уже спать завалились.
Заходите в гости, милости просим, – опомнился первым Алик и, протянув правую руку Марику представился, – Алик. Одновременно, левой рукой он забрал бутылку с коньяком у Марика и вручил её Валерке. Тот, молча, поднялся и достал ещё один стакан из своей сумки, Игорь придвинул Юрку плотнее к окну, освободил место для Марика рядом с собой. Затем, пока, Валерка разливал коньяк по стаканам, Игорь представил Марика своим друзьям. Валерка разделил половину бутылки на шестерых, и они выпили за знакомство и плотно закусили. Валерка, опять, разлил остаток коньяка в шесть стаканов, и ребята начали расспрашивать Марика. Он отвечал на все вопросы спокойно, не смущаясь, с присущим всем евреям юмором и иронией и понравился всем друзьям Игоря.
Короче, это застолье с приятной беседой продолжалось до самого прибытия поезда в Запорожье. И вот, скрипя тормозами, поезд остановился на вокзале города Запорожье. Раздалась команда сержанта Зайчика выйти из вагона и построится перед ним на перроне. После построения сержант дал команду: «Рота! Равняйсь! Смирно! По порядку номеров рассчитайсь!» Затем, он произвёл перекличку и доложил капитану, что личный состав призванных на службу имеется в наличии.
Капитан дал команду «Вольно» и приказал организовать погрузку призванных в автобус. Сержант Зайчик перестроил нас в колонну по два, и мы направились к автобусу.
Спустя полчаса автобус заехал в расположение Школы младших авиационных специалистов (ШМАС)
Дальше всё происходило точно так, как рассказывал нам сержант Зайчик. Автобус с нашими чемоданами, сумками, вещмешками уехал к складу, а нас строем, в колонну по два, повели в столовую. В столовой нас усадили за три стола. Вообще, за столом в солдатской столовой садятся десять солдат. На краю стола, который ближе к проходу, ставят два бачка и огромный чайник. В одном бачке борщ, в другом каша либо картофельное пюре. Отдельно на тарелку кладут десять кусков жареной рыбы либо отварного мяса. Так же на отдельной тарелке десять кусочков сливочного масла. На столе стопка из десяти алюминиевых мисок, в них лежат столовые ложки. Их используют при еде первого блюда, второго блюда и размешивают сахар в чае, который наливают из большого чайника стоящего на столе в эмалированные кружки, которые разносят дежурные по столовой перед обедом ужином и завтраком. На ужин и завтрак обязательно чай, а вот в обед могут быть варианты. Может быть кисель или компот из сухофруктов. Хлеб режется на порции в хлеборезке и дежурными по кухне, так же, разносится по столам вместе с кусковым сахаром-рафинадом, который даётся из расчета по три куска на человека. Эти нехитрые правила разъяснил и показал сержант Зайчик. Он, так же, нам объяснил, что в Армии время на еду лимитировано. Истекло время, выделенное согласно распорядку дня на обед, раздаётся команда «Встать! Выходи строиться!» И ты обязан оставить все как есть и выйти из столовой. И, первое время, многие любители поболтать вместо еды, вылетали из столовой ещё более голодные, чем туда пришли. Но прошло пару недель и больше опоздавших не наблюдалось.
Этот первый свой обед в Армии Игорь запомнил на всю жизнь. Когда он попробовал борщ, который ему насыпали из армейского бачка, он чуть язык вместе с борщом не проглотил. Борщ был, просто, произведением поварского искусства, ароматный, густой, наваристый заправленный жареным лучком со свиными шкварками, присыпанный зеленью с фасолью и болгарским перцем. На второе им приготовили картофельное пюре с мясной подливкой и куском тушеной говядины грамм в сто. Затем, был компот из сухофруктов и сдобные булочки.
Игорь, тогда, после этого обеда подумал, что если в Армии готовят такой вкусный борщ, то служить в ней довольно хорошо. Только по прошествии долгого времени, он узнал, что такое угощение молодых солдат своего рода психологическая уловка, предназначенная ослабить стресс молодого человека прибывшего в Армию и в корне изменившего свою жизнь. Не знаю, кто это придумал но, судя по реакции Игоря и его друзей, это был не глупый человек.
Затем, строем, их повели в баню, где наряду с тем, что они помылись их осмотрел врач, и старшина роты выдал им обмундирование. Тут с Игорем произошёл анекдотичный случай. Галифе ему подошло, но когда он надел гимнастёрку и начал застёгивать её ворот, то убедился, что в этот ворот влезет ещё две такие шеи, как у него. Ну, просто, декольте какое-то, а не ворот. Игорь подошёл к старшине и показал ему это. Старшина покрутил Игоря, задумчиво сам с собой разговаривая: «Галифе-нормально, гимнастёрка в плечах – нормально, рукава – нормально. Ворот – большой».
Повернув Игоря лицом к себе, спросил его фамилию. А, узнав её, скомандовал:
«Курсант Громов, смирно! Приказываю подогнать шею в размер ворота гимнастёрки.
Срок – один месяц. Выполнять!»
Есть подогнать шею в размер ворота в течение месяца, – вытянувшись отрапортовал Игорь.
После бани их, строем, привели в казарму, где разделили на три отделения по десять человек в каждом. Отделение занимало кубрик, где стояло пять двухъярусных кроватей. В отделение вместе с Игорем попал Марик, Юрка и Алик. Командиром первого отделения приказом начальника школы был назначен ефрейтор Умаев. Так же в первое отделение попал и Серёжа Лапин и Миша Воронин.
Валерка Ермолович, Толя Татарников попали во второе отделение. Командиром второго отделения был назначен сержант Зайчик. В третьем отделении было всего восемь курсантов. Никто из друзей Игоря не попал в третье отделение. Там были ребята из Одесской области. Командиром третьего отделения был сержант Кондратеня.
Поскольку обедали они поздно, на ужин их решили не водить, а время до отбоя занять подшиванием подворотничков, пришиванием погон к гимнастёрке, а так же упаковкой гражданской одежды в чемоданы и обшивку чемоданов материалом. Затем писался домашний адрес, и вся гражданская одежда вместе с чемоданом отправлялась домой. Отбой в школе, согласно распорядку дня, был в десять тридцать вечера, а подъём в шесть тридцать. За этот день у Игоря и его друзей столько всего произошло, что как только они окончили с упаковкой своих вещей и сдали их старшине для отправки по почте, они завалились на свои кровати до отбоя. И тут же получили нагоняй от ефрейтора Умаева, он орал, что до отбоя никто не имеет права валяться на кроватях. Но Марик Бенфельд начал ему доказывать, что ничего страшного не произойдет если они полежат немного, ефрейтор объявил ему наряд вне очереди. На что Марик ответил, что он человек воспитанный и никогда и никуда без очереди не лезет. У Умаева, аж, пена со рта пошла, он орал, что сгноит Марика в сортире. Игорь не выдержал и вступился за Марика, за что ефрейтор объявил и Игорю наряд вне очереди. На что Игорь взял Марика и пошёл с ним на выход из казармы не обращая внимания на ор Умаева и громко, чтобы тот слышал, сказал Марику: «Да пошёл он на хрен. Что ты с ним объясняешься, как с культурным человеком.
Он, всё равно, культурной речи не понимает. Он же родился и жил в горах и его собеседниками были бараны».
Они вышли из казармы и сели в курилку, вскоре к ним присоединился Юрка и Алик , затем подошёл Лапочка и Ворона. Обсудили инцидент и вынесли вердикт, что ефрейтор Умаев поц и дурак. Потом вернулись в казарму потому, что в десять двадцать построение на вечернюю поверку.
Вечернюю поверку проводил старшина роты Вежновец. Это был тридцатилетний Белорус, худощавого телосложения, служака и добрейший человек. Согласно Уставу внутренней службы Советской Армии, он обязан был находиться в роте с личным составом круглые сутки, спать вместе с ними, питаться вместе. Водить личный состав в баню, следить за чистотой их белья, портянок, обмундирования. Старшина в роте, как мать в семье. Своевременная смена постельного белья, тоже, лежала на старшине, кормёжка курсантов на учениях, ремонт их обмундирования и много разных обязанностей имел старшина роты. Наш старшина был родом из глухой белорусской деревеньки, отслужил срочную службу, возвращаться в деревню не захотел и остался на сверхсрочную.
У него был Белорусский акцент, там, где по-русски нужно было говорить после буквы Р букву Я, он говорил букву А. Его коронную фразу: «Вот табе трапка, вода радом и шоб мяне був порадок», – знала вся школа. И действительно, он следил, чтобы у курсантов всё было, что ему положено по уставу. Однажды в бане, он не обратил внимание и выдал солдату после стирки рваные трусы, которые лежали в стопке выстиранных и свёрнутых трусов. Солдат одел трусы и светит голым задом через дыру. Как на зло, вошёл начальник школы полковник Шарафян и увидал солдата с голой задницей. Мы, потом, все жалели старшину, у него руки тряслись неделю от той взбучки, которую ему дал командир. Он получил ещё и взыскание по партийной линии, которое год не снимали. После этого случая, прежде чем выдать что-то солдату, он трижды сам проверит. И это стало у него правилом, которое он никогда не нарушал.
