Санек разлил остатки дешевого вина по пластмассовым стаканчикам, вздохнул и грустно сказал:
- Ну, поплыли!
- Угу! – согласился Колян.
Пустую бутылку сунули под куст «на черный день», она тихонько звякнула о свою предшественницу. На этом, собственно, кончался день. Обоим предстояли Возвращение и Встреча.
Обыкновенное Возвращение Санька состояло из двух частей: подъем на четвертый этаж с размышлениями о бестолковости жизни вообще и топтание у дверей со вздохами о вздорности и беспутности его семейной жизни в частности. Встреча начиналась с «явился, алкоголик несчастный», нескольких шлепков по груди, а потом по спине, нечувствительных из-за габаритов Санька и в силу его всегдашней семейной заторможенности, а кончалась слезами о загубленной жизни с «идиотом, проклятым гадом, вампиром ненасытным», привычным скандальчиком и тарелкой холодного супца в одиночку в неприбранной кухне. В середине, в зависимости от настроения Зинки, могли быть: битье посуды, просто причитания, сборы «к чертовой матери», укладывание «тревожного чемоданчика» и другая «белиберда».
Колян приходил домой хозяином, изредка сам поколачивал «не всерьез» свою Катюху «для профилактики», хотя был на голову мельче ее, но, выпив хоть сто грамм, заметно добрел, мог опуститься во двор и нарвать «женке» с клумбы пучок флоксов. Так он понимал жизнь, любовь и порядок в доме. Катя только вздыхала при его возвращении, ставила на газ кастрюли, сковородки и чайники и потом молчала укоризненно весь вечер перед стареньким телевизором.
В этот раз Зинка встретила Санька в дверях без привычных тычков, молча взглянула ему в глаза, так же молча вынесла из комнаты «тревожный чемоданчик», выставила его за порог и коротко выдохнула:
- Убирайся!
Санек не понял сначала, с уже почти стащенным ботинком хотел опуститься на табурет, но Зинка выхватила мебелину так резко, что Санек шумно свалился на пол, поставила табурет рядом с чемоданом и добавила:
- Можешь и табуретку забрать, тебе без нее на ногах не устоять!
Санек с минуту посидел на полу, соображая, что происходит, наконец до него дошло, что его просто выгоняют из дома, потом к сердцу подступила волна растерянного отчаянья и он как был, в одном ботинке на ноге, с другим в руке неуклюже поднялся и, не понимая до конца, что делает, вышел на лестничную площадку. Дверь звонко щелкнула за ним замком, загремела накидываемая цепочка, зашаркали, удаляясь, Зинкины тапочки.
Все стихло. Санек вдруг представил, что могут выйти соседи и застать его в таком глупом и обидном положении. Он быстро натянул на босую ногу ботинок, неизвестно зачем сунул табурет подмышку и, задевая торчащими ножками перила, ринулся вниз, во двор.
Хлопнув входной дверью, Санек остановился. Куда идти, куда спрятаться от позора?
Ночь Санек провел на детской площадке, сначала сидя на бревенчатом крокодиле под кустом, а когда окна дома почти все погасли – забравшись в крохотный домик и скорчившись на жестком дощатом полу. Табуретом он забаррикадировал вход от любопытных бродяг – дворняжек. Хмель вышибло из головы на первых же минутах его бездомной жизни, и Санек до самой дремоты мечтал о стакане портвейна, чтобы все его неприятности утонули в пьяном угаре. Сны ему снились короткие, все про скандалы и погони, причем убегал всегда он и всегда неудачно, его ловили, и при этом Санек просыпался на несколько секунд, поворачивался на другой бок, и начиналась новая погоня.
В десятом часу утра из подъезда вышел Колян.
- Ты уже?! – радостно произнес он.
- Еще! – буркнул плохо выспавшийся Санек.
- Чего еще?
- Того еще! Зинка из дома вытурила! Всю ночь тут живу!
