¬¬¬ В. Богун


ЗОЛОТО.




ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

НАСЛЕДСТВО.

После годичного пребывания в армии уже третий год я преподаю в техникуме. Живу в общежитии, во флигеле для преподавателей. Люблю свою комнатёнку с немудрящей мебелью, самодельным телевизором и множеством книг. Напряженность первых двух лет прошла. Я вполне освоился с предметом и получил, наконец, свободное время на чтение книг по всевозможным вопросам и, прежде всего, по истории искусства, философии. Начал читать более серьезную литературу по технике. На очень многое времени не хватало, несмотря на то, что хотелось еще много чего. От общественной работы я увильнул, устроившись лектором в общество «Знание». Изредка читал на предприятиях города лекции на антирелигиозные темы. И все у меня было бы хорошо, если бы не нищенская зарплата. Нет, у других она была, как правило, ничуть не больше. И моя бытовая нетребовательность облегчала мне жизнь, но необходимость экономно расходовать деньги на питание, отказывать себе в хороших книгах, даже если их удавалось достать, и вообще – необходимость учитывать расходы самые мелкие, – раздражала. Обед в ресторане, как каждодневный элемент быта, был мне недоступен. А приличная одежда требовала изрядного напряжения ресурсов. Психологически несколько успокаивало аналогичное состояние чуть ли не всего народа, и особенно собратьев по работе. Но пробиваться в науку или на руководящие административные должности ради денег не хотелось. Другой проблемой были женщины. У меня никаких физических изъянов: высокий рост и вполне нормальная внешность. С другой стороны, огромное количество девиц – моих студенток, многие из которых взирали на меня даже более чем просто благосклонно, но... Крайняя занятость в первые два года и чувство неловкости от внеслужебных отношений со своими ученицами позволяли держать дистанцию. К тому же, такие отношения могли иметь неприятные последствия и в служебном плане.
Изредка посещал я сборища молодых людей моего, так сказать, круга. С кем-то знакомился и даже немного встречался. Но все это было мне не очень-то интересно и скоро кончалось.
О том, чтобы жениться, вопрос как-то вообще не возникал. По моим романтическим представлениям, следовало предварительно влюбиться, как говорится, «по уши» и, желательно, взаимно; чего не наблюдалось. Девушки на разных мероприятиях с танцами, умными разговорами и легким выпивоном, мне не импонировали. По-моему, они очень уступали моим студенткам, многих из которых я с удовольствием обучал бы не только основам электронных наук. Как-то оно, в конце концов, образовывалось, хотя и не наилучшим образом. Пока что для меня идеалом служил рассказ «Билет на планету Транай». Там, если помните, женщин держали в «дерсин-поле». Нажал кнопку, и жена появилась. Нажимаешь еще раз, и она исчезает. Но в реальности тоже было неплохо. Особенно, когда, завершив дела, являешься к себе домой и закрываешь за собой дверь.
Я уже говорил о своей, в общем-то, вполне нормальной внешности, которая, кроме роста (1м 84см) ничем особым не выделялась. Но очки и многолетние упражнения с книгами позволяли имитироватъ умного, начитанного, воспитанного. На самом деле это было не вполне так. Ведь все эти определения имеют многочисленные градации, но, в среднем, относительно окружающих меня коллег, можно было и так сказать – не сильно преувеличивая.
С кем я хорошо ладил, так это с обслуживающим персоналом. С уборщицами, буфетчицами, водопроводчиками всегда был в наилучших отношениях. Бея всяких меркантильных соображений.
В политику особо не вдавался. Начитавшись Маркса – Энгельса, решил, что они, пожалуй, правы. Коробило, правда, всё нарастающее несоответствие между теорией и нашей повседневной реальностью. Но, думалось, не в этом главное. Как-нибудь преодолеем и свой новый мир всё же построим.
Конфликтов с коллегами и с начальством у меня не было. И директор, и его замы представлялись мне людьми вполне достойными, – поскольку меня они считали хорошим преподавателем. Всяческие проверки я проходил без проблем и серьезных замечаний.
Иногда всё же меня начинали одолевать скверные вопросы бытового плана. Не может же так вечно продолжаться! Где мой собственный дом, где мои дети?
Летом, в отпуск, я ехал в Москву, а потом домой, к морю. Родители еще работали. Мне они были всегда рады. Обычно время проходило в трёпе со съехавшимися отовсюду приятелями, в хождении по многочисленным родственникам.
Мне шел уже 27-ой год, и мама начинала беспокоиться о моем будущем. Я решил попытаться преодолеть лень, разбросанность, и начать готовиться к поступлению в аспирантуру. По моим способностям это было вполне реально. Приехал раньше положенного, что у нас не практиковалось, и отправился в одно из наиболее часто посещаемых мною мест – в публичную библиотеку. Заказав книги, вышел покурить. Задумавшись как обычно, не сразу заметил, что ко мне обращаются. Выплыв из весьма отдаленных сфер, увидел перед собой высокую стройную девушку с не очень красивым лицом, но с какой-то серьезностью во взгляде, хотя она вроде улыбалась. Постепенно осознал, что это моя студентка, и даже вспомнил, что она отличница. Малозначащий обмен общими фразами, и мы двинулись в читальный зал, который из-за жары частично переместился в библиотечный садик. Проходя мимо её столика, с удивлением увидел очень серьезную книгу, набитую высшей математикой. Я даже немного оторопел.
– И что, – говорю, – всё понятно?
– Не всё, но потихоньку разбираюсь.
– Послушай, но тут математика, которую вам не читают!
– А первые три тома Смирнова я уже прочла.
Сказано это было просто, но надо самому прочесть Смирнова, чтобы понять, что за этим стоит. Я сказал: «Валя, ты даже больше прелесть-девочка, чем я предполагал. Но неужели?.. Пляж, сверстники, интересы романтического плана! Кто в 18 лет добровольно читает такое?»
С ответом она не замедлила.
– Вы ведь тоже не на пляже! Кому что нравится.
Вступать в дебаты я не стал, пожал плечами и пожелал успехов. И тут она чуть смутившись спросила: «А если непонятно, можно у вас получить консультацию?»
– Да, но мне бы предварительно самому это прочесть. Заходи, конечно. Разберемся. Мне и самому интересно.
– Спасибо. Так вы не испугаетесь, если я вдруг появлюсь? – И она очень мило мне улыбнулась. Подтекст я почувствовал, но ответил в том смысле, что всегда рад ее видеть. Выдавил даже из себя комплимент: «Таких милых, и в тоже время разумных, лиц у нас не много». Она покраснела. А я пошел на свое место.
Вечером наведался к старику Саркисычу. Его дверь была напротив моей. Когда-то на территории нашего общежития стояла его хибара. Её снесли, а ему дали комнату в общежитии. Кажется, он у нас еще и сторожем работал. Симпатичный старикан. Малограмотный армянин, плохо говорящий по-русски и со свирепой внешностью, но добрейший человек. К нему всегда студенты бегали деньги занимать, а он, как я понимаю, был счастлив, что живет среди людей, нужен кому-то и всегда при последних новостях. Мы с ним дружили, т. е. иногда болтали, иногда выпивали понемножку. Я тогда еще плохо понимал, что такое одиночество. А он был уже очень стар, и болячки порой донимали его изрядно.
У старика я застал какого-то мужичка средних лет с помятой физиономией.
– Знакомься, – сказал Саркисыч, – наш новый плотник. А зима будет – истопник будет.
Выпили за знакомство. Старик, представляя меня, сказал: «Он у нас тут самый умный, но человек хороший!». Потом мы добавили и, поболтав на нейтральные темы, скоро разошлись. Сначала плотник Володя, а потом я. Перед уходом дед успел доложить, что Володя приехал с Севера, где много лет служил в конвойных войсках, а нынче демобилизовался и подался к нам на Юг. Домишко купил и вроде парень хороший. Мне все это было не интересно, и я отправился к себе. Прилёг и… отключился.

Очнулся от звука открываемой двери. Видимо, стучали, но я не среагировал.
Уже стемнело, и я не сразу ее узнал. Тем более – в каком-то нарядном платье. Меня немного пошатывало, и было почему-то смешно от складывающейся ситуации. Момент – ну в самый раз для консультаций по теоретической электротехнике! Я сказал: «Валентина, ты уж извини! Мы тут с новым плотником у деда малость приняли, так что я не очень твёрд на ногах, не говоря уже о каких-то науках».
– Никогда не представляла себе вас выпившим. И почему с плотником? Или вам все равно с кем пить?
Я, было решил разозлиться, но, присмотревшись к ее смущенному лицу, подумал: «Бедная девочка! И как это ее некстати занесло! Нет бы двери за собой запирать!»
– Знаешь, – людей не стоит подразделять всегда только по занимаемому положению или образованию. Есть простые и очень славные люди. С ними бывает интересно. Этот плотник столько мне сегодня понарассказывал, что жизнь проживешь – не узнаешь!
Она подошла ко мне и сказала: «Давайте выйдем на улицу и немного погуляем. Вам станет легче».
– Право же, мне совсем не плохо. А вот гулять в подпитии со своей студенткой – это, пожалуй, не совсем прилично. Ты не находишь?
Она стояла от меня в опасной близости, и следовало ее выпроводить, и руку на ее плечо я положил именно с этой целью, но… дальше пошел неуправляемый процесс.
Когда мы выплыли из, как пишут, эротического дурмана, и ко мне вернулась способность трезво мыслить, я должен был признать, что она чудо как хороша. У меня появилось к ней чувство нежности, но когда она заговорила – идиллия начала распадаться.
– Ты только себя ни в чем не упрекай… Это я во всем виновата. Таких как я – еще поискать.- Туманная фраза.
И немного погодя: «Тебе было хорошо со мной?»
– Очень. И никакой вины тут и в помине нет!
– Мне можно будет приходить к тебе?
- В обязательном порядке. Но без публикаций, как в центральной, так и
в местной прессе, а то шуму не оберёшься. Ты умница, ты красивая,
тебя чудесная фигура и с тобой просто замечательно, но мы живем в несвободном мире, и если нас засекут, то даром нам это может не пройти. Ну да черт с ними со всем
__