После окончания вечерней поверки старшина объявил отбой и пригласил в канцелярию роты курсантов Громова и Бенфельда. Игорь с Мариком постучав в дверь канцелярии и получив разрешение, вошли и доложили о прибытии. В канцелярии сидел рядом со старшиной ефрейтор Умаев.
Курсант Бенфельд доложите мне, что за конфликт у вас произошёл с командиром отделения ефрейтором Умаевым?
– Та никакого конфликта не было товарищ старшина, – мягко начал Марик с улыбкой на все свои лошадиные зубки, – мы с ребятами устали с дороги и прилегли, тихо, на коечки.
Никому не мешали и никого не трогали. Вдруг этот ефрейтор, не село не упало, начал орать, как будто его режут. Он де нас в сортире сгноит, и объявил сперва мне, а потом и Игорю наряд вне очереди. Я культурно пытался ему объяснить, что я никогда без очереди не лезу, это не культурно и не прилично. У старшины, потихоньку, начала отвисать челюсть, а Марик продолжал с той же лошадиной улыбкой и сияющим лицом.
Игорь, так же, хотел объяснить ефрейтору, что он не прав, но ефрейтор продолжал орать. Тогда Игорь предложил мне послать ефрейтора на хрен и выйти в курилку, раз он не понимает культурного разговора. И мы с Игорем, как культурные люди, прекратили конфликт и, вышли на воздух. Ведь мы же правы? – спросил Марик с сияющим лицом и неотразимой улыбкой.
Старшина покрутил головой, он ни как не мог прийти в себя. С ним что-то произошло, что он потерял ориентировку в пространстве. Он смотрел на сияющую еврейскую физиономию Марика с лошадиной улыбкой и никак не мог понять, как он, ещё, слушает этого курсанта. Он понимал, что он прав, но, никак, не мог сформулировать свою мысль. А Марик продолжал смотреть на старшину своими карими глазами и ласково улыбался.
Игорь еле-еле сдерживал себя, чтобы не расхохотаться, он, аж, зубы стиснул. Старшина перевёл взгляд на Игоря и, увидав бесенят скачущих в его глазах, пришёл в себя и разразился целой тирадой: «Ну от шо, товарищи курсанты, вам доводыли приказ начальника школы, шо ефрейтор Умаев назначен вашим командыром отделения. Согласно Уставу внутренней службы, приказ командыра обовязково до сполнения. Як шо не сполните приказ командыра, виддадут пид суд, та направлять служиты у дисциплинарный батальон. Однако, учитывая то, шо вы в Армии первый день и многого не знаете, то ваш командыр вам должен был объяснить положения и требования уставов, а только потим налагать на вас взыскания.
Но, поскольку взыскания уже наложены, отменить их может только командыр роты, но я не советую к нему обращаться, он, обычно, удваивает взыскание. Вам всё понятно? Взыскания у вас остаются и я, лично, проконтролирую, чтобы вы их отработали. А сейчас кругом! В кровати шагом марш!»
Игорь с Мариком развернулись и вышли из канцелярии. Марик, продолжая топать ногами, остановился и подкрался к двери. Приложив к двери ухо, он жестом показал Игорю пристроиться рядом. А там старшина матюками крыл Умаева, долбал его грамотно. Самое мягкое выражение, которое он сказал ефрейтору было: «…тупой, горный баран,…. если они Шарафяну пожалуются, то не видать тебе раннего дембеля, уйдёшь тридцать первого декабря…..»
Игорь махнул рукой и потянул Марика в кубрик. Когда они вошли в кубрик все уже спали. Они тихо разделись и завалились в свои кровати.
Игорь вытянул ноги и повернулся на бок и, тут же, заснул.
Ему казалось, что он только заснул, когда раздалась команда дежурного по роте: «Рота, подъём!». Он вскочил и начал одеваться, спокойно, не спеша и, только, успел надеть галифе и обуть один сапог, как раздалась команда – Выходи строиться! Он, уже, не наматывал вторую портянку, а положив её на сапог, сунул её в сапог вместе с ногой и побежал становиться в строй. В строй он встал предпоследним. Последним, выбежал Марик, у которого из сапог торчали портянки. Видимо, он обе портянки просто засунул в сапоги ногами, как Игорь. Старшина скомандовал: «Равняйсь! Смирно! На пра-во! Шагом марш!»
Привел он нас к туалету. Поступила команда: «Разойдись! Оправиться! На всё десять минут.
Для тех, кто не служил в Армии объясняю, что команда оправиться подразумевает под собой те действия, который каждый человек делает в туалете сидя на унитазе. Туалет там был двухрядный. Это значит, что было два ряда отверстий в полу, по бокам каждого были из цементного раствора отлиты подошвы сапог. Этим самым, незатейливо, намекалось, как нужно было сидеть над этим отверстием. Никаких перегородок между ними не было. И вот двадцать молодых парней сидят со спущенными штанами рядом друг с другом, по десять в ряд, ряды задницами, друг против друга, как воробьи на проводах. Кто не успел занять отверстие «Очко», ожидает, когда освободиться. И всё это нужно успеть за десять минут. Хуже всего приходилось любителям посидеть и почитать газетку в туалете. Но в течение двух недель все так перевоспитались, что на всю роту, почти в тридцать человек, десяти минут хватало с лихвой. Спустя десять минут раздалась команда: «Строиться!» Затем старшина перестроил роту в колонну по два. Развернув лицами навстречу друг другу обе шеренги колонны, он начал утренний осмотр каждого солдата.
Игоря, Марика , Лапочку и ещё трёх парней вывел из строя и приказал снять сапоги.
Раздался дружный смех стоящих в строю. Оказалось, что портянки у всех выведенных из строя сбились в сапогах в комки. Старшина приказал перемотать портянки, одновременно используя проштрафившихся, как наглядные пособия. И действительно, когда Игорь намотал портянку, как показывал старшина, ему стало гораздо легче идти. Затем опять построились и бегом на спортивную площадку, которая была внутри стадиона. На площадке были установлены брусья, стояло два коня и два козла, было две перекладины, и был макет торца трёхэтажного дома, выполненный из дерева в натуральную величину. На физическую зарядку отводился час. Начиналась зарядка с бега. Два круга вокруг стадиона,
десять раз подтянуться на перекладине, прыжок через козла и дважды выполнить первый гимнастический комплекс упражнений. Комплекс состоял из гимнастических упражнений переходящих одно в другое по счёту. На каждый счет было своё движение. Короче, когда зарядка была окончена, и строй привели к казарме, поступил приказ привести себя в порядок. А это значит застелить постели, причем так, чтобы постель, укрытая одеялом, выглядела как кирпичик с ровными краями и острыми и прямыми рёбрами. Этот эффект достигался двумя сапожными щётками. Обратными сторонами щёток, а не грязной, после чистки сапог, щетиной. Так же, до построения на завтрак, нужно было успеть умыться, побриться и одеться. На завтрак, обычно, была каша перловая, пшённая либо картофельное пюре с подливкой неизвестно из чего и жареная, либо отварная рыба, чай и кусочек свежего белого хлеба с кусочком в десять грамм масла. К чаю полагалось два кусочка сахара-рафинада. После завтрака давалось двадцать минут на перекур, затем строем на занятия. С утра и до десяти часов дня изучали Уставы. Устав внутренней службы, устав караульной и гарнизонной службы, дисциплинарный устав. С десяти до двенадцати часов была строевая подготовка. На ней учили ходить строем делать повороты, маршировать с карабином. Учили, что такое строевой шаг, что такое парадный шаг. Как отдавать честь в строю и когда военнослужащий один. Затем минут сорок свободного времени и в тринадцать часов строем на обед. После обеда до четырнадцати часов перекур. В четырнадцать в парк, но не культуры и отдыха, а в технический. Там до семнадцати часов изучение и обслуживание аэродромной техники. С семнадцати до девятнадцати свободное время. Но это, только, так называется. За это время солдат обязан подшить свежий подворотничок в гимнастёрке, вычистить до зеркального блеска сапоги, навести порядок в тумбочке, отремонтировать, если нужно, своё обмундирование. И, только, после этого ты можешь расслабиться, написать письма домой родителям и любимой девушке. Если не хочешь писать письмо, можешь пойти в библиотеку и почитать там книгу, можешь сидеть в курилке и трепаться с сослуживцами. Короче, до ужина у тебя есть личное время, на которое согласно уставу никто покуситься не имеет права. Ты можешь, даже, поспать где-нибудь на травке, если это лето.