Колян недоверчиво заулыбался, но улыбка быстро сошла, когда он сообразил, что с Санькиным характером такой карамболь судьбы вполне реален. Конечно, его Катюха никогда не вышибла бы из дома мужа, даже будь это не резковатый Колян, а такой же «тюфяк», как Санек. И любая семейная ссора вообще, по его понятиям, должна была иметь «локальный характер» и заканчиваться непременно в тот же день, когда начиналась. А уж такие крайние меры, как лишение крова и имущества, не допускались ни при каких обстоятельствах.
- Ты подожди, я сейчас! – выдохнул Колян сквозь поджатые губы и кинулся в Санькин подъезд. Через десяток минут он вернулся с Санькиным чемоданчиком, оставленным тем в расстройстве перед дверью. Шаги его были растерянны.
- Не открывает, змеюка! Молчит и не открывает! Думает, наверное, что отсидится. Партизанка хренова! Не, как она дальше жить собирается?! Как они все без мужика в доме прожить думают! Ведь это же… – тут Колян замолчал, не находя веских аргументов в поддержку таких необходимых в хозяйстве мужиков, как они с Саньком. Их грошовые заработки, частые увольнения даже из «шарашек» за прогулы и пьянки не давали, оказывается, оснований считаться «кормильцами», а вечно полупьяное домашнее состояние лишало возможности реализовать и свои потенциальные хозяйственные способности. Нет, лампочки они, конечно, вворачивали! Более того, Санек когда – то считался неплохим токарем, а Колян мог починить любое сантехническое оборудование, разбирался практически во всем, что касалось ремонта квартир, начиная от замены крана и кончая наклейкой обоев, да и вся их недолгая, но разнообразная практическая деятельность в «конторах» дала самые неожиданные, хоть и неглубокие познания в профессиях «по железу и дереву». Только познания эти больше служили поддержке алкогольной промышленности, чем семейному бюджету.
- Так…! Ладно, подожди еще!
Колян помчался куда – то в соседний двор. Не было его минут двадцать. Санек успел посмотреть, какое «имущество» определила ему Зинка. «Имущества» было не густо: туалетные принадлежности, пара нижнего белья, запасные носки, две донельзя застиранных, но чистых и глаженых рубахи и пакет с ключами, отверткой, пассатижами – всем, чем он потихоньку обзавелся на своих многочисленных «работах». Сверху лежала записка с одной короткой строчкой расставания – напутствия: «Трудись, человеком будешь. Хотя – вряд ли!».
Пока Санек осмысливал это «…вряд ли!», прибежал Колян, застегнув чемоданчик, он схватил его под мышку, другой рукой подтолкнул Санька и, торопя его что есть силы (габариты, однако!), направил его по тропинке между домами.
- Ты давай, давай! Быстрее, пока не видит никто! Жить можно! Не шикарно, конечно, но можно жить! Мы там в прошлом году инструмент оставляли на весь день – ни одна лопата не пропала! Не бывает там никто, это я тебе точно говорю! Даже стекло не выбито! И дверь не заперта!
«Жилье» в соседнем дворе представляло собой отгороженную часть подвала, служило оно раньше, видимо, кладовкой дворника или мастерской. Что – то похожее на деревянный верстак занимало левый дальний угол, в правом валялся огрызок метлы и черенок от лопаты. На «верстаке» лежала замасленная рваная фуфайка. Больше ничего нельзя было рассмотреть, потому что окошко, находящееся над «эшафотом», как сразу окрестил про себя Санек верстак, было заляпано грязью. Электричество, естественно, «не фурычило».
Еще через полчаса Колян притащил пару лампочек.
- В подъезде стырил! Ждать пришлось, пока старуха собаку свою выведет! Снял через этаж, чтобы она на обратке ноги не поломала!
- Ты, Колян, слушай… спасибо тебе! Я не соображаю чего – то сегодня. Ты, это… . Эх, перекусить бы!
- Во я дурак! Ты же без завтрака! И ужинать не дала стерва твоя? Пять секунд!
Еще через полчаса он вернулся с батоном и литровым пакетом кефира.
- Лопай и устраивайся! Я еще раз до Зинки, нельзя же тебе без тряпок! Если опять не откроет – Катюха чего–нибудь соберет!
- Не ходи! От своей мне не надо ничего, а твоя пусть лучше пока не знает….