Начался учебный год, и жизнь потекла равномерно, управляемая в основном учебным расписанием. Курсы, которые я читал, были уже достаточно «обкатаны», и подготовка к следующим занятиям много времени не отнимала. Я начал готовиться к сдаче кандидатского минимума, но мешало какое-то общее любопытство к жизни, которое приводило к некоторой разбросанности в моих занятиях. С удовольствием читал историю во всех ее проявлениях, т. е. и историю философии, и социологии, и искусств. Но когда пару раз в неделю приходила Валентина, мы занимались техникой. Выглядело это довольно забавно. Едва отдышавшись, принимались за какую-то статью или книжку. Хватало нас от силы часа на полтора. Вот в таком циклическом режиме до поздней ночи.
Жила Валя у дедушки, который, по ее словам, понимал всё хорошо, и ему вовсе не нужно было врать про подругу, у которой она якобы оставалась ночевать. Перебирая книжки на моем столе, Валентина недовольно пожимала плечами и морщилась.
– Ты так ничего не добьешься, – поучала меня восемнадцатилетняя девчонка. Впрочем, девчонка – это я зря. Правильней было бы сказать: серьёзная и умная девушка. Я спросил: а чего мне, собственно, нужно добиваться?
– Добиваться нужно кандидатской степени и перехода на работу в институт. Не век же тебе в техникуме сидеть и вдалбливать элементарщину нашим дурочкам?
– Это жестоко. Но разве нельзя представить себе другой вариант жизни? Я чувствую себя малообразованным, и мне порой перед самим собой неловко из-за этого.
– То, что ты говоришь, было бы справедливо при другой специалъности. Широкие знания нужны, к примеру, журналистам, но для специалиста по электронике они зачем? Приятна, конечно, общая эрудиция, так ее у тебя более чем достаточно.
– Что-то в твоих рассуждениях от чисто прагматического подхода к жизни. Это очень популярная в Америке позиция. Но есть и другие взгляды. Пусть и менее рациональные.
– Хорошо. Но есть ведь ещё и материальная сторона проблемы!
– То есть, ты хочешь сказать, что жить надо не по любви, а по расчету.
– А куда деваться? Посмотри, как я одета? У нас с тобой нет своего жилья! Так почему не использовать свои возможности? Тем более, что мне это интересно.
– Может быть, ты для себя и права, но почему свою концепцию жизни нужно навязывать другим? Знаешь, мне иногда просто не верится, что тебе и 19-ти нет!
– Ты прав. Навязывать нехорошо, но человек же может просто заблуждаться! А что нет девятнадцати, так это скоро пройдет
Мы сидели за столом. Она перебирала мои книги, а я смотрел на нее, подперев голову обеими руками. Глянув на меня, она тоже положила голову на руки и, улыбнувшись, сказала: «Самое смешное, что ты мне нравишься именно такой, как ты есть».
– Ах, сложна жизнь! Давай чего-нибудь поедим.
__

Приходя с работы, заходил обычно к деду. Последнее время он все больше лежал. Иногда развлекал меня рассказами из своей довольно бурной молодости. Служил в гражданскую командиром взвода у Буденного. Жизнь, о которой он рассказывал, была далека от официальной версии и скорей напоминала сюжеты из Бабеля. После гражданской,жизнь его складывалась нелегко. Карьеру он не сделал из-за своей неграмотности. В Отечественную потерял сына. Жена умерла уже много лет назад. Дочка жила в Армении в каком-то горном селе, обремененная множеством детей, которых он никогда не видел. Последние годы работал завскладом стройматериалов. И сейчас, раздавленный возрастом, болезнями, очень страдал от одиночества. В деньгах он не нуждался – видно, прикопил достаточно. Мне был всегда рад. Я иногда покупал ему лекарства, кое-что из еды. Однажды притащил к нему приятеля – доктора. Диагноз был беспощаден, но в больницу он не хотел. Все чаще я колол ему, что прописывали, измерял давление. На этом мои медицинские возможности и заканчивались. Иногда во время ночного дежурства заходил плотник Володя, и мы немножко выпивали, весьма, впрочем, умеренно. Володя редко что-нибудь рассказывал. Просто сидел и слушал. Однажды он зашел ко мне. Было что-то около девяти. Я, как обычно, читал, лежа на тахте.
– Саркисыч спит. Слышь, зайдем до меня в подвал.
– А что там интересного?
– А вот глянешь.
В подвальном полумраке котельной гудело пламя. Стояла койка, стол и стул. В углу была навалена груда книг. Я тут же сел их перебирать. Какие-то незнакомые авторы. Но вот пошли аккуратные томики Лиона Фейхтвангера. Это по тем временам была большая ценность! Володя стоял надо мной.
– Всё это сжечь велели, – пробубнил он.
– Фейхтвангера? По-моему, во врагах советской власти он не числился. Особенно после его «Москва, 1937г.». А что если я их заберу?
– Печать убрать надо, а то в зону попадешь.
Я тут же вспомнил, что он служил в конвойных войсках. Отобрал несколько книжек. Подумалось: а с чего это человек, рискуя, мне любезности делает? Или просто так? Просто так – это дед мог, а этому, видно, что-то нужно. Ну, нужно – так скажет. Но он молчал.
Сразу уйти мне было как-то неудобно. Я знал, что он женился, а поэтому спросил: «И как там жизнь семейная?». Он неопределенно пожал плечами и ничего не ответил. Немного помолчав, заговорил,
– Все ничего, но с деньгами хреново. Всё спустил на дом да на мебель. Бабе, опять же, приодеться хочется. У тебя с деньгами как?
Ага, проясняется! Занять что ли хочет? Но я жил от получки до получки, с трудом откладывая немного на лето. Не на бутылку же ему?
– Да как, – говорю, – с деньгами! Тоже хреново. Что мы получаем! Ты вот дом купил; Саркисыч говорит – домина двухэтажная! Наследство получил что ли?
Он не ответил. Немного погодя спросил: «Отпуск летом у тебя?»
– Конечно.
– Со мной поезжай – деньги будут. 3аодно красивые места поглядишь.
Меня такое предложение крайне удивило, хотя что-то я начал понимать. На всякий случай согласился, но внятного объянения я в тот раз так и не получил.
__

Положительно, ничего значительного не происходило в моей жизни. С удовольствием читал лекции и возился в своей лаборатории. Чудесно проводил время с Валентиной. Пару раз мы с ней в кино ходили. Один раз даже в филармонию выбрались, но я заметил, что музыка на нее не производит впечатления. Да и одета она неважно. Женщинам это, как я догадываюсь, жизнь изрядно отравляет,. Я понимал, что дело у нас заходит слишком далеко, и связь эту нужно прекращать, но никак не мог решиться. Дурацкая ситуация, когда умного и хорошего человека надо огорчить. Было бы проще, если бы мы хоть когда-нибудь сорились. Но такого не бывало. Ровные, дружеские отношения и полное единодушие по всем текущим проблемам. Пробовал я проявить некоторые вольности в постели, но опять никаких возражений. Даже напротив. Как-то передала мне приглашение своего дедушки. Визит был назначен на очередную субботу. Я понимал, что это акт сближения, но отказаться у меня опять не хватило духу.
Внешний мир реагировал на наши отношения, на удивление, мирно. Бывало, утром мы вдвоем, да еще и под руку, шли на работу, обгоняемые стайками студентов. Девчонки подхихикивали, но всё в допустимых пределах. Смущение Валентины если и было, то внешне не проявлялось никак. И вот визит.
___