Игорь быстро справился с обязательными делами и сел писать письма. И как то получилось само, что первым он начал писать не Раде, а родителям. Он написал отцу подробный отчет обо всём, что произошло, где он сейчас, в какой части и сообщил фамилию командира школы. Но так как прямо писать об этом нельзя было, их предупредили об ответственности за разглашение военной тайны, то писал он эзоповским
языком. Примерно так: «…прибыли мы в школу, точно такую, в которой ты, папочка, был директором когда мы жили в Котовске. А фамилия здешнего директора Шарафян, а звание у него на одну ступеньку ниже, чем у тебя. Ты же заслуженный учитель СССР».
Закончив с письмом родителям, он сел за письмо Раде. Он писал ей о трудностях и лишениях воинской службы и как он, мужественно, преодолевает эти трудности. Попросил её узнать, куда подевались его друзья, Саша, Портос и Ков. Написал, что никого из них он не видел во время отправки. Затем, он начал писать, как он любит её, и как по ней скучает. Его охватили такие мощные воспоминания о ней, её теле и их любви, что, только, благодаря большому размеру галифе, никто из сидящих в Ленинской комнате роты не заметил его мощных воспоминаний. Он бросил письма в почтовый ящик, который висел у входа в казарму. В это время прозвучала команда строиться на ужин. Ужин у них был по распорядку с двадцати часов до двадцати тридцати. В двадцать один час вечерняя прогулка, когда они строем шагают пять или шесть кругов вокруг стадиона и разучивают и поют строевую песню. Затем перекур до двадцати двух часов, в двадцать два часа построение роты на вечернюю поверку, после её окончания вечерний осмотр старшины по отделениям. В двадцать два тридцать – отбой.
За день Игорь так уставал, в первое время, что только его голова касалась подушки, он засыпал мертвецким сном. Спал он без сновидений и так крепко, что только с третьего раза слышал команду « подъём!» Недели хватило Игорю, как, впрочем, и многим другим ребятам, чтобы научиться быстро вставать, одеваться, наматывать быстро и хорошо портянки и обувать сапоги. Только Марик продолжал копаться в этих вопросах, ребята, как могли, прикрывали его, но ефрейтор Умаев, злопамятный и неумный, не спускал глаз с Марка и Игоря. Но Игоря уже было трудно подловить, зато Марик был ему как подарок и все выходные дни отрабатывал свои наряды вне очереди, который ему ефрейтор успевал насовать за неделю. А совал он наряды Марику на мойку туалетов. И вот две недели Марик из сортиров не вылезал. У всех выходной, Марик моет туалет. Все в кино, Марик опять в туалет. Игорь, один раз, пошёл мыть туалет вместо Марика, так ефрейтор его застукал и Игорь получил, уже, свой наряд вне очереди. Марик , совсем, упал духом. Его лошадиная улыбка пропала, в глазах была вся мировая скорбь еврейского народа, при виде Умаева он бледнел и начинал дрожать. Игорь понял, что нужно собирать военный совет. В пятницу, перед ужином собрались все Одесситы, Марик, Лапочка, Ворона. Повестка дня с одним вопросом, как заставить Умаева потерять Марика и не видеть его.
Прежде всего, Марк, на чём тебя этот баран ловит? – спросил Валерка Ермолович
-Да никак у меня не получается, вовремя, портянки намотать, у нас в семье никогда и никто их не носил, – уныло ответил Марик.
- Что, все наряды за опоздание в строй при подъёме?
- Да, утром он меня и ловит.
Так, Лапочка, тебе будет комсомольское поручение, – повернулся Валерка к Серёге, – за два дня научить мотать портянки Марика. Я видал, что у тебя это лучше всего получается.
Они у тебя на ногах как носки. Успеешь?
– Через два дня у меня Марик будет мотать портянки лучше, чем я! – бодро ответил Лапочка.
– Вот и ладушки, – подытожил Валерка.
– Нет, ребята, так дело не пойдёт, – не согласился Игорь, – он, за два дня, насуёт Марику, ещё, два наряда. Это при том, что у него, уже, три есть. У меня другое предложение. Этому козлу нужно устроить тёмную и хорошо накостылять, но без синяков. Толян, я знаю, что ты большой специалист по этому вопросу. А иначе, он Марика доведёт до полного отчаяния. А занятия с Лапочкой не отменяются. Придется тебе, всё же, научиться мотать портянки, как положено. Кто за моё предложение?
– Единогласно, – подытожил Юрка Бочавер.
– В таком случае, я и Юрка разрабатываем операцию, после обеда сообщим каждому, что ему делать.
– А старики за него, потом, не заступятся? – поинтересовался Ворона.
– Я думаю, что нет, – уверенно сказал Алик Чернецкий, – во-первых, они его сами недолюбливают, во-вторых, сержанты Кондратеня и Зайчик с ним на ножах. Я лично слышал, как они ругались, а ещё три сержанта уехали в командировку, вернуться дня через три, четыре. И в последних. Если правильно сделать тёмную, он только может догадываться, кто его поколотил. Но поколотить его нужно так, чтобы он знал, что с ним не шутят.
-За это ты Аличка не волнуйся, – задумчиво сказал Валерка, глядя на свой кулак. Толян, ты со мной согласен?
– Или, – ответил Татарников чисто Одесским междометием.
– Мне хоть разочек дадите приложиться, – спросил Игорь
– И мне, – подключился повеселевший Марик.
– Доступ к телу будет открыт всем желающим, но после инструктажа Толяна, чтобы не оставить синяков, – завершил обсуждение Валерка.
– Тогда до встречи, – напомнил Игорь, – завтра каждый получит задание.
Ребята разошлись, и каждый направился по своим делам. Игорь с Юркой пошли в парк, где сегодня был парковый день. Там они сели в кабину ЗИЛа, который сегодня проходил техобслуживание, и разработали план операции. В кузове ЗИЛа был чехол для какого-то оборудования, его они решили использовать как покрывало.
Утром Игорь с Юрием довели разработанный сценарий предстоящей воспитательной операции до всех участников.
На протяжении всего времени нахождения в школе мы заметили и выявили одну устойчивую привычку ефрейтора. Судя по всему, она была связана либо с плохим пищеварением ефрейтора, либо с чем-то другим. Нам было безразлично, но эта привычка была нам на руку. Он ходил в туалет по серьёзному делу всегда в одно и то же время, минут через десять после отбоя. Он проводил в туалете минут пятнадцать, потом сидел в дальней курилке и минут двадцать курил. Мы решили использовать эту его привычку, после отбоя, как только он направился в туалет, мы устроили ему засаду около курилки. Там росли густые кусты акации. Выйдя из туалета, он направился к курилке где его сбили с ног, накинули брезент, затащили в кусты и начали бить очень больно. Все его попытки вырваться были обречены на провал. А били мы его, действительно, больно. После очередного удара Валерки он взмолился: «Эй, кончайте, что вам надо? У меня скоро дембель. Как я в таком виде домой вернусь. Я сделаю всё, что надо! Мамой клянусь!»
И тут Игорь, остановив, жестом, избиение ефрейтора, поманил Марика. Когда тот подошёл Игорь шепнул ему в ухо: «Давай Марик, только не облажайся.» И Марик голосом старшины, один в один, изложил следующую фразу : « Хоть тебя и назначылы командыром, ты як был тупым горным бараном, так ним и остался. Не трожь больше хлопцев з Одессы, бо не бачыть тебе дембеля як своих ушей. Добавь ему Зайчик для памяти!»
Валерка ещё раз двинул ему по печени. Ефрейтор взвыл.
Все уже были в казарме, последними с места воспитательной экзекуции ушли Игорь с Валеркой. В кубрике уже все спали. Они тихонько сняли сапоги и залезли под одеяла.
Утром на построении роты, Умаев, стоявший во главе их взвода, выглядел довольно прилично. Синяков не было, хотя двигался он затруднённо, и лицо было опухшее как подушка. На вопросы своих коллег старослужащих отвечал, что аллергия, что-то не то съел. Только на вопрос сержанта Зайчика о состоянии здоровья, зло сверкнув на него глазами ответил, что очень хорошо. Игорь наблюдал эту сценку и понял, что идея с имитацией голоса старшины была просто гениальна. Ефрейтор всё принял за чистую монету, а может, сделал вид, что поверил. Но с этого момента и до своей демобилизации ни с одним из нашей группы Одесситов у него не возникло никаких конфликтов.. Он был ниже травы и тише воды. На Марика он старался не смотреть, Однажды, при утреннем осмотре, приказал всему взводу снять сапоги и показать, как у всех намотаны портянки. И когда увидал, что у Марика портянки намотаны лучше, чем у некоторых других, снял с него ранее наложенные ним взыскания. По этому поводу Марик раскололся и попросил почтальона купить десять бутылок сухого белого вина «Алиготе», которое, в то время, стоило семьдесят семь копеек бутылка. Почтальон их пронёс на территорию части в чемодане вместе с почтой. И вечером, после отбоя, в кустах около курилки, где проходила воспитательная экзекуция ефрейтора, ребята восстановили забытый вкус вина, выпив за дружбу, за взаимопомощь, и за то, что никогда не дадим друг друга в обиду. Лёжа на травке и покуривая сигаретки, они перекидывались ничего не значащими фразами. Но у каждого в душе была гордость за них, за их поступок и их распирала восторженность и любовь друг к другу. Игорь смотрел на лица своих армейских друзей и ему казалось, что более прекрасных и благородных лиц он не видал. Только теперь, он понял, почему у его отца появлялось такое необыкновенное выражение лица, когда он говорил о каком-нибудь из своих фронтовых друзей. И Игорь подумал, что он обожает своих армейских друзей, а как бы он к ним относился, если бы они прошли сквозь огонь войны, ему, даже, трудно было представить.