До обеда успели навести порядок: наломали во дворе веток и подмели пол, тем же веником отскоблили грязь со стекла, камнем подколотили отрывающуюся дверную ручку, из двух найденных в верстаке гвоздей соорудили крючок с петлей и с помощью разломанной надвое пряжки примастерили их. Получилось не очень надежно, но ветер был не страшен, а воровать в новых «хоромах» было нечего. Потом Колян сходил домой на обед и принес Саньку с запасом на вечер вареной картошки, хлеба и огурцов, старенький кипятильник, начатую пачку чая, большую эмалированную кружку и двухлитровую бутылку воды, а на ночь – почти новую фуфайку и думку со своего дивана.
Розетка не работала. Санек аккуратно раскрутил ее, подсоединил отключенные кем – то в целях безопасности провода, поставили чай. Про вино в этот день не вспоминали.
Ушел Колян в девятом часу. Санек накинул крючок, разложил фуфайку на верстаке, примостил в уголок подушечку и хотел уже прилечь, как вдруг в дверь кто – то дернулся.
Колян забыл чего? Санек торопливо открыл дверь. Перед ним стоял мальчишка лет восьми.
- Дяденька, ты кто? Здесь я живу!
- Как это живешь? Дети дома живут, с мамкой.
- А у меня мамки нет, в больницу увезли.
- Ну, с папкой живут!
- Папка пьяный, подружку знакомую привел. Меня выгнали. Не вернусь к ним больше! – мальчишка вздохнул не по – детски.
- Да! И давно выгнали?
- Третий день здесь. Тебя, дяденька, как зовут?
- Санек…. Дядя Саша! А тебя?
- Меня мамка Витькой звала, а отец – по – всякому! Бастардом, потом еще как – то. По – матерному больше. А по имени никогда не звал. Не родной он у меня, два года всего.
Взаправду – то он мне и не отец совсем, мамка отцом называть велела. А он ее побил сильно в ту субботу, а милиционеру сказал, что она в ванной упала. А милиционер поверил, потому что мамка ничего ему не сказала, только плакала.
Проговорили они еще долго. За полночь уже, устроившись на «эшафоте» на Коляновой фуфайке, Санек заснул тяжелым сном. Витька спал рядом, уткнувшись доверчиво носом в его потную подмышку.
Утром Санек вышел во двор посмотреть что и как, размяться немного и просто потому, что делать было нечего. На работу он решил больше не ходить, чтобы не попасть под насмешки неизвестно как про все узнающих мужиков. Колян – то, конечно, работал!
Когда Санек брел, оглядываясь, мимо сидевшей на лавочке старушонки, та вдруг заинтересовалась:
- Ты не слесарь ли? Второй день жду, за хлебом отойти боюсь, Ефимовну просила.
- Вообще – то, слесарь… но…
- Пойдем, пойдем! Вот ведь, ждешь вас, ждешь… а он и не торопится. А где же струмент твой? Опять пол дня бродить будешь?
Санек от неожиданности пожал плечами и покорно побрел за старушкой, сам не зная, почему.
Дело было пустяковым по любым слесарным понятиям: Сифон под раковиной от времени забился, вода почти не уходила, вантоз уже помочь не мог. Санек понял все с первого взгляда и, поскольку делать было все – равно нечего, кивнул бабульке, велел не уходить никуда десять минут, быстро дошел до своего подвала, взял ключи, и еще через четверть часа счастливая бабуля уже совала в его грязную ладонь две заботливо расправленные десятки. Санек почему – то засовестился, взял только одну, но согласился попить «чайку с сушечками».
После чая разговорчивая хозяйка уговорила Санька заглянуть и к Ефимовне, посмотреть кран. Пришлось сходить в магазин за прокладкой: такой мелочи Зинка при сборах чемоданчика не предусмотрела. Копеечная покупка обернулась еще одной десяткой дивидендов.
На честно заработанные деньги Санек купил белого хлеба, литр кефира на обед и маленькую шоколадку для Витьки. Витька счастливо заулыбался и вместо благодарности сказал:
- Мне мамка тоже покупала. Давно только. А «этот» никогда не покупал. Только вино себе.