Старинная двухкомнатная квартира, заставленная старинной же мебелью. Комнаты не смежные. В одной Валентина. В другой – дедушка, Валериан Николаевич. Старший преподаватель кафедры математики и кандидат наук. По моим тогдашним понятиям, невероятно стар – что-то под семьдесят. Масса книг. Встретил радушно и долго в меня всматривался.
– Старость, знаете, протекает в убывании интереса почти ко всему, но посмотреть на «предмет» увлечения моей внучки мне очень интересно. Как вы, наверное, успели заметить, личность она весьма незаурядная. Вас такой подход с моей стороны не обижает? – В голосе немного насмешливости с подчеркнуто интеллигентной манерой изложения.
– Спокойно отношусь к вашему любопытству, но боюсь разочаровать. Валентина подтвердит, что «мы – ничем мы не блестим». Впрочем, заурядность – штука по преимуществу генетическая, и обвинять в ней трудно. К тому же нынешняя система образования! А личные симпатии, так это вообще лес темный.
Он молчал и продолжал рассматривать меня с легкой насмешливостью.
– Знаете, – сказал он, наконец, – не возражаю. Понимаю, что моего мнения и не спрашивают, но, тем не менее. Совершенно не возражаю. Даже напротив, очень рад.
– Против чего, позвольте вас спросить? – Я тоже впал в его насмешливый тон.
– Против ее выбора.
– Вот так сразу, без накопления фактов и хоть какого-то анализа?
– Интуиция, милый мой, интуиция. Проживёте с мое – тоже натренируетесь.
– Нет, всё же как-то, простите, легковесно. Может быть, по причине малой ответственности?
Он перестал улыбаться. Хотел, видимо, что-то сказать, но удержался. В этот момент с подносом в руках вошла Валентина. Кофе, печенъе, бутылка вина, купленная нами по дороге. Выпили за знакомство «с приятным молодым человеком».
– Ну, – сказал я, – тронут. Но на сей счет есть и диаметральные точки зрения.
– Суждения, вы хотели сказать.
– Да, – вмешалась Валя, – В добрых Валентин Николаевич у нас не числится, но никогда не слышала, чтобы его обвиняли в несправедливости.
– А тебе перепадало, – дедушка ухмыльнулся.
– Мне не перепадало, но не по его вине. Ничуть не сомневаюсь, что у Вали рука бы не дрогнула мне пару влепить.
– А как бы это восприняли окружающие?
– Не дождутся.
– Это точно, – подтвердил я, – Соображает она отлично. Лучше меня, во всяком случае.
– Ну, вы, наверное, преувеличиваете.
– Да нет. Знаю я конечно больше, но соображает она действительно лучше меня.
– И как на это реагирует мужское самолюбие?
– Спокойно. Может быть, от осознания, что против фактов не попрёшь. К тому же, у нее есть весомые компенсирующие достоинства.
– Это какие же?
– Ну, вы тут меня не раздевайте. Это неприлично, и я смущаюсь.
– Действительно, – сказал я, – Но в жизни так бывает. Моя бабушка, к примеру, соображала куда лучше, чем мой дедушка. Жили, однако, душа в душу.
– Бывает, – согласился Валериан Николаевич, – но не типично. Умной и образованной девице нынче выйти замуж – это проблема.
– Дедушка, ну переключись на что-нибудь другое!
– Слушаюсь! – И он несколько театрально развел руками.
– А почему Валя, с такой светлой головкой, пошла в техникум?
Мой вопрос был, по-видимому, не из приятных. Валериан Николаевич слегка даже поморщился, но ответил.
– Из чисто прагматических соображений. Я, с моим сердцем, могу отойти в мир иной в любой момент. На родителей, в смысле материальной помощи, рассчитывать не приходится, а на хлеб себе зарабатывать надо. Если я протяну дольше – пойдет в университет. Нет – работа и заочная учеба. Если, конечно, не выскочит замуж и не увязнет в пеленках.
Я деликатно промолчал, поскольку вопрос о пеленках касался сегодня меня в первую очередь.
Так вот протекала наша первая встреча, Дед оказался интересным собеседником, и мы с того времени встречались с ним регулярно.
Вежливо распрощавшись, отправился к себе, размышляя по дороге о нашем с Валентиной будущем. Комнатёнка моя показалась мне по приходе ужасно убогой. К лекциям на завтра я был готов, а посему уселся листать какой-то альбом по древнему искусству. Но долго мое блаженство не продолжалось – раздался яростный стук палкой в дедову дверь. Это он меня так звал.
– Где ходыш? Я совсем плохой – дышать не могу, жить не могу, умирать нада.
Мне было его ужасно жалко. Я сел рядом и взял его руку. Дышал он и впрямь с натугой.
– Держись, дед. Сейчас укол сделаю.
Он не отпускал меня до полуночи. Назавтра мои лаборанты провели от него ко мне нехитрую сигнализацию.

Месяц пролетел как-то незаметно. Потом следующий. Лекции, книги, Валентина. Дед, который мучительно умирал, но все же жил, всё чаще подымая меня по ночам.
Отношения с Валей делались какими-то уж совсем семейными. Иногда она приходила в мое отсутствие, что я замечал по чистоте и порядку в комнате. Иногда забегала днем, когда оба были свободны, и мы предавались «любви» без всякого стеснения. Но подлинных чувств у меня к ней не было. По воскресеньям приглашался в гости, но, по сути, больше к Валериану Николаевичу, эрудиция которого меня просто восхищала. Валентина оставляла нас одних, и мы с наслаждением спорили о чем-нибудь таком, что не имело никакого отношения к нашей профессиональной деятельности. Представившись атеистом, В.Н., тем не менее, пытался уличить меня в неоправданно легковесном отношении к религии.
– Вы, по существу, человек верующий, только не в бога, а в его отсутствие.
– Но ведь когда еще Кант говорил о недоказуемости, как бытия, так и небытия бога! С тех пор в этом вопросе вряд ли что переменилось.
– Вы не веруете и вообще серьезно не относитесь к этому вопросу по двум причинам. Prima: вы молоды, здоровы, и бог вам на данном этапе жизненного пути просто не нужен. Secunda: вы поверхностно образованы и у вас попросту не возникает ряда вопросов и проблем, связанных с Космосом, микромиром, становлением жизни. Двери были открыты, так что Валя, видимо, прислушивалась к нашим громогласным тирадам. Попутно мы, что называется, «прикладывались к рюмке», и когда одна бутылка кончалась, дед доставал очередную. Не очень-то мы пьянели, поскольку вино было легкое. Услышав последнее обвинение в мой адрес, Валя появилась в дверях и заметила: «Если ты его считаешь малообразованным, то что ты скажешь о большинстве остальных людей?»
– Об этом не принято говорить, принимая во внимание жизненные условия. Но обстоятельства объясняют причины, что же до следствий, то они от этого лучше не становятся. По-видимому, Вольтер был прав, когда говорил, что большинство людей не стоят того, чтобы с ними даже разговаривать.
– Ну да, – заметил я, – это с интеллектуальных высот Вольтера. Когда у высокообразованной публики соответствующее настроение, то они еще не то говорят. Вспомните у Блока: «Серые видения мокрой скуки». Это тоже про простых людей. Что до проблемы с Космосом, происхождением жизни или законов квантовой механики, то почему это каждую туманность следует интерпретировать в трансцендентном смысле? Мне кажется, что недооцениваются законы самоорганизации материи.
– Может быть, может быть. – Дед заглотнул очередную рюмку, – Согласитесь, однако, что идея бога, трансцендентности неустранима хотя бы по причине бесконечности познания.
В конце концов, он уставал и ложился отдыхать. Тогда я перемещался в Валину комнату. Порой мы и с ней продолжали спор, но она была уже не таким грозным противником.
Дома меня ожидало приятное одиночество в окружении любимых книг. Изредка что-нибудь стоящее по телевизору. Все чаще меня звал дед, и тут я выслушивал порой жуткие истории из гражданской войны. 0 негодяях и честных людях, о жутких грабежах и убийствах, о беспределе, как сказали бы сегодня. И не было в этих рассказах какой-то доминанты. Не было порой даже правых и виноватых. Какая-то сплошная коловерть, кровавая и жуткая, настоянная на ненависти и человеческой подлости. Я пытался подтолкнуть его к мысли, что воевали все же за что-то, и были правые и виноватые. Он криво усмехался в усы и не очень внятно бубнил, что оно, конечно, но где же та правда, если победили правые? «Всё едино, – сказал он как-то, – у власти-то снова воры».
– Так что же, – возмущался я, – значит, зря кровь проливали?
На это получил ответ столь же краткий, сколько для меня и убийственный.
– А ты что – это еще нэ понял?
Да, верно. Тогда я этого еще не понимал.
Однажды приятель затащил меня на какую-то вечеринку. К своему удивлению, я обнаружил там красивых женщин, которые, как я понял, от меня вовсе не были в восторге. Особенно, когда услышали в ответ на вопрос обо мне: «кто это?» небрежное: «Какой-то преподаватель техникума». Я, как мне показалось, утратил для них всякий интерес. Да и одет я был простовато.
Придя домой, застал Валентину. А было уже к часу ночи. Пришлось объясняться под прессингом ее неудовольствия.
Разрыв произошел через неделю. Во время очередного собеседования с ее дедом, он, как бы вскользь, спросил, какие у нас с Валентиной планы на будущее. Я честно ответил, что ни каких определенных.
– Но тогда вы поступаете не порядочно.
– Но ведь я никому ничего не обещал, никого не обманываю и расположен к ней самым дружественным образом.
На это он заметил, что у нас, по-видимому, разные представления о порядочности.
– Я понимаю, что вы в чем-то тут правы, но на объяснения не хватает духу. Да и поводов нет! Возможно, это и впрямь зашло слишком далеко.
С того вечера Валентина перестала ко мне приходить. Мы встречались только на лекциях. Степень моего одиночества резко возросла. Но самой искренней симпатии к Вале я ничуть не утратил. А любовь – так её и не было. На экзамене мы немного потолковали о её билете, что было необходимо хотя бы для приличия. Я даже измыслил каверзный вопрос по аппаратуре, на который она не смогла ответить. Я его задавал и преподавателям, но ответа тоже не получил. Поставил ей пятерку и отпустил комплимент, что она – известное дело – умница по первому разряду. Был награжден ироническим взглядом. Обошлось без слов. Дождавшись конца, когда я остался один, зашла и попросила объяснить. Я объяснил.
– На лекциях вы этого не рассказывали.
– Так поэтому я и оценку не снижаю.
– Зачем же спрашивать?
– А мне интересно: люди учат от и до или стараются разобраться в сути. Если второе, то у них должны возникать вопросы. Но вот не возникают, к сожалению.
Она все стояла и, видимо, хотела поговорить о чем-то личном. Мне тоже хотелось ее по привычке обнять, но я сдержался. Кто-то зашел, и на том наше общение закончилось. Я только передал дедушке привет.
В общежитии вахтерша сказала, чтобы я зашел к деду. Днем к нему приходила какая-то старушка – родственница, так он её палкой выгнал. Потом ему худо стало, приезжала «скорая». В больницу он опять отказался и теперь для чего-то ждет меня.