Но всё, что имеет начало, имеет, так же, и конец. Вино было выпито, и всё, что возможно, было обсуждено. Была середина сентября и ночная прохлада ощущалась хорошо. Ребята поднялись, спрятали пустые бутылки и просочились в казарму каждый на свою койку. Завтра они должны были ехать на стрельбище, после стрельб кросс с полной выкладкой на десять километров, причём, из десяти, один в противогазе. А в воскресение торжественное мероприятие – принятие присяги.
И сейчас, лёжа в койке и думая о своих друзьях, Игорь понял, как они изменились за время нахождения в Армии. Все, как будто, выросли на голову, окрепли, возмужали. Их походка стала более уверенной, их юношиские тела, уверенно, превращались в мужские. Бицепсы, рельефно, выделялись на их телах. Подъём переворотом на турнике в количестве десяти раз, уже, ни для кого не был проблемой. Даже Марик перепрыгивал коня с расстоянием трамплина от коня не менее метра, что по общему убеждению никогда у Марика не получится. Игорь выполнил приказ старшины и подогнал размер шеи к размеру ворота гимнастёрки не за месяц, а за три недели. Валерка на спор согнул монтировку из комплекта инструмента ЗИЛ-130 в бублик. Короче, эти макаронины, что два месяца назад прибыли в часть, превратились в крепких и умелых солдат. И эта метаморфоза происходила не только с друзьями Игоря, а со всеми парнями, которые проходили курс молодого бойца в этой части.
Спустя много лет, когда в Армии началась дедовщина, воровство, использование солдат пузатыми генералами для строительства собственных дач, которые получили свои звёзды не за знание военного дела, а за полировку языком начальничьих задниц. Когда наплевательское отношение к жизни и нуждам солдат, издевательство над ними и побои были основным методом воспитательной работы в войсках. Когда от Армии начало смердеть, как от гниющей и разлагающейся падали Игорь часто задумывался, почему же это стало возможно. И почему этого не было тогда, когда он служил. Но когда он вспомнил своего командира роты капитана Ящерицина, прошедшего войну и получившего капитана в конце войны, начальника ШМАСа полковника Шарафяна – лётчика неоднократно раненного в боях, старшину Вежновца, призванного в самом конце войны, но служившего сверхсрочно, почти, двадцать лет, он понял, что всех этих людей объединяло. Они все были фронтовики. Они понимали солдат и относились к солдатам так, как будто те были их детьми. Эти офицеры были строгими, но справедливыми и свои действия подкрепляли Уставами. Ничего больше чем предписывали Уставы, но и ничего меньше. И это было правилом без исключений. Игорь расспрашивал множество людей служивших в разных родах войск и везде его выводы подтверждались.
Одно не было понятно, как могла великая Армия, победившая в такой страшной войне, прошедшая победоносно всю Европу, Китай, Манжурию и заставившая капитулировать Японию, за двадцать лет превратиться в разлагающийся организм. Но последующая жизнь, общение и контакты с представителями руководящей и направляющей на местах, развал СССР дали понимание и этого вопроса.
Это была двойная мораль, которую исповедовала руководящая и направляющая во всех своих начинаниях. Она, как ржавчина, изнутри, разъела здоровое тело Армии через институт замполитов, которые требованиям Уставов противопоставляли глупейшие решения руководящей и направляющей. Продвижение офицеров по службе, вовсе, не зависело от того, как он знает военное дело, как решает тактические и стратегические задачи, как относится к солдатам и как их воспитывает. А зависело от того член или не член он руководящей и направляющей, изучил или нет её решения. Эта глупость, возведённая в ранг государственной политики, убивала желание служить и изучать военное дело. Офицеры предавались пьянству, перепоручив воспитание и обучение молодых солдат старослужащим, которые так же используя двойную мораль, превращали молодых солдат в своих рабов, а те, становясь старослужащими за перенесенные унижения и издевательства, становились ещё более изощрёнными палачами молодых солдат. У кого же, в таком случае, будет желание изучать военное дело? Да ни у кого. И молодые люди, под любым предлогом, старались не пойти в Армию. Тогда в Армию начали призывать людей сидевших до этого в тюрьмах. Они и закончили разложение Армии и её развал. И первая Чеченская компания показала, на что способен пузатый генералитет и забитые стариками молодые необученные солдаты. Армия Чечни, население которой меньше миллиона человек, заставили Россию подписать Хасавюртовские соглашения, то есть, фактически, признать поражение. Количество потерь в первую Чеченскую компанию превысило все разумные пределы. Но все эти размышления и анализ Игорь будет делать спустя сорок лет после своей службы. А сейчас, он спокойно спал в казарме, в кубрике своего взвода, в стране охраняемый, ещё пока, боеспособной армией, потому, что в ней остались офицеры фронтовики, которых пережитая война и все её битвы научила тому, что Устав – это воинский закон. Несоблюдение требований воинских Уставов ведёт к развалу Армии, её деградации и разложению.
На следующий день погода была чудесная. Середина сентября. В тех местах в это время днём тепло. В солнечный день нет назойливой жары, небо синее и глубокое. В девять утра на построении всей школы нам вручили личное оружие. Каждый из нас получил по новенькому СКС. Это самозарядный карабин Симонова, к нему пристёгивался штык-нож. Затем подали бортовые автомашины, мы погрузились в них и впервые за два месяца мы выехали за пределы гарнизона. На кузовах машин не было тентов, в кузовах скамейки стояли вдоль кузова, и их было три в каждой машине. Короче, в одну машину вмещался взвод. Поскольку на стрельбы и последующий кросс выезжали две роты молодых солдат, то колонна состояла из восьми машин. Каждый из нас, помимо личного оружия, имел вещмешок с привязанной скаткой, противогаз и саперную лопатку. В мешке был НЗ, который служил грузом. Старшина предупредил, что если кто-нибудь, хоть пальцем прикоснётся к НЗ (неприкосновенный запас), то до того как его отдадут под суд, старшина, лично, оторвет ему кое-что. После этого он никогда не сможет говорить басом.
Полигон, где они должны были стрелять, находился на противоположном конце города. Машины ехали колонной очень медленно, и все ребята получили колоссальное удовольствие от этой езды. Сидели они на скамейках с новенькими карабинами между колен на которых были пристёгнуты сверкающие штык-ножи , за спиной у каждого вещмешок со скаткой, через плечо противогаз. Форма после нескольких стирок стала как вторая кожа, сидит по фигуре, лица, под лихо одетыми набекрень пилотками, загорелые, молодые и симпатичные, улыбки белозубы. И было видно, что на них, с удовольствием, поглядывают девушки, которые шли по тротуарам улиц, по которым они проезжали.
А парни глаз не могли оторвать от них, от этих девушек. За два месяца ребята, даже, начали забывать, как они выглядят, а сейчас не пропустили ни одной. Каждой достался и комплимент и улыбка и приветственный жест рукой. Девчонки улыбались им в ответ, а некоторые даже, махали рукой. И когда они приехали на полигон, у каждого из них было такое настроение, как будто он побывал на свидании. И, ещё долго, потом, как бы невзначай, вспыхивало обсуждение достоинств той или иной девицы, мимо которой они проезжали.
На полигоне всё было подготовлено и обе роты в течении часа отстрелялись. Игорю понравился карабин СКС. Добротное хорошее оружие. Стрелял он из своего личного карабина и показал хорошие результаты. Из тридцати возможных, выбил двадцать восемь. Одна десятка и две девятки, за что получил благодарность от начальника школы. В основном, все друзья Игоря отстрелялись на отлично. Затем, после того как им показали трассу кросса и объяснили, как его пробежать, был дан старт. Вдоль трассы стояли специальные вешки, на которых было написано бег, ходьба, противогаз. Игорь никогда не думал, что бежать кросс с полной выкладкой так тяжело. Первых три километра бега, затем пятьсот метров ходьба, потом опять бег два километра и пятьсот метров ходьба. И этап из трех километров бега и пятисот метров быстрой ходьбы и последние пятьсот метров бег в противогазе. На финише стоит палатка, в которую забегаешь и минуту сидишь, не снимая противогаза. Затем выходишь из палатки и снимаешь противогаз. Игорь не знал для чего нужна эта палатка, но когда увидал, как хитрый Марик через несколько секунд вылетел из палатки, и когда Игорь вышел, увидал, как у него текут слёзы из глаз, он всё понял. Марик, чтобы не дышать через противогаз во время кросса, подложил себе между маской противогаза и нижней челюстью спичечный коробок. А в палатке была специально сделана слабая концентрация слезоточивого газа.