Пришедший вечером Колян только головой покачал, узнав про Санькину изворотливость, для смеха посоветовал открыть кооператив, удивился, когда Санек отказался от «дозы» портвейна и пообещал достать кой – чего, раз Санек завел свой «бизнес».
Слух про нового слесаря, который «все умеет, а берет не дорого», разнесся по двору быстро. Помог такой «рекламе» и Витька. В соседнем дворе, проводя время с пацанами, он похвастался, что его дядя Саша – самый добрый, все чинит, что денег у него – завались, шоколаду – завались, а скоро еще больше будет, потому что у него теперь кооператив и бизнес.
Так прошла неделя. С утра до позднего вечера с небольшими перерывами Санек ходил по близлежащим домам по просьбам пенсионерок, ведя немудреный ремонт: замену прокладок, обтяжку фланцев и тому подобное, честно отказываясь от серьезных работ ввиду «недостатка инструмента». Заработанное тратил на еду, инструмент, материалы и сладости для Витьки. Вставили замок в дверь. Копить он не умел, да и не настолько много через него проходило денег. Сотня – другая, правда, за день появлялись, но уже к ночи от них оставался только самый минимум, «страховой запас». Выпивки не хотелось. То ли из – за добровольно принятой ответственности за Витьку, то ли из–за жизненной перемены.
Витька, осознавая важность происходящих в его жизни перемен, написал на двери подвальчика коряво «КАПИРАТИВДЯДЕСАНИ». Не известно, кто как, но вездесущие старушки понимали это название правильно. Через неделю к «дяде Сане» тянулись пенсионеры всех соседних дворов. Работы прибавилось, но зато Санек прикупил им с Витькой кое-какие вещички, самое необходимое, конечно, и далеко не самое шикарное, но обжились. Ежедневно навещавший «бобылей» Колян называл их «миллионщиками», «купцами», чем Витька несказанно гордился, и «недорезанными буржуями, огрызками истории», что Витьке нравилось меньше. Колян без Саньковой компании тоже ходил «сухой», помогал чем мог, посмеивался, что история делалась язвенниками и трезвенниками, в общем, проявлял себя настоящим другом.
Первый звоночек прозвенел на второй неделе. Вечерком Санек сидел на лавочке с газетой, когда к нему «крутой» походочкой подошли двое взрослых пацанов: один лет шестнадцати, другой года на два старше. Старший прочитал надпись на дверях, осмотрел уважительно крупную фигуру Санька и с легкой наглецой спросил:
- Ты, что ли, дядя Саня?
- Я! Заказ принесли? Говорите, ребята, не стесняйтесь!
- Ага, заказ! Про Макса слышал?
- Про Маркса слышал, про Макса – не приходилось!
- Макс этот район держит! Все платят! С тебя «кусок» в месяц, Макс велел передать! Пока разворачиваешься. Другие платят больше. Платить в конце месяца. Приду я или он.
Пацаны были «несерьезные», Санек определил это по интонации, по несколько рисованной «крутизне» и главное – по бегающим глазам младшего. Платить он, конечно, не собирался. С чего бы это? Подумаешь, бизнес?! Но «зарубочку» себе сделал, купил Витьке дешевенькие часы и велел возвращаться ровно к восьми вечера, когда приходил «домой» сам.
Еще через неделю, как раз тридцатого, Санек, вернувшись чуть позднее обычного, застал Витьку насупившимся, обиженным.
- Тебя пока не было, дядя Коля приходил, еще взрослые ребята. Они дядю Колю «полудурком» назвали, сказали, что голову открутят, а тебя все нет и нет!
Санек стал успокаивать Витьку: сказал, что ребята шутят, что голова у дяди Коли не откручивается, а вынимается вместе с животом из рук и ног, что запасных у него – пруд пруди. Витька засмеялся, когда представил дядю Колю в виде ломаной игрушки, на этом его тоска улетучилась. А Санек встревожился. За себя – то он не боялся, просто не верилось, что такие сопляки могут принести серьезные проблемы. Но вот Витьку напугать могли.