Я устал зверски. Экзамены меня всегда выматывают. Налил себе полстакана коньяка и отправился к деду. Вид у него и впрямь был жуткий.
– Что с тобой приключилось?
– Помираю. Страшно, знаешь. Спасибо тибэ. – он говорил с трудом, – Вот хочу тибэ наследство оставить, – слова вырывались у него с большими интервалами. Дышал с какими-то хрипами, – Часы… Гири развинти… Всё сибэ возьми… Ножку в столе… Тоже возьми. Деньги в матраце… Памятник поставишь. Со звездой. Сейчас бери, а то потом набегут. Наган мой… Зарыл. Вот… – он подал мне какую-то бумажку. Рука его упала, и он захрипел. Через несколько секунд дыхание прекратилось. Я стоял со стаканом в руках, ошарашенный его смертью и всем услышанным.
Смерть – жестокая реальность. Допил коньяк и закрыл деду глаза. Немного постоял около него, с трудом осознавая происшедшее. Потом подошел к настенным ходикам и без труда развинтил гирю. Она была заполнена какими-то желтыми кружочками. Высыпав их на ладонь, впервые увидел знаменитые царские десятки с изображением Николая второго. Пересыпал золото в карман и подошел к столу. Действительно, одна из ножек отвинчивалась. В выдолбленной полости такие же золотые десятки и кольца. Карманы мои были полны золота, и сильно провисли. Из матраца я извлек две пачки денег и облигации «золотого займа». На тумбочке лежал конверт с деньгами. На конверте было каракулями написано: «На похороны». Перенес всё к себе и только после этого позвал вахтера.
Похоронили Саркисыча на следующий же день. Произошло это во время занятий, так что я и не проводил его в последний путь. Из родственников была только одна старушка. Та самая, которую он палкой выгонял. Все принадлежащие ему вещи куда-то исчезли. И даже адреса дочки найти не удалось. Еще через день комнату заселили и – как не было человека.
__

Мое состояние трудно описать. Первое время я как-то даже не мог осознать, что стал состоятельным человеком. В пачке денег обнаружилась сберегательная книжка на совсем уже умопомрачительную, по моим понятиям, сумму…
Когда я пришел в сберкассу и не без робости сберкнижку предъявил, то оказалось, что в завещании оговорена именно моя фамилия. Более того. В бумажках, которые мне сунул в последний момент Саркисыч, помимо плана, где указывался зарытый им у могилы жены наган, была еще одна, на которой его корявым почерком было записано, что все свое имущество он завещает мне. По-видимому, таким образом он пытался защитить меня от возможных претензий с чьей-либо стороны. Ну-ну!
Я спрятал золото и облигации в свой лабораторный сейф. Деньги положил на сберкнижку. Продолжал существовать в прежнем режиме, именуя себя подпольным миллионером, хотя до миллиона было всё же далеко. Заказал деду памятник. Вечерами размышлял, что делать с этой прорвой денег? Склонности к мотовству у меня не было никакой. Потребности мои, как я уже говорил, были довольно скромными. К тому же, на пути озвученной траты крупных сумм, человека с ограниченными доходами подстерегала довольно грозная опасность. Могли вызвать в одно место и потребовать отчета. Такая вот сложилась ситуация. Единственное, что я себе позволил – это обедать не в столовке, а в ресторане. Да и то на весьма скромную сумму.
Жизнь моя продолжалась обычным порядком, но я испытывал какое-то чувство из смеси тревожного дискомфорта и сдерживаемой радости. Конечно, жуликом я себя не считал, но и не чувствовал полученное богатство заслуженным. Постепенно привык, конечно. У моего приятеля – главного механика мебельной фабрики, где мы с ребятами монтировали несложную автоматику (бесплатно, в порядке шефской помощи), была подруга, которая работала аж директором какого-то торга. Очень высокая и доходная по тем временам должность. С ее помощью я отправил родным новейшей модели телевизор и здоровенный холодильник. Сегодня это удивительно – почему не просто деньги? Но мы жили в эпоху хронического дефицита всего мало-мальски ценного. На холодильники, автомашины, телевизоры существовали специальные, порой огромные очереди – записи. Достать что-либо просто так, без изрядной доплаты было просто невозможно. Для себя я хотел в первую очередь какое-нибудь жилье. Эта проблема была в нашей тогдашней жизни, пожалуй, самой сложной. В очереди на получение жилья стояли десятилетиями. Я имею в виду рядовых граждан. Высокое начальство решало эти проблемы много проще.
Начал я с того, что подошел к нашему вахтеру на проходной и взял у него специальную книгу с адресами сдаваемых для студентов квартир. Обычно сдавали комнаты или даже «углы». В конце книги я нашел нужную мне запись: сдается квартира. Недалеко от техникума. Я тут же отправился на разведку.
На маленькой улочке, в глубине заросшего травой двора – небольшой двухэтажный дом старинной постройки, с балкончиками. Чугунная лестница, обычная для наших подъездов грязища. На втором этаже металлическая дверь, по тем временам довольно необычная.
Открыл мне средних лет мужчина и пригласил заходить.
Прекрасная двухкомнатная квартира была буквально вылизана. Кафель, паркет. Чудесная ванная. Дорогая мебель. Сильный запах лекарств. Комнаты смежные. Во второй – спальне, – на большой полуторной кровати лежала старушка, которая даже не повернула голову, когда мы вошли. Сели в гостиной в кресла, и он поведал мне следующее: мама при смерти. Инсульт. Сам он работает в Сибири, на закрытом предприятии. Здесь уже две недели и больше оставаться не может. Если мама умрет, а это дело, как говорят врачи, ближайшего времени, квартира пропадет, то есть перейдет к государству. Продать квартиру, в принципе, можно, но это очень сложно и даже опасно. Да и времени у него уже нет.
Я весь напрягся. Похоже, что это как раз нужный мне вариант. Предлагаю: пропишите меня срочно, а я весомо вас отблагодарю. Уход за вашей мамой гарантирую самый тщательный. Завтра же найму сиделок для| круглосуточного дежурства. Он с восторгом согласился.
О сумме договорились быстро. Я покупал всё, включая мебель и даже какую-то развалюху-машину в сарае (он же гараж).
Не хочется вдаваться в подробности. Всё было реализовано в три дня. О, деньги!
Я переехал, он уехал. Роза Марковна умерла через неделю. Я ждал каких-то осложнений, но они не последовали. Проблема жилья была решена.

Должен признать, что это был настолько оглушительный акт, что я довольно долго к нему привыкал. Меня поймет только тот, кто прожил почти три года в общежитии и мыться ходил в общественную баню. Но постепенно я все же привык, что эта комфортабельная квартира действительно моя.
Сладостное чувство!
Официальная версия включала в себя помощь родителей и родственные связи. Впрочем, особенно никто моими делами не интересовался.
Квартира и всё с ней связанное изрядно проредили мою наличность. Конечно, еще оставались немалые деньги на книжке, но они лежали на срочном вкладе. Трогать их до Нового года не хотелось. И тогда я предпринял весьма рискованный шаг. На обратной, стороне листа с планом захоронения нагана было написано: «Областная стомат. клин. Доктор Григорян». Я правильно всё понял. Сначала «доктор» – зубной техник Григорян – сделал удивленные глаза, но упоминание Саркисыча, а главное – предъявление дедовой записки круто изменили ситуацию.
На следующий день я обменял золотой кружочек на сумму, которая довольно точно соответствовала моей годовой зарплате. Может он и занизил цену, но меня это не смущало. У меня их было еще много.
Последний «подвиг», который я совершил на своем пути приобщения к материальным благам, была машина. Это был старый Опель-Кадет, законное место которого по всем европейским стандартам было на свалке. Но мы жили в другом мире. Меня свели с одним дедом, который взялся за приличную сумму его восстановить, при условии моего трудового участия в этом деле. Через месяц я уже разъезжал, поскольку любительские права у меня были еще со времен институтских выездов в колхоз. Я даже одно лето проработал шофером в нашем подшефном совхозе. Мотор пришлось поставить новый, но ходовая часть обещала еще пару лет выстоять. Купить новую машину было очень сложно, да и «светиться» лишний раз мне не хотелось. Оформление заняло бы много времени и нервов, но помог знакомый капитан.
Мы как-то познакомились с ним на одном молодежном сборище. Знакомство оказалось очень полезным. Пригласил его в ресторан, и все проблемы были решены. Якобы на платежи собратьям-ментам подсунул ему еще сотню. Примерно столько составляла одна моя получка. В довершении моих успехов, Марья Васильевна познакомила меня с нужными людьми из ее торга, и с этих пор я как бы вышел из зоны дефицита. Правда, цена увеличивалась в среднем раза в полтора. Но что нам, богатым такие мелочи! Тут не только деньги были важны. Вы могли предложить и двойную цену, но ничего бы не вышло. Главное, чтобы тебя отрекомендовали надежные люди. Иначе они рисковали изрядно «подзалететь». В наших тюрьмах торговые работники составляли весьма заметную прослойку. А вообще забавно было наблюдать собственные метаморфозы. Только что был человек, проповедовавший чуть ли не аскетизм и примат духовности. Нынче же обнаружилось, что комфорт и удобства вполне с духовностью сочетаемы. Конечно, я понимал, что это минимальный, если можно так выразиться, комфорт на фоне советского массового нищенства, но мне его вполне хватало. Впрочем, имей я возможность завести персональный самолет, яхту и виллу на Канарских островах – примирился бы и с этим, но ощутимой потребности во всем этом пока не испытывал. Философы на процветающем Западе пишут, что пора перестать принимать борьбу за комфорт за смысл жизни. А что взамен? Борьба за эрудицию, культуру? И все это как самоцель? Борьба за знания ради знаний? 3а рост человеческого могущества? По-моему, для преобладающего большинства людей – это немыслимо.
Человек «запроектирован» для повседневной и, по возможности, результативной работы. Дайте ему комфорт почти даром, вот как мне, или еще в больших дозах, и он начнет разлагаться. Я, по-моему, уже тоже начал. Авто восстановил, но кандидатский минимум так и не удосужился сдать. За что вообще я должен бороться «в поте лица своего»? У преобладающего большинства человечества пока что проблем навалом, а у меня?
Одна проблема, правда, вырисовывалась все явственней – это мои дети. Как-то надо ее решать.
Позвонила моя подружка и, хихикая, поинтересовалась, чем я занят. Чертова физиология! – Пригласил на кофе с пирожными.
__