Сделано это было с целью проверки герметичности противогазов, и попутно выявлялись хитрецы. Как показали результаты, кросс выдержали не все, процентов двадцать не вложились в нормативы. А друзья Игоря, все его любимые Одесситы вложились, Марик получил баранку за хитрость, но в нормативы вложился. Он, даже, попытался оспорить баранку у командира роты. Но капитан посмотрел на него и спросил: «Как вы думаете Бенфельд, оспаривали бы вы оценку, если бы в палатке был хлор или заман с зарином?»
-Думаю, что оспаривать, что-либо было бы уже некому, – ответил Марик.
– Я очень рад, – улыбнулся капитан, – что вы меня правильно поняли и знаете названия отравляющих газов. В итоге вы лишь поплакали секунд тридцать. А сейчас кругом, шагом марш!
– Ну, Мара, – спросил его Игорь, – и что тебе сказал капитан?
– Он прав, – с вздохом ответил Марик.
– То, что он прав, – продолжал Игорь, – мы и без тебя знали, но твоя баранка тянет весь взвод назад. Мы тут посоветовались и решили, что ты, чтобы избавить своих друзей от морального стресса, сделаешь заказ почтальону. И мы, после принятия присяги, уделим твоему заказу внимание и простим тебе твои еврейские шуточки.
– Вымогатели, антисемиты, – забурчал Марик поудобнее устраиваясь на травке, – спите и во сне видите, как бы ободрать бедного еврея. Хорошо, я сделаю заказ почтальону.
Всё равно, к нам на присягу никто из родственников не приедет, придётся праздновать с вами, Одесское жлобьё.
– Марик, заткнись, дай хоть чуть-чуть отойти от сегодняшних подвигов, – слабым голосом просипел Юрка.
– Юр, дай Марку в хобот, я тебе потом отдам, – поддержал разговор Валерка.
– И шо у вас за манеры? Где ваше воспитание? – продолжал ныдать Марик, – чуть что, сразу Марку в хобот. Я протестую!
Но, закончить эту интересную беседу не удалось, раздалась команда: «По машинам!»
Дорога назад в часть уже не была такой как утром. Они все устали и были голодны как стая волков, и, очутившись в столовой, подмели всё съестное, что у них было на столах.
Вечером перед сном все занимались приведением своей парадной формы в порядок, надо было подшить свежие подворотнички, кое-где подгладить и надраить сапоги до зеркального блеска. Когда прозвучала команда «Отбой» все повалились в койки как подкошенные.
Утро следующего дня, дня принятия присяги на верность Родине началось необычно. Вместо истошного крика дневального: «Рота! Подъём!». Нас разбудил звук горна, играющего побудку. После обязательной процедуры «Оправиться», – так на языке военных называется поход в туалет, утренняя зарядка проходила под игру духового оркестра. Одели мы прямо с утра парадные мундиры и под марш оркестра проследовали в столовую. В столовой был накрыт праздничный завтрак, который отличался от обычного добавкой свежее- выпеченных булочек с изюмом и, вместо обычного картофельного пюре и рыбы, нам дали жаркое по домашнему, которое состояло из жаренной картошечки с кусочками обжаренной в луке говядины. Вместо чая было кофе со сгущённым молоком. Вышли из столовой мы все с довольными физиономиями. У Марика лицо, аж, сияло.
Представляешь Игорёха, – поделился Марик впечатлением, – я, таки, вспомнил вкус настоящей жратвы. У меня внутри настоящий праздник.
Хорошо, что это всего лишь один раз, – с иронией ответил Игорь, – а то старшина в ужас придет, когда увидит твоё пузо. Вся школа два месяца сражалась с твоим пузом, ты уже потихоньку на человека начал походить, даже прыгал через коня. А, что теперь? Так что Марк, быстро, забудь вкус настоящей жрачки, и тебе легче станет жить. А весь этот разврат со жратвой перенеси на период своей жизни после дембеля.
Жестокий человек ты Игорёк, – жалобно заныл Марик, – только человек чуть-чуть нюхнул жизни, а ты, сразу, всё обгадил. Злой ты, уйду я от тебя. Марик повернулся и направился к другой группке ребят делиться своей радостью от вкусной жратвы.
Иди, иди армейский Гаргантюа, – напутствовал его Игорь, – может, найдешь сочувствующих и вы вместе порадуетесь.
Построение школы для принятия присяги было назначено на десять утра. К девяти начали прибывать офицеры, одетые в парадную форму при кортиках, в начищенных до зеркального блеска сапогах. На плацу были установлены восемь столиков, укрытых кумачом, на которых в красивых бордовых папках с золотым теснением был листок с текстом присяги. За плацем, отгороженные от него турникетами, были установлены ряды лавок для родителей и родственников приехавших, соприсутствовать во время принятия присяги нами. Над лавками были натянуты тенты, защищавшие гостей от, ещё, знойного солнца. Постепенно эти лавки под тентами заполнялись родственниками курсантов, среди которых были молодые и, довольно, хорошенькие девушки. Настроение у всех парней, волей-неволей, становилось праздничным. Без четверти десять мы получили наши новенькие карабины и две роты под марш оркестра направились на плац. Не знаю с чем это связано, но обе роты молодых курсантов шли очень хорошо. Ротные коробочки были настолько ровны как квадраты на бумаге. Когда мы проходили мимо родственников, то так печатали шаг, что каждой роте достались восхищённые аплодисменты зрителей. Затем, на плацу, по команде, мы быстро и чётко перестроились повзводно так, что напротив каждого столика стоял один взвод.
После этого раздалась команда: «Смирно! Для встречи слева слушай, на караул!»
И, печатая шаг, вышел начальник школы полковник Шарафян. Ему навстречу, так же, печатая шаг, шёл его заместитель по строевой части майор Потапов. Не доходя друг до друга, шагов пять, они остановились, и майор Потапов отдал рапорт командиру, что роты для принятия присяги построены. Затем, полковник произнёс маленькую речь о важности этого дня, когда мы клянёмся верно служить и защищать, не щадя жизни, свою Родину. После этого он скомандовал: «Смирно! Повзводно, к принятию присяги приступить!» И мы, поочерёдно, подходили к столикам, докладывали о своём прибытии для принятия присяги, брали папку с текстом, поворачивались лицом к строю и зачитывли текст присяги, затем опять, поворачивались к столику, расписывались в специальном журнале и после команды «Стать в строй!» возвращались на своё место. Всё это действо заняло не более часа. Затем, мы перестроились в ротные коробочки и прошли торжественным машем, под оркестр, по плацу перед трибуной, где стояли и отдавали нам честь наши офицеры. Затем мимо гостей, аплодировавших нам, прямо к своим казармам. Там сдали карабины, установив их в специальные пирамиды, и были свободны до обеда. Те ребята к кому приехали родственники, побежали к ним, а Одесситы, во главе с Игорем, пошли, так же, поглазеть на прибывших девчонок. Глядя на то, как ребята расположились в окружающем плац парке со своими родственниками, что-то Игорь потерял настроение. Он решил пойти и написать Раде письмо. За два месяца прошедших со времени его отъезда он получил от неё четыре письма, а написал ей десять. Как оказалось, она не любит писать писем, и писать ей вроде не о чем. Жаловалась, что жизнь у неё однообразна, институт и дом. Она никуда и ни с кем не ходит, скучает по Игорю Больше всего он расстроился, когда она ему сообщила, что ни Сашка, ни Ков с Портосом в Армию не пошли. Им удалось, каким-то образом, соскочить и они в августе сдали экзамены в институты. Сашка и Портос поступили в Одесский политехнический, Ков в университет. Рада, им всем, дала адрес Игоря, но никто ему не написал. По тону некоторых писем Рады он уловил, что она его считает неудачником, лохом, который не смог откосить от Армии. Особенно, когда она писала о его друзьях. Игорь в первый момент хотел обидеться на неё, но потом, подумав, не стал этого делать, резонно рассудив, что её вины в этом нет. Это, сейчас, общая тенденция у, практически, всей городской молодёжи. Каждый из них думает примерно так: «Пусть идёт служить кто угодно, но не я». Их родители думают точно так же и делают всё возможное и невозможное, чтобы не пустить своих дорогих чад в Армию. Такие высокие моральные устои, как защита Родины, служение ей, в обществе, где основополагающей была двойная мораль, где руководящая и направляющая проповедовала одно, а на практике делала другое, рано или поздно создавали такое отношение к Армии. И чем больше проходило времени после окончания войны, тем более стойким было такое отношение в обществе. И в семидесятые и восьмидесятые годы считалось геройством, если молодому человеку удавалось откосить от призыва. В Армию не попадала образованная, воспитанная молодёжь, военкомы обогащались, давая им отсрочки, незаконно выдавая белые билеты. А дыры в призыве затыкали безграмотной сельской молодёжью из полуфеодальных республик Казахстана, Узбекистана, Грузии, Армении, Таджикистана и т.п. Призывали парней, освободившихся из тюрем и других дисциплинарных учреждений, которые уже привыкли жить по понятиям, а не по закону и Уставу. И в армии пышным цветом зацвела дедовщина, воровство, вымогательство, пьянство, наркомания и другие пороки общества с двойной моралью. К концу восьмидесятых, к моменту распада СССР, Армия была смердящим трупом не способным к защите страны, она стала опасной для своих же сограждан. Ибо оружие, которым она была вооружена, имело сокрушающую мощь. Ярким примером состояния боевой готовности Армии был случай, когда гражданин ФРГ на маленьком самолёте пролетел над территорией союзников СССР, над всей европейской частью СССР и посадил самолет в столице СССР на Красной площади. И хваленные ракетные войска, войска ПВО проспали его в пьяном угаре. А ведь на этом самолётике мог быть террорист, который привёз на Красную площадь одну небольшую атомную бомбочку и взорвал бы её. Херосима и Нагасаки показались бы, после этого, детской забавой.