А Колян принял инцидент всерьез. Сообразил что это не первый «наезд», как-то очень уж с середины начался «разговор». И еще Колян решил, что такой «тюфяк», как Санек, не защитит ни себя, ни ребенка. Поэтому назавтра, к моменту обещанного прихода «рэкета» он уже подходил к подвальчику со спрятанным под полой пиджака обрезком полудюймовой трубы. Отсутствие «хозяев» подвальчика показалось ему удачным стечением обстоятельств, благо ключ у него был.
«Городской Зорро», каким Коляну представлялась его теперешняя роль, успел выкурить пару папиросин, когда явилась вчерашняя компания. Они вкатились в подвальчик по – хозяйски, впятером. Самый старший, на вид лет двадцати трех – двадцати пяти, с наколками на предплечьях, явно был за главного.
- Ну что, дядя, надумал платить? – спросил он грубо, перекатывая во рту жвачку.
- А как же! Сейчас заплачу!
Колян взял в руку свое «оружие».
- Заплачу по полной мерке! Если не вымететесь сейчас же – бошки раскрою!
Старший коротко выдохнул:
- Шуруп!
Из – за его спины выдвинулся паренек спортивного вида.
- Что, Макс, мочить или уродовать?
Парень брал на испуг. Колян прикинул, как Шуруп может ударить, решил, что если что – двинет трубой тому по руке, а дальше – уж как выйдет. Парни обступили Коляна с Шурупом. Но Шуруп сделал совсем не то, что ожидал от него Колян. Удар был подлым: ногой в промежность. Колян успел, правда махнуть трубой, но не попал почему – то, а сам согнулся от невыносимой боли. Следующий удар, тоже ногой, пришелся в аккурат по голове. Из рассеченной скулы закапала кровь, но Колян уже не чувствовал боли. Он свалился на бетонный пол без сознания, и юнцы жестоко стали добивать его ногами.
В этот – то момент и ворвался Санек. Витька, увидевший подходящую к дому «банду», кинулся искать дядю Сашу и наткнулся на него почти сразу, когда тот выходил из подъезда с разводным ключом, с пакетом пирожков для Витьки от «клиентки», как называл «бизнесмен» своих старушек.
Санек понял все сразу. Сунул пакет Витьке и крикнул уже на ходу:
- Пожуй! За мной не ходи! Я быстро!
Санек помчался на помощь другу, а Витька, решив, что с таким количеством «бандитов» вдвоем справиться совсем невозможно, кинулся искать помощи. Увидев первую же тетку, он подбежал к ней и сбивчиво стал умолять сделать что – нибудь, а то «бандиты всех убьют»!
После яркого света Санек сначала не увидел в подвале ничего, поэтому прикрыл за собой дверь и перехватил ключ в правую руку. Макс первым из компании оценил габариты и возможную силу подоспевшей к жертве подмоги и попытался прорваться мимо Санька, пока тот еще не врубился в ситуацию, но Санек, решив, что на него нападают, полоснул ключом наугад и попал противнику по шее. Голова Макса дернулась к плечу, ноги подогнулись, и он мягкой куклой растянулся у порога. И тут Санек, увидев, наконец, что они сделали с Коляном, внезапно рассвирепел, как никогда в жизни, и, сжав в ниточку губы и раздув ноздри, ворча диким зверем пошел на сразу замерших юнцов.
Дальше он не помнил уже ничего конкретного. Кто – то, как ему казалось, лез на него, кого – то он бил по головам, рукам и чему попало ставшим скользким от крови ключом, а когда тот выскользнул из руки – просто поднимал казавшиеся ему невесомыми тела и швырял их на пол, колотил об стены, расчищая место вокруг себя, пробиваясь к Коляну, калеча и убивая в исступлении берсерка.
Через четверть часа прибыл вызванный теткой наряд милиции. На полу подвальчика в луже натекшей крови сидел Санек и, раскачиваясь, баюкал на коленях холодеющее тело Коляна. По всему полу в самых нелепых, совсем не киношных позах лежали еще пять тел, как будто побывавших в шестернях огромного, страшного механизма.
Страшно закричал высунувшийся из – за милицейских спин Витька….