Как-то вечером ко мне заглянул приятель – заведующий соседней с моей лабораторией. Старше меня лет на десять. Это был очень ценный приятель, поскольку его жена работала в книготорге и поставляла друзьям книжный дефицит. Но на технические темы с ним можно было и поболтать. У него была проблема с женой, которая в тридцать пять лет стала фанатичной баптисткой. Как они ее там охмурили – понятия не имею, но охмурили наглухо. На семейной жизни это, по его словам, сказывалось неплохого, но она не оставляла попыток привлечь и мужа. Он отчаянно сопротивлялся. Бывает же такое! Он пытался ее убедить, что никакого бога нет, но это было просто смешно. Ведь она-то опиралась на ясное ощущение бога в себе! Что тут можно противопоставить? Какую логику? У меня он пытался запастись новыми аргументами. Я читал ему из Лютера: «…Разум хочет ощупать, увидеть, понять, каким образом бог добр, а не жесток. И это было бы ему понятно, если бы бог всех миловал, спасал. Если уничтожены будут страдания, страх смерти и сама преисподняя. Но вера и дух судят иначе. Они верят, что бог добр, даже если он погубил всех людей! Они верят, что все, делаемое богом, в любом случае является благом. Даже если бог делает боль – значит эта боль благо».
– Ну, – сказал я, – разве с этим можно спорить?
В этот момент зазвонил телефон. Звонила Валентина. Дело в том, что мы с ней накропали статейку, и хотели ее опубликовать в университетском сборнике. С помощью деда, понятно. И вот она звонила, что дедушка свою работу по математизации наших выкладок завершил и может статью пристроить. Она тоже кое-что дописала. Мне нужно прочесть и подписать. Дело в том, что занятия уже кончились, и мы больше не встречались. А публикация была нам нужна для будущей диссертации. «Где бы мы могли встретиться?» Я говорю: «Двигай ко мне. У меня тут как раз Сергей Николаевич. Он с удовольствием послушает.
– Да что он там поймет! Слушай, у тебя теперь своя квартира?
– Да, получил в наследство. Приходи. Ты где сейчас?
– В общежитии. Я теперь уже с дедушкой не живу, Виктор из армии вернулся.
– Ну, не можешь сегодня, так давай завтра в лаборатории.
– Завтра дедушка уже должен ее отдать.
– Ну, тогда нечего рассуждать. Двигай ко мне. Домой доставлю на машине.
– У тебя и машина появилась?
– Да, старая развалюха, но до общежития доедет.
– Хорошо, иду.
Я продиктовал адрес.
– Слушай, это та Валентина, которой ты жил? Мы думали, ты на ней женишься. На редкость умная девчонка. И внешне очень даже ничего! В самый раз тебе под пару. Но я пойду. Чего это я вам мешать буду?
– Не уходи, пожалуйста, а то мне будет неудобно. Я же сказал, что ты у меня!
И мы снова углубились в «божественную» тематику.
Валентина пришла минут через пятнадцать. Она немного похудела, но как всегда была стройной и подтянутой, в извечном своем облегающем свитере. Вообще-то такие женщины не привлекают уж такого пристального внимания мужчин. Не такая она красавица, но когда ты с ней долго жил и тебе знаком каждый изгиб ее тела, то и видишь ее совсем по другому. Правда, я знал, что за ординарной внешностью – глубокий, хотя и односторонне развитый ум, властность, настойчивость и сильная воля. Цели ее просты и понятны. Это женщина-боец, а не милая подруга. Впрочем, кому что нравится.
Сергей Николаевич откланялся, как только Валя вошла. Мы уселись в кресла вокруг торшера, и я углубился в чтение. Всё знакомо, но математическая часть была усилена и к ней прилагалась программа для ЭВМ. Тогда это только входило в моду. Чувствовалась рука Валериана Николаевича.
Что я мог сказать? Моя фамилия стояла на первом месте, что было не совсем справедливо. Но я ничего не возразил и молча подписал.
– Как дедушкино здоровье? Он тут славно потрудился.
– Нет, – возразила Валентина, – в основном это я сама. Он только редактировал. Ну и программу составлял, понятно. Нас почему-то этому не учат.
– Это скверно. Вот я закончил свои дела по благоустройству и займусь этой проблемой. Пока у нас и машины-то нет!
Она сложила бумаги в папку и спросила: «Можно посмотреть твои хоромы?»
– Конечно, пожалуйста!
Мы обошли квартиру. Везде чистота и порядок, поддержание которого возлагалось на бабусю с первого этажа. Как и стирка.
На кухне я спросил: «Чай, кофе? Или поужинаем?»
– Знаешь, я хотела поговорить с тобой о наших отношениях. Но, по-моему, ты не расположен.
– Знаешь, если откровенно, то мне очень хочется затащить тебя как прежде в постель, но я стараюсь сдерживаться.
– Почему? – она улыбнулась. – У тебя вроде и опыт есть!
– Твой дедушка прав. Я не имею права портить тебе жизнь.
– Значит все дело в дедушке?
– Нет, в изложенном им понятии порядочности. Я знаю, что, например, в Америке миллионы живут в гражданском браке. Так, кажется, это называется. И никого это не только не возмущает, но и вообще не колышет. Но мы не в Америке. У нас другие нравы, другая мораль. Тебе нужен человек, с которым ты могла бы создать семью, а со мной это не получится.
– Почему?
– Валя, давай на этом остановимся. Я испытываю к тебе самые дружественные чувства. Мне вот наследство привалило, и я хотел бы тебе помочь. Я хочу, чтобы ты поступала в университет.
– Спасибо, но я как-нибудь уж сама о себе позабочусь.
Она встала.
– Валя, почему нужно смешивать одно с другим? Почему я не могу помочь близкому мне человеку?
– По всей видимости, ты просто хочешь откупиться. И не провожай меня.
_

Отпуск. Поехал, как обычно, в Москву. Бродил по музеям и был очень рад, что бегать, как раньше, по магазинам в поисках одежды уже не нужно.
Музеи действуют на меня двояко. С одной стороны, испытываю наслаждение, созерцая великолепные картины и скульптуру. С другой – ощущаю свою малограмотность. Хочется бросить всё и засесть за историю искусств.
Накупил пластинок. Отыскал красивые настольные часы. Дорого!
Потом домой, к морю.
Дома всё обычно. Предки безумно рады. Удивлялись подаркам. Я сказал, что стал больше зарабатывать. Мама тут же начала энергичные поиски для меня невесты. Я ее понимаю. Хочется видеть сына устроенным и очень хочется внуков понянчить. Не сопротивляюсь и знакомлюсь, знакомлюсь. Встречаются очень славные девушки, с ними интересно. Но интерес какой-то нестойкий. Я никак не перерасту романтизма в этом вопросе. Может быть, зря?
На море чудесно. Меня еще помнят на институтской лодочной станции, и взять лодку – без проблем. Пускать в ход финансовые рычаги я как-то стесняюсь. Да и особой нужды нет.
Побывал на кладбище, на могилах бабушки с дедушкой. Всё заросло, запущено. У моих уже сил нет поддерживать порядок. Заплатил, и обещали присматривать. Ужасно обидно это погружение близких тебе людей в ничто безвестности. Понимаю, но пока я жив – живы и они во мне.
А через пару недель мне захотелось домой. Отправился морем, через Крым. Еще через две недели вернулся к себе.
Ах, как приятно у меня дома! С утра я отправился на базар закупать продовольствие. Оказывается, все у нас было, только малость дороже, чем в магазинах. Малость – это раза в два. А в магазинах порой не было почти ничего. Периодически что-то «выбрасывали», и тогда выстраивалась очередь. Часть продуктов продавцы попросту припрятывали и распределяли среди своих, которые им за это или платили наличкой, или услугами.
Такая вот была жизнь.
Поезда из Москвы пахли хорошей колбасой. Дряная и малосьедобная была и у нас. Самое смешное, что привозимая из Москвы колбаса изготавливалась на нашем мясокомбинате, но отправлялась в Москву, откуда возвращалась к нам. Такая вот была жизнь!
Потом я отправился в библиотеку, где начитался до одурения. На вечер был намечен поход к знакомым, где предполагался флирт, легкий выпивон и танцы. Еще в дверях услышал телефон. Звонил Валериан Николаевич – давненько я его не слышал. Видно, Валентина провела с ним определенную работу.
– Это Валериан Николаевич, если еще помните такого.
– Что Вы! Людей вашего уровня не забывают. В доступных мне анклавах таких как вы почти и нет. Как ваше здоровье?
– Все побаливаю. Сердце, знаете ли, пошаливает. Уже почти никуда не хожу. Если у вас появится свободный вечерок и будет желание, рад буду вас видеть.
– С большим удовольствием. Где Валентина? Я слышал – ваш племянник вернулся?
– Валентина съездила к родным, а сейчас в соседней комнате, что-то, по своему обыкновению, штудирует. У нее же выпускной курс! А племянника мне пришлось выставить. Приходите, поведаю в деталях, если это вас интересует. Но лучше о чем-нибудь более высоком. Откровенно скажу – страдаю от интеллектуального одиночества. Чьи это стихи: «О, одиночество! Как твой характер крут!..»
– По-моему, это Цветаева. Зайду обязательно. Если что-то нужно, то у меня теперь машина. Скажем, к доктору вас свозить или еще куда.
– Знаете, такая потребность порой возникает. Заранее благодарен.
Я уселся на тахту переваривать услышанное. Валя, значит, снова с дедом. Что ж, он интереснейший собеседник. Надо зайти.
__

