Это теперь вспоминать весело, а в тот день, когда история эта случилась, было мне совсем не до смеха.
Горная Шория – незабываемый, чудесный уголок земли. Покрытые кедрачом горы с белоснежными вершинами долгой сибирской зимой и зелёные жарким летом. Да-да, лето в Шории в иной год бывает знойным, не хуже чем в Крыму. Я не знаю, кто это придумал, что в Сибири лето холодное, и медведи ходят прямо по улицам городов…
Кстати, рассказать-то я хочу... Нет, лучше всё по порядку.

Отпуск мой приближался к концу, совсем скоро надо было уезжать из гостеприимного шорского села в душный город, и захотелось нам с тёткой отметить последние благодатные деньки походом в тайгу, за малиной. Снарядились, как положено: сапоги на ноги, укупорили от клещей плотно руки и ноги, светлые косынки на голову повязали, корзинки в руки и… вперёд, как говорится, «с песнями». Чем дальше пробирались мы, тем больше встречалось на нашем пути усыпанных ягодой кустов – рясных, – как говаривала тётушка. Настоящий малиновый дождь сыпался в наши корзины…
И вот после очередного короткого перехода вышли мы на такие заросли, что поняли: отсюда – только домой, – дай Бог, чтобы корзин наших хватило собрать всё, да сил – донести такое богатство. А малина – загляденье, спелая, душистая, ягодки – все одна к одной! И губы уже все розовые, и пальцы от сладости малинной слипаются, а все ж – работа приятная… Увлеклась я, знай руки да ягодки мелькают.
Вдруг слышу, тётушка мне кричит:
- Эй, чего это ты всё в рот, да в рот, из чего варенье варить будешь?!.
Удивилась я ее словам, да отмахнулась, молча – нечего, мол, критиковать, я знаю своё дело.
А тётка не унимается:
- Да имей совесть, чавкаешь, аж звон на всю тайгу, – никак не наешься! Как она, милая, в тебя еще лезет? Меня уж мутит от неё.
Я же, увлеченная сбором, не обращаю внимания на окрики её, – пусть себе потешается. Чего ж не покричать в тайге-то, коль настроение хорошее.
Но вдруг… раздался такой вопль, куда там милицейской сирене! У меня спина взмокла, и ноги к месту приросли от ужаса. Слышу – не только тётка вопит благим голосом, а ещё ей будто вторит еще чей-то – грубый, и в то же время такой безысходно-пронзительный голос... Долго ль эти звуки тайгу оглашали не помню, но только вдруг та-ака-а-ая тишина настала... Слышно, как мошкара вокруг вьется, да под горой стадо на водопое плещется.
Встала я, как чумная, куда бежать, – не знаю…. Но очухалась малость и бегом через бурелом, да сначала куда-то в сторону, а уж потом, опомнившись, обратно, к тётке. Крадусь к кустам, раздвигаю ветки, вижу: сидит она, бедная, белее молока и собирает рассыпанную малину из травы, и ест, ест, ест ее… А глаза мимо меня глядят, словно стеклянные.
- Тёть Ань, ты чего? – кидаюсь к ней.
- Мме-ме-дддведь, – еле-еле прошептала она; я и села рядом, – мало не в корзину с малиной.
Сколько-то времени прошло, мы с тетушкой посидели-посидели, да все прислушивались, но – тихо, ничего подозрительного не слышно, -чтобы хоть шорох какой или ветка треснула… Только птицы, успокоившись от недавней какофонии, знай себе посвистывают…
Тихохонько поднялись, подхватили корзины с малиной и осторожно двинулись искать тропинку домой, молча озираясь то и дело с опаской, – вдруг где-то затаилась смерть наша в бурой шубе…
...Ну, и бывает же такое! Мы-то уж было подумали: всё, опасность миновала, даже как-то смелей по тропке пошли. Вдруг видим: вот он, мишка-медведь. Замерли, лишний раз вздохнуть боимся... А косолапый лежит, – огромный такой (или со страху показалось), навалившись на коряги, и... не двигается. Мы пригляделись… А он… не дышит, сердешный! Как есть – мёртвый. Обошли сторонкой и домой скорей!
Лишь на подходах к селу рассказала мне тётка, как, не услышав от меня ответа, пошла на звук чавканья и встретилась с ним – глаза в глаза! Как закричала пронзительно – глаза закрыла и верещала, пока дыхание не перехватило. Сквозь свой визг слышала она его рык-крик, да ещё – как ветки трещали, когда медведь от испуга рванул бежать… Да, недалеко убежал, бедолага, не выдержало сердце косолапого теткиного пронзительного голоса , – от разрыва скончался.
Вот такая история со мной приключилась. Вовек не забыть мне того отпуска и малинки той душистой, что в корзинках принесли. Как баночку с вареньем открываю, так того мишку и вспоминаю… А в тайгу за ягодой меня с той поры никакими уговорами не заманить.