Мысли приведшие Игоря к этому анализу появились спустя сорок лет, а тогда он чувствовал, что в Армии начинается процесс который не имеет ничего общего с Уставами и законами. Но, благодаря офицерам фронтовикам, этот процесс, пока, не набирал силы там, где они ещё служили. И спустя много лет Игорь будет с благодарностью вспоминать этих офицеров, благодаря которым он прослужил три года не зная унижений собственного достоинства, издевательств старослужащих. Поэтому служба в Армии осталась для Игоря хорошей школой жизни, где из худосочного парня сделали мужчину понимающего, что такое дружба, любовь, ответственность. Поэтому он не обижался на своих друзей Сашу, Портоса, Кова. Но себе дал зарок, что бы ему это не стоило, сделать всё, чтобы поступить в институт, сразу, после демобилизации. И свой зарок он выполнил.
А сейчас он сидел в Ленинской комнате и писал Раде письмо, в котором описывал ей сегодняшний Армейский праздник. Написав письмо и кинув его в почтовый ящик Игорь как раз успел на построение на обед. В столовой был накрыт праздничный обед. В бачках был наваристый борщ с мясом, на второе жареная картошка с овощами и мясом и кофе со сгущённым молоком и с сырной булочкой. Ребята, к которым приехали родственники, были ими напичканы домашней едой и отказывались от своей доли в общем обеде. Поэтому остальные наелись так, что с трудом встали из-за стола. Затем в клубе школы под духовой оркестр были организованы танцы, которые продолжались до ужина. Затем, гостей попросили покинуть расположение части, и после ужина ещё крутили кино. После кино вечерняя прогулка в строю с песнями и отбой. После отбоя Игорья поднял Марик и сказал, что ребята ждут его в дальней курилке. Оказывается, Марик заказал почтальону купить и принести вино. И собравшиеся вместе друзья ещё долго вели задушевные разговоры под сухое винцо. Так закончился этот день принятия присяги.
На следующий день они, на утреннем построении, узнали, что теперь они настоящие воины и имеют право с оружием в руках нести караульную службу. Устав гарнизонной и караульной службы был ими изучен и по нему все сдали зачёт. И теперь, каждый из них знал, что часовой есть лицо неприкосновенное и обладает огромными правами при несении службы на посту, вплоть до применения оружия. С этого дня взвод, в котором служил Игорь, ходил в караул два раза в месяц. Во взводе Игоря был один паренёк, который был призван из Болграда. По национальности он был молдаванин. Его фамилия была Капмуале, что в переводе с Молдавского языка звучала как мягкая голова. Так же был в школе офицер с противным характером – капитан Хрулёв. Противность его характера заключалась в том, что он, не будучи начальником караула, пытался пройти на пост, охраняемый молодым солдатом, назвав только своё звание и фамилию. И многие ребята, недостаточно знавшие Устав гарнизонной и караульной службы, покупались на это и пускали его на пост, оправдываясь потом, что это же наш офицер. Их тыкали носом в Устав и они понимали, что для них нет офицеров и никакого начальства кроме начальника караула и разводящего.
Только эти два человека могут пройти на охраняемый часовым пост. Даже министра обороны не имеет права часовой пропустить на охраняемый пост. Соответственно, часовой, пропустивший капитана Хрулёва на пост, получал взыскание, месяц без увольнения и драить туалеты, а Хрулёв довольно потирал руки.
Как-то, в середине октября, погода уже была холодной и дождливой, взвод Игоря заступил в караул на охрану учебного аэродрома, где стояли все самые современные самолёты. Распорядок несения караульной службы для часового устав регламентировал так. Два часа на посту, два часа бодрствовать в караульном помещении и два часа имеет право поспать. Затем все опять по той же схеме. Игоря сменил на аэродроме Капмуале, Игорь в караулке повесил для просушки плащ-палатку в которой стоял на посту и присел к столу. Время было без четверти одиннадцать ночи. Вдруг чуткий слух Игоря уловил шаги по щебню. Он посмотрел в окошко и увидал капитана Хрулёва, который по дорожке, ведущёй от казарм к учебному аэродрому, шёл на пост. Предупредить Капмуале Игорь не мог, так как связи с постом не было. Прошло минут пятнадцать и, вдруг, Игорь услышал выстрел. Он разбудил начальника караула и тот с разводящим одели плащ-палатки, взяли оружие и с тремя бодрствующими солдатами направились к посту. Вернулись они минут через пятнадцать, с трудом сдерживая смех. На все вопросы бодрствующей смены караула разводящий, а ним был сержант Зайчик, отвечал, что подробности узнаете у Капмуале как только он сменится. До смены Капмуале оставалось минут двадцать и все, с нетерпением, ожидали его появление. Проснулась даже отдыхающая смена.
Через пятнадцать минут разводящий вывел смену к месту зарядки оружия и повёл её разводить на посты. Начальником караула был старший лейтенант Аветисян, который зашел в комнату отдыха начальника караула и с кем-то разговаривал по телефону. Этот разговор, время от времени, прерывался хохотом старшего лейтенанта. Наконец-то вернулся разводящий со сменившимися часовыми, среди которых был и Капмуале. Только он разрядил карабин и снял плащ-палатку, ребята насели на него.
Ну, колись, – спросил Игорь, – в кого ты там стрелял?
– Представляете ребята, – начал Капмуале, – стою я на посту под грибком, дождик идёт не переставая. Спать не хочется, вокруг темно. Вдруг слышу шаги по луже перед шлагбаумом. Там, сейчас, огромная и глубокая лужа. Кто идёт мне не видно. По уставу положено дать две команды, – « стой, кто идёт» и «стой, стрелять буду.» Потом делается выстрел над нарушителем и если он не останавливается, устав требует стрелять на поражение. А мне никого не видно вот я и выпалил сразу все и стой, кто идет и стой, стрелять буду и бабахнул в воздух. Тут тот, кто шёл, упал в лужу и орёт: «Идиот, прекрати стрелять! Я капитан Хрулёв! А меня взяло зло и я ему: «Лежать и никаких ху-в!»
Вызови начальника караула! – орёт капитан.
А я оборвал провода от телефона и делаю вид, что звоню, потом ему говорю, что телефон не работает, и чтобы он лежал до прихода смены, а не то, я буду стрелять на поражение. Взял его на мушку и стою. Смотрю, старший лейтенант и Зайчик бегут ко мне. Я и им ору: «Стой кто идёт?» Старший лейтенант мне отвечает : «Начальник караула с разводящим и тремя бойцами»
Осветить лицо начальника караула, – скомандовал я. Старший лейтенант осветил своё лицо.
Тогда я даю команду: «Начальник караула ко мне! Остальные на месте».
Когда ко мне подошёл старший лейтенант я ему показал лежащего в луже капитана. Старший лейтенант поднял капитана, о чём-то с ним поговорил и тот пошёл в часть, а мне приказал продолжать нести службу по охране аэродрома до смены.
Да-а-а, – протянул Игорь, – а ты всё сделал по уставу, за исключением скороговорки. Будешь писать объяснение, не пиши, что скороговоркой проговорил положенные по уставу фразы.
На следующий день Капмуале вызвали к начальнику особого отдела, где он изложил историю с Хрулёвым на бумаге. Прошло три дня, и на вечернем построении школы вызвал из строя Капмуале. Тот вышел, повесив голову.
Командир скомандовал: «Школа смирно! Слушай приказ!»
Во время несения караульной службы курсант первой роты Капмуале, использовав права часового, согласно Уставу гарнизонной и караульной службы, задержал и сдал начальнику караула особу пытавшуюся проникнуть на охраняемый курсантом пост.