Как это там, у Александра Сергеевича: «Острижен по последней моде, как денди лондонский одет…»
Прибыл на вечеринку по случаю чего-то. Большая часть присутствующих знакома. Красиво одетые молодые женщины приятно волнуют. Или мне кажется, но сегодня все в отношении меня милей. Даже красивая дикторша с телевидения – та самая, которая когда-то спросила с небрежением в голосе: «А это кто?», сегодня мило улыбалась. Неужели одежда столь значима? Дикторша спросила: «Это ваша статья в «Вечорке?» Я признался, хотя это была не совсем правда. Знакомый корреспондент, который ее написал, по каким-то обстоятельствам не хотел её подписывать, хотя там не было ничего особенного, а стало быть – опасного. Я немного дописал и подписал. Деньги передал ему, за что он «поставил» мне бутылку, которую мы благополучно с ним же и распили – таковы традиции. В перспективе была намечена еще одна статья. Мне это было полезно для упрочения статуса на работе, так что интерес был взаимный. У нас человек пишущий, а точнее – печатающийся, был значим!
Рядом со мной на диване – бойкая девица с приятной фигурой в сильно декольтированном платье. Нас познакомили. Заканчивает медицинский институт и подрабатывает на «скорой». Когда включили музыку, немного жеманясь заявила: «Хочу танцевать». Я – с готовностью. Свет как-то незаметно пригас, создавая интимный полумрак. Мы стали танцевать чуть теснее, а потом уже – откровенно, прижавшись друг к другу. Вывел ее в прихожую, достал из кармана дождевика свою плоскую фляжку, и мы с удовольствием угостились шоколадным ликером. К концу вечера я понял, что ее можно увести домой, что я и сделал.
Целоваться мы начали уже в прихожей, и ночь провели чудесно. Под утро она вскочила: «Опаздываю на дежурство!». Без слов встал и отвез ее на работу.
Так в мою жизнь вошла Шурочка.
Потом мне доложили, что она вышла замуж на втором курсе за курсанта военного училища, родила дочку и развелась. Теперь дочка у матери в деревне, а она учится. Перед нашей встречей она сказала приятельнице, что ей нужен постоянный мужчина, и желательно при деньгах. С перспективой замужества. Ей указали на меня. «Операция» была проведена «на уровне», то есть меня «просчитали» довольно точно. Как-то мне от таких пояснений стало не по себе. Но, поразмыслив, решил, что польза обоюдная. Меня уже причисляли к мужчинам с деньгами. Стоило задуматься. Я-то старался не «светиться»! Вот только материальная сторона общения меня как-то смущала. Ей надо платить? Но если надо, то как? Однако это утряслось легко.
На этом же вечере произошел довольно неприятный инцидент. Когда выпили и закусили, начали рассказывать анекдоты. Было там – пару спецов по этой части. Анекдотическая «страничка» вечера была традиционной. Анекдоты были разные. Большинство не очень высокого класса, однако, в подвыпившей компании, сходило. Но вот один из присяжных «хохмачей» рассказал анекдот политический. Делать этого, конечно же, не следовало. Вероятность того, что среди такого количества людей кто-то мог донести, была очень велика. Анекдот звучал так: вызывают космонавтов в правительство и говорят: «Полетите на солнце». Космонавты якобы возражают, что там жара адская! На что следует ответ: «Или в правительстве, по-вашему, дураки сидят? Ночью полетите!» Во мне всё напряглось. Явно пахло провокацией. Не я, понятно, рассказывал, но накажут за недоносительство, за отсутствие соответствующей реакции. «Почему не дали отпор антисоветчине?» Между тем, публика смеялась. И тут выступил я, возможно отрезая себе на будущее дорогу в этот дом. Я довольно громко сказал: «А мне такие анекдоты неприятны. И дело не только в том, что они провокационны. Я придерживаюсь мнения, что, в общем-то, каждый народ имеет то правительство, которого он заслуживает. Но, знаете ли, ни себя, ни большинство здесь присутствующих я дураками не считаю».
Стало очень тихо. Большинство мгновенно протрезвело и поняло, в какое положение они попали. Возможные последствия все понимали не хуже меня, но я отрезал им все пути. Конечно, за такие анекдоты уже не сажали, но выставить с работы могли запросто. Причем так, что в городе ты уже нигде работы не найдешь. Примеры были мне известны.
Раздались голоса в мою поддержку. Перепуганная хозяйка дома надрывным голосом заявила: «Попрошу впредь в моем доме подобные вещи не рассказывать!». Можно было и связней сказать, но она сильно волновалась.
В общем, вечер был испорчен. В тёмном подъезде я услышал: «Дурак какой-то! И кто это его пригласил?». В ответ мужской голос возразил: «Правильно он сделал. Вы, девочки, просто не вникаете в ситуацию. Он ведь и вас из-под удара вывел! Ему спасибо надо сказать!»
Вот такой фрагмент нашей тогдашней действительности.
На душе у меня было мерзко.
__
Дверь мне открыла Валентина.
– Ты? – удивилась она, – но быстро сориентировалась, открыла дверь к деду и ровным, спокойным голосом объявила: «К тебе Валентин Николаевич!»
Старик очень обрадовался. Вид у него был весьма неважный. Почему-то промелькнула мысль, что надо бы к Саркисычу на могилу сходить, на памятник посмотреть.
– Я, знаете, мечтал до последнего работать, но не получилось. Чертова стенокардия доканала. Вот теперь на пенсии. Каждый шаг с трудом, а посему масса проблем. Начинаю проникаться мыслью, что жизнь – какая-то ужасно нелепая штука.
– В чем же нелепость?
– А вот в этой самой необходимости не только умереть, но под конец еще изрядно помучившись. Да и окружающим достается! – он глубоко вздохнул и откинулся в кресле, – Уж извините, что загружаю вас своими проблемами.
– Глубоко сочувствую. Сегодня – это ваша проблема, но завтра вероятней всего станет и моей. Как с лекарствами и вообще с медицинской помощъю?
Он неопределенно пожал плечами.
– В больницу не предлагали?
– Предпочитаю переживать все это дома. Так уж устроено в этом участке Вселенной на данный момент.
– Это понятно. Речь идет о технологии конца. Почему бы предварительно не использовать все возможности? Чего спешить-то? Мне, например, будет очень недоставать вас. Так что, как видите, мое желание как-то вам помочь базируется на вполне эгоистических основах.
– Вся эта, как вы выразились, технология лучше всего свидетельствует о естественности процесса. Или о бессердечии бога.
– Полноте, какой там бог! Вы, человек со столь ясным умом и вдруг – бог!
– По-вашему, Павлов или Гейзенберг обладали менее ясным умом? Причем им нельзя приписать страх близкой смерти. Они веровали в самые свои светлые годы.
Я чувствовал – идея бога становилась у него навязчивой, что, в общем-то, было вполне объяснимо его состоянием. Он, видимо, уловил ход моих мыслей и продолжал.
– Думаю, что интерес к теме вызван не приближающимся финишем. По крайней мере, льщу себе такой надеждой. Попытки разобраться в этом вопросе были свойственны мне и в молодые годы. Но я всё был занят и занят. Всё откладывал этот вопрос на «потом». Но вот это «потом» и пришло.
Мне хотелось сменить тему, но я не знал, как это сделать.
– Вы хотите сказать, что ваш интерес носит по преимуществу академический характер?
– По преимуществу да, по преимуществу.
– Но как вы можете серьезно надеяться решить вопрос, который не решается лучшими умами человечества? Вам не кажется, что вы несколько самонадеянны? Уж простите меня за откровенность, вы ведь прекрасно знаете, что на каждое ваше цитирование Павлова или Гейзенберга я готов привести контр-соображения не менее великих умов. Помнится, Шопенгауэр писал: «Религия – это для толпы. Избранные, которым дано видеть и постичь истину, философию жизни – конечно же атеисты». Это утверждение мало что доказывает, но так думал очень умный человек. Цитировать подобное можно до бесконечности. Да так ли уж это важно? Согласитесь, что жизнь ведет себя так, словно никакого бога нет, а идет себе самый, что ни на есть естественный процесс. Совершенно безличный. Я имею в виду милосердие, любовь, справедливость. Знаете, если бог и есть, то это очень малосимпатичная личность. Скорее всего, нечто совершенно нечеловеческое.
– Вы имеете в виду Освенцим?
– Хотя бы. Впрочем, судя по прочитанным клинописным табличкам, концлагеря в Ассирии были не лучше. Просто техника уничтожения другая. Да так ли уж это актуально сегодня? Вернемся лучше к больнице.
– Ах, молодость, молодость!
Открылась дверь и появилась Валентина. В домашних брючках и маечке. С неизменным подносом.
– Вам кофе, а дедушке чай.
– Посиди с нами.
Она послушно села за стол.
– Ужасно выпить хочется! – ноющим голосом проговорил Валериан Николаевич.
– Нельзя! – отрезала Валентина.
Когда она вышла, унося посуду, старик пригнулся ко мне и тихонько сказал: «Я ведь посоветоваться с вами хотел! Положение, в коем я пребываю, весьма незавидно. Хожу с трудом в пределах квартиры. И я одинок. Жена ушла от меня уже лет как двадцать. Дети выросли совершенно чужими людьми. Я их и не видел уже бог знает сколько лет. Воспитывались-то они у матери! Да встречи радости и не приносят. Кроме Валентины близких мне людей около меня нет. В этой квартире кроме меня и Валентины прописан еще мой племянник, только вот пришедший из армии. Виктор живет с какой-то женщиной, но, как я понимаю, собирается возвращаться. Что делать Валентине? Если он опять ее выживет, то что будет со мной? И куда она денется? Даже в общежитии не всегда есть места. Моя двоюродная сестра – мать Виктора, готова приехать и за мной ухаживать. Но, во-первых, ее тоже нужно прописать, что затруднительно в связи с малой площадью квартиры. Потом, денег у нее нет, значит, ее нужно как-то содержать. Ей до пенсии еще два года. Виктор зарабатывает прилично, но ему вечно не хватает. Вале родители присылают какие-то крохи. А ведь ей и одеться нужно! Такие мои на старости лет проблемы. Уж извините, что загружаю вас – человека, в общем-то, постороннего. Но хоть опыт перенимайте! Не должен человек к старости оставаться одиноким.
Конечно, положение его было тяжелым. В сущности, всё упиралось в деньги. Почему он не скопил на старость? Ведь умный человек, и должен был все это предвидеть. Я не удержался и спросил его об этом.
– Осталась аварийная тысяча. Собрать не мог. Заработки не ахти, а Виктор несколько лет жил у меня, и приходилось его содержать. Отец от его матери ушел и канул в неизвестность, так что даже алиментов она от него не получала. Да и Вале мне приходилось помогать.
Возникла тягостная пауза.
– Скажу откровенно: хотел Валентину за вас замуж выдать. Ведь замечательная девочка! Но вот – не получилось. Вы не подумайте! Я нисколько вас не виню. Понимаю, что сердцу не прикажешь. Очень жалею. Подумать только! Небольшие отклонения в пропорциях лица перевешивают драгоценнейшие человеческие качества!
– Тут вы не совсем правы. Она умна, хотя и не очень интеллектуально развита, но у нее твердый, властный характер и большой дефицит женской мягкости, даже душевной теплоты. Не многие мужчины согласятся иметь жену, которая видит их насквозь и не прощает ни малейшей фальши.
– Вы преувеличиваете, но не будем об этом. Тот фантом, который воспламеняет чувства и порождает любовь, столь же неведом и таинственен, как и вообще прекрасное в этом мире. Об этом мы еще когда-нибудь потолкуем.
С этими словами он протянул мне руку, и я откланялся.
Перед уходом зашел к Валентине. Она лежала на кровати и читала нечто весьма внушительного формата. Не вставая, повернулась на бок и вопрошающе взглянула на меня.
– Не хочешь составить мне компанию и пообедать со мной? Заодно кое-что обсудим. Положение у деда твоего тяжелое и надо бы как-то помочь человеку.
– А кто он тебе, что ты собираешься ему помогать?
– Есть такое понятие духовной близости. Это, кроме того, что человеку, которому тяжело, всегда надо помочь. Если, конечно, есть такая возможность.
Она пожала плечами: «А причем тут я? Со мной, как я слышала, у тебя духовной близости нет».
– Это не совсем так, но без твоей помощи мне ничего не сделать.
– Что от меня требуется?
– Подготовь его к визиту хорошего врача, которого я приведу. Подготовь его к возможному лежанию в больнице.
– Он не хочет.
– Хотел бы – не просил бы тебя помочь. Я слышал, что ваш Виктор руки распускает. Предупреди, могу ему морду «начистить». Объясни ему, что у тебя есть близкий друг, и он не потерпит, чтобы кто-то тебя обижал.
Она смотрела на меня очень серьезно. Потом ухмыльнулась и спросила: «Мой близкий друг – это ты?»
– Во-первых, почему это тебя так удивляет? Я действительно испытываю в отношении тебя самые дружеские чувства.
– Раньше ты говорил, что испытываешь ко мне несколько иные чувства, а точнее, желания, – она села на кровати.
– Верно, но одно не исключает другого. Знаешь, я тебя куда старше и в этих вопросах неплохо разбираюсь.
– Это тебе только кажется. Ладно, я сделаю все, что ты просишь. Дед у меня что надо. А Витька просто мелкое дерьмо.
Я улыбнулся по возможности тепло и отбыл.
__

