30 О К Т Я Б Р Я
( 33 годовщина )


« Снег пахнет яблоком, как встарь»
О Э Мандельштам,1924г


Кто осенью пленён, на ком её вериги,
кто мерил время по блуждающей звезде,
кто шёл за радугой промчавшейся квадриги
по придорожной вязкой борозде,


кто согревал её хладеющие пальцы
на жёлтом сквозняке, на желтизне дорог,
кто вместе с нею был обманутым скитальцем,
попавшим в лабиринт, в её сквозной чертог,


кто безрассудным став, коленопреклоненно –
глаза в глаза – молил, приняв,благословить,
кто милостивой ей был только усыпленным,
кого она могла лишь только усыпить,


кто ,безрассудной, ей простил,но только ей
и ветренность и хлад продрогших веток-рук,
протянутых ей вслед, в беспамятство аллей,
в бездонный – меж землёй и низким небом – звук...


В бездонный меж землёй и низким небом мир
вплывают листья краснопёрой рыбьей стаей
и ветви чёрные нечитанно листают
их жилами прошитый кашемир,



укутывает листопада шаль,
да не спасает, мокрая, шальная,
раскрыть бы зонт, да петелька тугая
все ускользает, словно медная кефаль...


И сам в сетях из веток и листвы,
Куда плыву, черней стоячей рыбы:
на страшный суд, стать колесом и дыбой
для вездесущей листвяной плотвы?


Круша и падая на золотое донце
свинцовой буквицей из ворохов кирилицы,
синица медная чешуйчатое солнце
взахлёб глотает с лужицы-поилицы...


Кто осень заключил в провал предсердья
и дождь косой вписал, как текст на идиш,
свинцовым слитком собственных усердий,
О, Господи, Ты Видишь!


Печаль укутай в листвяном мешке,
чтоб до весны свинцовым слитком крепла
горсть пепла в глиняном горшке,
горсть пепла...


Горстями наспех ссыпанный петит
несёт в овраг, как в зимний свой карман,
красавица румяная поляна,
но дунет ветер и листва летит,
как древний ужас из глазниц цыган,
гонимых конниками Тамерлана...



Струёй прохладно-оловянной серебрянки
среди листвы – ручья живая нить,
почерпни воды мне, осень-самаритянка,
твою жажду я готов утолить!


Следы листвы, бегущей по воде,
замёрзли вроссыпь медной нонпарелью.
Читай скорей, мой милый Лепорелло,
уже ли точно быть теперь беде...


Хозяйка-осень, сны и наважденья
белесым снегом сквозь листву просей
на тишину,как меру отчужденья
от жизни всей...


Лес спит,как муха, в саван облачённый
листвы, сгорающей от золотухи-
- янтарный шар на спице золочёной,
вживленной в мозг заснувшей в шаре мухи..


Во чреве лиственном ты выносишь, гордячка,зерно весеннее, как плод сестры-весны,
колпак листвы с бубенчиком горячки
сбрось, венценосная, на лиственные сны...


Лес пахнет сливами, чуть-чуть горчит дичок,
по коже лужиц – рябь, как вроссыпь сливы
и солнечный оливковый зрачок
в зеркальной луже щурится смешливо...


Мякоть времени, мытая кровью десны,
вдруг щетинится косточкой щучьей. В десне
отзовётся болью, напомнив бессонные сны
о безумной и сумасбродной весне...


Свинцовых капель сливовый отлив
сребрится изморозью, утро стерегущей -
-пей это пряное море октябрьских олив,
горький настой под сбродившей и сбредившей кущей!


Кого вдруг воскресишь, кого вновь обесславишь
свинцовым словом, или словом числовым,
словоточащий нервом, щучий клавиш,
чтоб стык времен стал снова смысловым?


Каким проклеенным дождем товаром
лес, книжный ларь наполненный, скрипит,
или под ветром, листопадным паром,
совой ослепшею парит?


Страна листвы, опять страна листвы,
я говорю привычно « Здравствуй!»,
среди древесной чёрной голытьбы
проложен путь моих всегдашних странствий,

чтоб осень, как младенец обнимать,
притягивая матери чело,
чтоб сердцем детским к сердцу припадать,
впитав её утробное тепло...


13-12-2002