За произведенные действия по охране и обороне поста во время несения караульной службы курсанту Капмуале объявить благодарность и предоставить краткосрочный отпуск с выездом на родину сроком на десять суток.
Командир войсковой части полковник Шарафян.
Капмуале пробормотал: «Служу Советскому Союзу!» и встал в строй.
Приобретённый опыт хитрый Капмуале попытался использовать ещё раз. В Тирасполе, куда впоследствии он попал служить, договорился с девицей, с которой крутил любовь, чтобы она пришла к нему на пост. Но, по-видимому, плохо её проинструктировал, и когда он выстрелил, чтобы она легла, она перепугалась и кинулась наутёк и её поймала выбежавшая из караулки тревожная группа. На охраняемом объекте хранились авиационные ракеты типа «Воздух-воздух» Когда её особисты начали допрашивать, как она оказалась на объекте и почему убегала, она раскололась и всё рассказала. И Капмуале дослуживал уже в дисциплинарном батальоне.
А пока Капмуале, со скромной и хитрой рожей, принимал поздравления сослуживцев и надоедал старшине вопросом о сроке его отпуска. Он получил его спустя две недели, когда все они закончили курс школы и им присвоили сержантские звания. Игорь получил звания сержанта и с удовольствием пришил три золотые лычки на погоны парадного мундира, некоторые получили младшего сержанта, а хитрый Капмуале – старшего сержанта. Оказывается, что присвоение звания зависило от оценок на зачётах, от стрельб и т.д и т.п. Ну, а Капмуале помогла история с капитаном Хрулёвым, которого перевели служить куда-то в Даурию. Одновременно с удовольствием от лычек, Игорь узнал, что его распределили на службу в Венгрию. Это его не устраивало, так как превращало в пыль его обещание через год жениться на Радмиле. А находясь в Венгрии он никогда бы не смог этого сделать, так как солдаты служившие за границей увольнений не получали и в отпуска, практически, не ездили. А до отправки оставалось чуть больше недели. Игорь решил обратиться к отцу. Он написал ему письмо, что их распределили но он очень не хочет ехать по распределению, нарисовал контуры СССР и поставил точку в то место, куда его распределили. Прошло дня четыре после того, как Игорь отправил это письмо. И вот на пятый день, это была пятница, прибегает дневальный и говорит, что Игоря, срочно, вызывает к себе в кабинет начальник школы полковник Шарафян. Игорь в этот момент находился в парке и занимался техническим обслуживанием специальных автомобилей. Он снял комбинезон, вымылся и, оправив на себе форму, которая сидела на нём как влитая, направился в штаб. Подходя к кабинету начальника, он услыхал смех, доносившийся из кабинета, который показался ему, до боли, знакомым. Постучав в дверь и получив разрешение войти Игорь открыл дверь отпечатал шага три и доложил, отдавая честь: «Товарищ полковник! Сержант Громов по вашему приказанию прибыл.» Вдруг раздался опять этот знакомый смех и Игорь боковым зрением увидал отца сидевшего в парадной генеральской форме на диванчике в дальнем углу кабинета начальника.
Игорь так и застыл с открытым ртом, что вызвало и у отца и у Шарафяна весёлый смех.
Ну что застыл, – вытирая глаза заслезившиеся от смеха сказал полковник, – поздоровайся с отцом сержант Громов.
Игорь бросился к отцу, обнял его, слёзы радости душили его. Но он сдержал себя.
Отец покрутил Игоря, похлопал его по спине, груди, взъерошил его волосы и, обращаясь к Шарафяну сказал: «Спасибо тебе Ара, дружище, классного парня ты мне сделал в своей школе, просто красавец. Значит, сейчас я его забираю, верну в понедельник к девяти утра.
А тебя я жду у себя в Одессе, как договорились».
Полковник встал и подошёл к генералу. Они крепко обнялись, два фронтовых друга выживших в огне самой страшной воины и пронёсшие чувство дружбы через все последующие годы.
Я, обязательно, приеду к тебе в Одессу Дима, мы, ещё, не один литр ликёра « Шасси» вместе выпьем за здоровье нас и наших детей, похлопывая генерала по спине, сказал полковник. Но, не прошли даром полковнику, а в прошлом старшему сержанту, стрелку радисту Арику Шарафяну все пережитые во время войны ранения и стрессы. Спустя три месяца у полковника Шарафяна случился инфаркт, и генерал Громов глотал слёзы на его похоронах. Похоронах верного фронтового друга, с которым его судьба свела вновь благодаря его собственному сыну.
Игорь с отцом вместе вышли из штаба, все встречные офицеры, курсанты каменели при их приближении, вытягивались в струнку и отдавали честь. Отец, с удовольствием, козырял в ответ. Возле казармы отец зашел и сел в курилку пока Игорь переодевался в парадно-выходную форму и оформлял увольнительную записку. Командир его роты, когда подписывал увольнительную, даже, обиженно заметил Игорю: «Что же ты Громов молчал, что у тебя такой отец».
– Я не привык хвастаться чужими заслугами товарищ капитан, – спокойно ответил Игорь.
– Может быть ты и прав Громов, – поддержал беседу капитан, – но не все, сейчас, так поступают. Много есть таких, которые хотят использовать чужие заслуги для получения личной выгоды.
– У нас, Громовых, это не принято, – с гордостью ответил Игорь.
– Я это хорошо вижу, – продолжал капитан, – ведь мог же твой отец отмазать тебя от призыва, но не сделал этого. Вот ты, теперь, и служишь, как и все. Вот тебе увольнительная до девяти утра понедельника. Доложишь дежурному по школе по прибытию. А сейчас, шагом марш к отцу.
Игорь вышел и увидал, что в курилке напротив его отца сидят все его армейские друзья. Тут и Марик и Валера и Юрка и Алик и Толя. Тут же сидели и Лапочка и Ворона.
Игорь вошёл в курилку и представил отцу своих друзей. Отец, знакомясь с каждым, подавал ему руку и называл себя по имени и отчеству. Марик, как обычно, схохмил. Я, теперь, Дмитрий Лаврентьевич, неделю руку мыть не буду.
Почему? – спросил отец.
Перед нашим начальством буду хвастаться, что мне эту руку пожимал генерал-майор авиации, – с хитрой рожей ответил Марик.
Находчивый ты парень, – засмеялся отец, – а вообще, я очень рад, что у моего сына такие хорошие друзья. Я вам всем желаю хорошей службы, успехов и крепкого здоровья. Я всегда буду рад видеть друзей своего сына у себя дома. Так что будете в Одессе, милости прошу.
Отец обнял Игоря за плечи и они пошли на выход из части. Пройдя шагов пять отец повернулся и помахал рукой ребятам, а они, все как один, встали по стойке смирно и взяли под козырёк.
Хорошие у тебя друзья, – сказал задумчиво отец, – с такими ребятами никакой враг не страшен. Смотрю я на твоих друзей и как бы вижу своих друзей в Оренбуржском лётном училище. Я не вспомню, сейчас, все их лица, но они были, точно, такими же, как и твои друзья. Это, сынок, я чувствую душой, сердцем. А сейчас мы едем к ещё одному моему другу и сослуживцу, который живёт здесь в Запорожье. Это полковник Маркелов Павел Петрович. Помнишь, когда мы жили в Котовске, он командовал гарнизоном. Его сына Петра ты должен помнить, вы же с ним были приятели. А вот и наш автобус.
Они вошли в автобус, свободных сидячих мест уже не было и они встали в проходе.
Люди, с удовольствием, смотрели на двух красивых, высоких мужчин, генерала и солдата, так, внешне, похожих друг на друга, что ни у кого не оставалось сомнений в том, что это отец и сын. Игорь стоял, обнимая отца за талию, а отец, обнимал его за плечи, и ему казалось, что лучшего момента в жизни у него не было. Ему казалось, что их души слились вместе, и никто и никогда не сможет их разъединить. Он так любил и боготворил своего отца в этот момент, как, наверное, никто другой. И это чувство глубокой любви, уважения и почитания к своему отцу Игорь будет нести всю свою жизнь.
Маркеловы жили в самом центре Запорожья в квартире оставшийся после смерти родителей его жены. Её отец был первым секретарём Запорожского Обкома КПСС, соответственно, имел одну из лучших квартир в Запорожье. Когда Маркелов вышел в отставку, они вселились в эту квартиру, тогда ещё была жива мать жены Павла Петровича. Но прожили они вместе недолго, спустя полгода она скончалась и Маркеловы стали полновластными хозяевами шикарной квартиры в центре Запорожья. И сейчас они накрыли стол и ожидали отца Игоря с Игорем в гости. Игорь плохо помнил Павла Петровича, зато его жену Марию Петровну и его сына Петра помнил очень хорошо. Поэтому встреча получилась хорошая, Маркеловы лучились гостеприимством. Мария Петровна всегда была хлебосольной хозяйкой и умела вкусно готовить. С Петром у Игоря, несмотря на разницу в возрасте в пять лет, были дружеские отношения хотя Пётр был старше.