На улице премерзкая погода, шёл дождь, но в машине тепло и уютно.
Положение Валериана Николаевича было действительно тяжелым. Племянник, которого он вырастил и выучил, оказался скотиной неблагодарной. Валины дела тоже были неважные. С одной стороны – чужая жизнь. Чего вмешиваться. С другой – не могу пройти просто так мимо, когда чем-то все же могу помочь. Тем более Валентине, с которой я был близок. Если этот стервец побьет ее, я не смогу не вмешаться. Просто не смогу. В какой форме, еще не знаю, но рукоприкладствовать не позволю. А как, собственно? Драку затеять? А основания? Я имею в виду юридические. Не так всё просто. Забрать оттуда Валентину? Куда? Квартиру ей снять? Так согласится ли она.
Поехал домой и поставил машину в гараж.
Дома благодать. Оставшиеся до сна часы решил посвятить просмотру накопившихся «толстых» журналов. Проза в духе социалистического реализма редко бывала хороша. Как сострил один из моих знакомых, принцип социалистического реализма предполагает много социалистического и мало реализма. Часа за два перелопатил журналов пять. В разделе публицистики было о чем подумать, но телефон не дал. Женский голос заверещал: «Валентин Николаевич, тут одна очень неплохо сложенная девушка мечтает с вами переспать». С высот проблем социологии спуск на обывательские равнины был несколько резковат. А голос знакомый. Кто-то из моих студенток озорует.
– К самому процессу отношусь положительно, но со своими студентками – как-то нехорошо.
– Зря вы так. Могли бы сделать еще одно исключение. Кстати, она и не ваша студентка вовсе.
Я услышал, как другой голос – тоже знакомый – произнес: «Ирка, прекращай». Ага, значит Ирка! Понятно. Знаем такую. Что ж, все нормально. Холостой мужчина и совсем еще не старый. Молоденькие девчонки. Гормоны давят. А Ирка между тем продолжала: «Шурочка ваша ничего себе, но она ведь не только с вами! У нее ещё доктор на «скорой» и… Но тут трубку у нее, видимо, отобрали и пошел отбой.
А что? Похоже на правду. Я даже не очень от этого сообщения расстроился. У меня Шурочка отъедалась и отсыпалась. Радовалась подаркам, которые я ей делал. На праздники и на выходные она ездила домой. А, может быть, и не ездила, Были и другие признаки более интимного свойства, по которым можно было предположить, что у нее еще кто-то есть. Да бог с ней! Как-то меня это не очень волновало. Мысли мои потекли по привычному руслу: уходят годы, а ничего значимого не сделал и, по-видимому, не сделаю, по причинам вполне объективным и столь же непреодолимым. И если я чуточку лучше своих коллег соображаю, больше прочёл, то что это, по сути, меняет? Первое что видишь, когда хоть чуть подымаешься над средним уровнем, так это то, что все еще сложнее, чем ты думал, и как мало ты, в сущности, знаешь. А то, что другие знают и понимают еще меньше, как-то не успокаивает. Не новые мысли. Я понимаю. Читал их где-то. Кажется, в одном из писем Ампера. Надежд одолеть стены крепости знаний на моем уровне способностей надежд нет. Люди потолковей жизнь тратят, чтобы хоть чуть глубже разобраться, чуть глубже понять. Большинству и это не дано. Хорошо бы, чтобы одновременно не было дано и понимания своей посредственности, своего статуса, так сказать, рядового производителя прибавочной стоимости. И это еще я скулю! А что же говорить Валентине, которой при всех ее способностях и приткнуться некуда. Или Валерию Николаевичу, которому и жить-то осталось всего ничего. А Шурочка? Вечно без денег, с ребенком в деревне. Но смотри, та же Шурочка, при всех своих не очень-то радостных обстоятельствах, не очень-то унывает. Работает до упаду, спит сразу с двумя, если не больше, и всяческие мировые проблемы её не тревожат. Да, а все-таки неприятно. Нужно бы с ней расстаться. Но это частность в цепочке моих проблем, и частность не очень значимая. А что у нас в оптимали? Любящая жена, здоровые и нормально развитые дети, потом внуки, потом конец. И в следующих поколениях всё с небольшими вариациями повторится сначала. Ну, всё – приехали. Теперь порассуждаем о смысле жизни. А непонимание смысла такой жизни логически приведет к вопросу, а зачем такая жизнь нужна? Кажется, уже тысяч пять лет люди задумываются над этим. Если не больше. Но вразумительного ответа не нашли до сих пор. А чем же держится жизнь? Инстинктами. Встроенными в нас или благоприобретенными в процессе эволюции. Встроенным в нас инстинктом любви к жизни без всяких там философий. Впрочем, встроенным – это нехорошо. Намек на первоначального встраивателя. Это уже персонификация, намек на создателя. Впрочем, может быть, это и не трансцендентный бог вовсе, а нечто вполне материальное, человекоподобное. И нас создали для каких-то вполне утилитарных целей, а потом забросили за дальнейшей ненадобностью. Фу! Лезет же в голову такое! Что завтра за лекции?
__