Короче, застолье получилось чудесное. Игорь много ел. Мария Петровна, глядя, как Игорь метёт всё, до чего только дотягивались его руки, прослезилась. Она, всё время, подсовывала ему блюдо за блюдом и получала огромное удовольствие, видя как Игорь мгновенно уничтожает предложенное.Отец, Маркеловы старший и младший, только, ухохатывались, глядя как Игорь уничтожает съестные припасы. Мария Петровна после очередной добавки спросила: «Игорёчек, ты такой голодный потому, что вас в Армии не кормят?»
– Да нет, Мария Петровна, кормят! Только, в Армии не делают так вкусно, как это сделали вы.
Мария Петровна, после этих слов, расцвела и принялась, с ещё большим рвением, подкладывать Игорю лучшие кусочки.
Ты знаешь Дима, – глядя на всё это сказал Павел Петрович отцу Игоря, – из твоего
сына получился неплохой воин, а в будущем я ему предсказываю прекрасную карьеру дипломата.
Все дружно засмеялись после этих слов.
После обеда отец вместе с Павлом Петровичем уединились в кабинете Павла Петровича, Пётр предложил Игорю погулять по Запорожью, для этой цели Игорь одел гражданскую одежду Петра, только с обувью была проблема. У Петра туфли были на размер больше. Но они с Петром её решили очень просто, напихали в туфли ваты, и Игорь себя, очень, комфортно чувствовал в этих туфлях после, почти, трёхмесячного ношения сапог.
Мария Петровна предупредила, чтобы мальчики долго не гуляли и постарались вернуться к ужину. Мальчики, конечно, пообещали. Потому, что в их возрасте обещать и любить денег не стоит.
На самом деле вернулись они поздно, успев ознакомиться с городом, посидеть в баре и сходить на танцы, где чуть-чуть не ввязались в драку. Мария Петровна постелила Игорю в комнате Петра на диване.
На следующий день на машине Павла Петровича с Петром за рулём, мужчины поехали на дачу Павла Петровича и там занимались рыбалкой до вечера воскресения. Дача Павла Петровича стояла на берегу Днепра, метров семьдесят от воды. Игорь, даже, не знал что его отец такой любитель рыбалки. Пока он и Пётр разминались водочкой на берегу, Павел Петрович с отцом, на лодке, наловили килограмм пять рыбы. Затем, они же, на пару, сварили такую вкусную уху, что Игорь чуть язык не проглотил вместе с ложкой.
Вернувшись в город, они, вечером, проводили отца на вокзал и посадили на поезд, а утром Петр отвёз Игоря в часть. Ровно в восемь часов сорок пять минут Игорь доложил дежурному по школе, что сержант Громов из увольнения прибыл. В девять утра он был в своей роте среди своих друзей, которые, только, что вернулись после завтрака. Он им коротко сообщил, что ждёт всех после отбоя на известном им месте, дал денег Марику, чтобы он сделал заказ почтальону. Мария Петровна упаковала ему полную сумку всяких вкусностей, которыми он хотел поделиться с друзьями.
Вечером, после отбоя, все собрались на их потайном месте, ждали только Марика и по звуку позвякивающих бутылок услышали его подход. Все друзья Игоря знали, куда они распределены. Игорь, Алик, Валерка, Лапочка, Юрка и Ворона – в Венгрию. Толян, Марик – в ГСВГ. Всех ребят, кроме Игоря, уже переодели в форму, в которой служили наши солдаты за границей. Она отличалась только материалом гимнастёрки и сапог. Кирзовые сапоги заменили на юфтевые, вместо гимнастёрок хлопчатобумажных выдали шерстяные. А в остальном, всё осталось по прежнему. Так как Игорь был в увольнении, то его переоденут завтра. По слухам, ходившим по ротам, первую команду в Венгрию отправят послезавтра.
Учитывая, что это их последние посиделки вместе, ребята провозглашали тосты за дружбу и обменивались домашними адресами. Ребята пили вино, закусывали обильной едой, которую Мария Петровна положила Игорю, шутили, рассказывали анекдоты, но всё-таки грусть от предстоящей разлуки проявлялась в каждом слове каждом движении. Перед тем как разойтись, они обнялись и слёзы были у каждого в душе. Не даром говорят, что армейская дружба – самая сильная. Прошли годы, судьбы у каждого сложились по- разному, но контакт они не потеряли и каждая их встреча превращалась в праздник, на котором торжествовала молодость и дружба.
Разошлись они около часа ночи.
Следующий день начался как обычно, за исключением того факта что занятия отменили. Были сформированы и готовились к отправке две команды. Одна в Венгрию, вторая в ГСВГ. Ребята переоделись, упаковывали свои вещмешки, принайтовывали к ним свои шинельные скатки, получали в канцелярии проездные документы, вещевые и продовольственные аттестаты. Игорь ходил как неприкаянный. Никто его не переодевал и не оформлял на него никаких документов. Он, было, сунулся к старшине, но тот отшил его: «Не морочь голову Громов! Не до тебя! Когда будут формировать команды второй очереди, тогда придёшь».
Игорь так был ошарашен приездом отца, так старался максимум времени проводить с ним, потом Маркеловы, совместная рыбалка, – всё это выбило Игоря из колеи и он так и не смог поговорить с отцом о своей отправке в Венгрию. И ответ старшины о командах второй очереди его расстроили, но он на фоне всеобщего энтузиазма решил, – будь что будет и успокоился. Чтобы не болтаться без дела он начал помогать своим друзьям упаковываться, бегал в солдатский магазин, если что-то кому-то нужно было купить.
После обеда на плац заехало восемь ЗИЛов и команды погрузили в машины. Игорь обнялся с каждым своим другом и долго стоял и махал рукой, пока машины не скрылись из виду.
В казарме опустело, в кубрике его взвода осталось двое. Это он и старший сержант Капмуале. Из двух рот осталось шесть человек, четверо ребят которых оставили служить с школе вместо увольняющихся в запас Ефрейтора Умаева, сержанта Зайчик, сержанта Кондратеня и ещё одного сержанта, который служил во взводе обеспечения и Игорь его практически не видал поэтому не запомнил его фамилии.
На следующий день Игоря и Капмуале вызвали в штаб где начальник штаба сообщил им что они направляются служить в АБАТО авиационного полка дислоцируемого в городе Тирасполь. Игорь должен прибыть в часть через неделю а Капмуале через двенадцать дней так как ему представляется отпуск в количестве десяти суток. Убыть из части они могут, сразу, по получению в штабе, уже, оформленных документов.
Игорь кинулся в канцелярию и через двадцать минут имел на руках оформленные документы и требование на воинский железнодорожный билет по маршруту Запорожье – Одесса – Тирасполь. Он мгновенно просчитал, что сэкономит двое суток, если полетит в Одессу самолётом. Прибежав в роту, он переоделся в парадно-выходную форму, упаковал свой вещмешок, попрощался с командиром роты, старшиной и сержантами Зайчик и Кондратеня и пошёл в штаб к командиру школы. Поблагодарив полковника за науку и попрощавшись с ним, через полчаса он, уже, взял такси до Запорожского аэропорта. Самолёт в Одессу летел в час двадцать дня. Он дал воинское требование на поезд, доплатил несколько рублей, и сел в зале, ожидая объявления посадки в самолёт. Ждать, нужно было минут сорок.
И когда он сел в кресло, положив свой вещмешок перед собой, и снял фуражку, до него дошло, что ещё один этап его жизни окончен. Через три часа, с учётом времени на дорогу из Одесского аэропорта до дома Игоря, он вернётся домой, но совсем не таким, каким уехал из дома около трёх месяцев назад. Он вернётся настоящим мужчиной и воином. Он будет пять суток дома, встретится с Радой, с друзьями, побудет с родителями. Когда он подумал об отце с мамой, его сердце наполнилось щемящим чувством любви и нежности к ним. И он дал себе слово, из этих пяти суток, как можно, больше времени провести с ними. Для друзей и Рады у него вся жизнь впереди. Ведь Игорю было, всего, девятнадцать лет.
И, когда самолёт взлетел и направился в сторону его родного города, Игорь уяснил для себя, что он летит не только в Одессу, а и в новую жизнь. Он знал, что эта новая жизнь начнётся со службы, уже, не в школе, а в настоящей боевой части, перед которой стоят конкретные задачи по защите нашего общего дома, нашей Родины. И он Игорь, на своём уровне, будет решать эти важнейшие задачи. А самолёт, посвистывая двигателями, приближал Игоря к новому этапу жизни и, глядя через иллюминатор на проносящиеся под крылом самолёта облака, как настоящий солдат, который спит, а служба идёт, Игорь задремал, с улыбкой на губах.



Конец второй главы.