Неделя прошла в трудах праведных и чтении по вечерам. Даже Ирку забыл отругать. Как-то вечерком пришла Шурочка. Пришла без обычного предупреждения. Мы с ней славно порезвились и заснули поздно ночью. Утром, расставаясь, я спросил: «А твой доктор не против наших встреч?»
Больше она не появлялась.
В субботу позвонила Валентина. Сказала, что В. Н. согласился принять врача.
Я привез профессора Воронцова. Диагноз был неутешителен. Больница малоэффективна. Расписал схему лечения с обильным медикаментозом, который еще надо было достать. Я достал. Деньги бывают очень эффективным инструментом и в таких вопросах. Пути указал давний знакомый – капитан Володя. У них в милицейской мед.части было всё.
В середине недели звонил Валерий Николаевич, Ему полегчало. Приглашал в гости «на старшего преподавателя кафедры философии». Я сказал, что нынешние философы, особенно местного производства, не внушают… Но он заверил, что это человек широко образованный, и с ним будет интересно. Спросил про здоровье. Сказал, что улучшилось настолько, что его уже раздражает необходимость пить столько лекарств. Причем без надежды когда-нибудь «соскочить с иглы». Его можно понять, но практически нельзя помочь. Профессор мне сказал, что нужна бы операция на сердце, а они делаются только в Москве и в очень незначительных количествах. Я обещал зайти. Еще он сказал, что обстановка у него дома накаляется в связи со все учащающимися визитами Виктора. По-видимому, он собирается окончательно вернуться к ним в дом. Валентине в этом случае придется уйти, а это со всех точек зрения ужасно. Трудно себе представить, чтобы человек за два года службы в армии мог так измениться. Он просто законченный уголовник. Но что я тут могу поделать? Дела семейные.
В одной из групп появилась новая студентка. На редкость миловидная девушка. Жаль, что моя студентка. На следующем занятии допрошу своих девиц подробно. Но следующего раза не было. Оказалось, что это моя учащаяся привела на занятия свою сестру, которая учится в университете. Что ж – более высокая культура и впрямь бросается в глаза.
На воскресенье взял у нашего распространителя билеты в театр. Давно в театре не был. Что-то уж очень девчонки мне этот билет настырно совали. Что-то тут стороннее. Ну, да чем я рискую!
В субботу пошел к Валерию Николаевичу. Не очень хотелось. Дома тепло и уютно, а на улице ранняя осень. Дождь и ветер.
Философ был седовлас и значителен. С Валерианом на «ты». Речь у них шла о будущем человечества. Не больше и не меньше. То, что мир идет к социализму, казалось мне очевидным. Причем принципиальные преимущества социализма подкреплялись явными недостатками капитализма. Особенно в социальной сфере. К сожалению, практика нашей повседневной жизни не радовала, но я все списывал на частности, на нашу специфику. Я знал, что эти мои убеждения более интуитивны, чем аргументированы, так как мы были лишены серьезной и хоть относительно объективной информации, особенно цифровой. Но что тут можно было поделать? Философ сказал, что в кругу «своих» он выражает большие сомнения в справедливости доктрины Маркса для нашего времени. А, особенно, в Ленинско-Сталинской интерпретации. Капитализм, на практике, изрядное дерьмо, невзирая на все свои либеральные ценности, но мы с нашим «реальным социализмом» мало достойная ему альтернатива.
Я не знал, как себя вести. Черт его знает, не провокатор ли? В. Н., по-видимому, почувствовал мое настроение и попытался перевести разговор на другую тему: «А ты можешь сформулировать, что есть вообще прогресс для цивилизации?»
Философ начал говорить длинно и не очень, убедительно, но тут хлопнула входная дверь, и в комнату не столько вошел, сколько ввалился молодой парень. Как я понял – это и был племянник Валериана Виктор. Что- то было в его поведении ненормальное. То ли пьян, то ли наколот?
– Где Валька? Я сегодня дома ночую. Пусть перебирается к тебе.
Валериан побледнел.
– Не командуй!
Но племянничек на его слова никакого внимания не обратил и дальнейшее слушать не стал, а хлопнул дверью и направился в другую комнату. Через некоторое время раздались какие-то странные звуки. Я понял, что он выбрасывает Валины вещи в коридор. Философ засобирался домой и быстренько испарился. Я сказал: «Разрешите мне с ним потолковать?»
– Не надо, Валя. Вы уйдете, а мы останемся.
– Ну, обратитесь в милицию!
Валериан страдальчески молчал.
– Нельзя не давать наглецу и хаму отпор, иначе он на голову сядет!
– Пожалуй, уже сел. Он Валентину пару раз побил.
– Что? – я вскочил.
– Он опасен, – продолжал Валериан, – Валентина говорит, что у него есть пистолет.
Щелкнул замок парадной двери, и вошла Валентина. Видимо, еще в коридоре всё поняла. Села, не снимая плаща.
– Подвезёшь меня в общежитие.
– Конечно, но так же не может продолжаться?
Все молчали. Потом она встала и пошла собираться.
Я вышел в коридор. Действительно, ситуация! Конечно, можно набить ему морду. Почему-то я был убежден, что это мне удастся. Но оружие!
Валя вышла с сумкой. Мы попрощались с В. Н. и вышли на улицу.
– Про пистолет – это правда?
– Даже два. И травкой он торгует.
В машине я сказал: «Валя, зачем тебе в общежитие? Поехали ко мне. У меня же две комнаты! Ты на диване, я в спальне, или как там захочешь. В общежитии же может просто не оказаться места! Заодно поразмыслим, как с этим негодяем быть. Она немного задумалась, а потом устало обронила: «Ладно. Поехали к тебе». Придвинулась ко мне и устало положила голову мне на плечо.
– Невинности ты меня уже не лишишь.
Я завел мотор, и мы поехали.
– Давай все воспринимать не обязательно в сексуальном аспекте.
– А такое возможно? – она снова села прямо, – Какая-нибудь еда у тебя дома есть?
– До утра продержимся, а утром смотаемся на базар.
Дома Валентина сразу отправилась в ванную, а я сел за телефон. Беседа с капитаном Володей закончилась следующим образом.
– Если ты обеспечиваешь его изъятие немедленно – получаешь премиальные в размере месячного оклада.
– Ты это серьезно?
– Абсолютно. Серьёзней не бывает.
– Что ж, посмотрим, что можно сделать. Утром позвоню
– Обязательно. А я тут же подъеду для выполнения своих обязательств.
Он засмеялся. Валентина вышла из ванной в милом халатике, комнатных туфлях, и мы пошли ужинать.
Время было еще не позднее, и я собирался почитать. Вынес Вале белье и сам постелил себе в спальне. Она молчала.
– Ложись. Можешь на сон грядущий что-нибудь почитать.
На меня лучше всего действует Библия. Постелил, разделся, лег. Включил свет в изголовье и вперился в книжку. А лихо я его сдал! Как насчет морали? Довольно спокойно. Интересно, это личный аморализм или всё действительно в пределах? Не удержался и окликнул Валентину. Она тут же появилась в проёме двери.
– Это правда, что он на тебя руки подымал?
– И надо же было деду выбалтывать постороннему человеку.
Дверь с треском захлопнулась. Значит, правда. Что ж, тем лучше. Постепенно чтиво захватило и вытеснило даже мысли о Валентине, которая раздевалась в соседней комнате. Дарвин писал: «Выживает не тот, кто сильней или умней, а тот, кто быстрее всех приспосабливается к переменам». Странно. Разве это не есть одно из проявлений разума?
Статья была длинная и меня начало клонить ко сну. Последняя фраза, которую я прочел, была: «Биологическая основа человеческой нравственности – инстинкт видосохранения».
Проснулся в полной тьме от того, что Валентина прижималась ко мне, бормоча: «Не могу заснуть…»
Когда мы успокоились, Валя сказала: «Я деда хорошо отчитала за то, что вмешивается в мою личную жизнь».
– Но ведь он прав. Такие отношения не должны продолжаться слишком долго. Этим мы просто мешаем друг другу устроить по-настоящему свою жизнь.
Раздался телефонный звонок. Мы замерли. Второй аппарат стоял рядом, и я поднял трубку.
– Валентин Николаевич, бога ради извините, что разбудил вас среди ночи, только что ушла милиция. Они забрали с собой Виктора. У него нашли оружие и наркотики. Это какой-то кошмар.
– Это дед, – сказал я, прикрывая ладонью трубку, – Виктора арестовали. – Как вы себя чувствуете?
– Глотаю всё подряд.
– Мы сейчас приедем.
Положил трубку. Быстренько оделись. Валентина начала складывать свою сумку, а я пошел выводить машину.
Сказать, что встать среди дождливой ночи и куда-то ехать – это может доставить удовольствие, значит сильно погрешить против истины. Но надо! В общем, та самая осознанная необходимость.
__

Утром мне позвонил Володя.
– Ну, я все исполнил. Ты доволен?
– Еще больше буду доволен, когда этого подонка упрячут на пару лет куда подальше.
– В этом можешь не сомневаться.
– Вечером я подъеду.
Потом позвонил Валентине.
– Как там у Вас?
– У нас всё в порядке. Вызывала скорую, но теперь всё прошло. Спит.
– За что его взяли?
– Я же тебе рассказывала про наркотики. А тут еще оружие.
– Дурак самодовольный. Кто ж такое дома на виду держит?
– Это случайно. Не хочу по телефону. Встретимся – расскажу подробней.
– Я сейчас за продовольствием на базар. Сегодня же воскресенье. Вечером в театр собираюсь. Ты идешь?
Она положила трубку.
Вдруг я подумал, что теперь будут это дело раскручивать и Валентину начнут тягать к следователям. Снова набрал её номер.
– Послушай, тебя могут вызвать к следователю. Запомни! Ты ничего не знаешь! Иначе могут быть большие неприятности. 3а недоносительство.
– Спасибо. Поняла.
Положила трубку.
__

День прошел как день. Ничего необычного. Домашние дела поглощают кучу времени. Дочитал статью о нравственности. Все время пытаюсь приложить прочитанное к себе. Перед уходом положил в конверт деньги и спрятал в карман. Включил телефон и хотел было уже уйти, как телефон, зазвонил. Моя студентка, та самая Ирка, которую я все собираюсь отругать.
– Валентин Николаевич, девки говорят, что я нахальная сверх всякой меры.
– Ну, – сказал я, – кое-что в этом есть, но пока ничего страшного. Впрочем, может быть, я не все знаю? В прошлый раз – это ты звонила?
– Каюсь. Но цыплят по осени считают.
– Не очень понятно, но что тебе на этот раз нужно?
– Валентин Николаевич, вы в театр на машине едете?
– Да.
– А нас подкинуть сможете?
– Отчего же! Если вас не больше трех, то пожалуйста. Приходите…
И я назвал ближайший к общежитию угол.
Когда я подъехал, они уже ждали. И хоть было их четыре, я промолчал. Но все обошлось. Они хихикали и тараторили, а, приехав, хором сказали спасибо и упорхнули.
В театр хожу редко. Конечно, ТV тоже виновато, но в основном дело в репертуаре и качестве исполнения. Но все же хожу. Бывают и удачи. А если не нравится, то не стесняюсь уходить после первого же действия. Пробираюсь к себе, в девятый ряд. Это сравнительно дорогие места и наша молодежь тут отсутствует. О чем-то задумался, но когда, пропуская кого-то, встал, то очутился лицом к лицу с…
Я тогда не знал, что ее зовут Зоей. Она тоже как-то растерялась. Именно от растерянности я поздоровался. Улыбнулась и кивнула мне. Не желая терять хрупкую еще связь, сказал: «А я было решил, что у меня новая студентка, но девочки меня уже просветили. И как это вы, филолог, вынесли целый час электроники?»
– Если откровенно, то я пришла специально послушать вас. Мне сестра уже все уши прожужжала, как вы замечательно лекции читаете, какой вы интеллигентный и вообще…
– Вы меня несколько смущаете. Думаю, вы понимаете, что все относительно. Наверное, с вашей профессурой мне не ровняться.
– Нет. Не знаю как там по технике, но с точки зрения филолога всё у Вас действительно на высоте. Правильная речь, реплики к месту. Удержать внимание аудитории не авторитаризмом, а вот так, профессионализмом – это впечатляет!
– Вы не совсем правы. Это для вас схемотехника – муть зелёная. А для профессионала в ней есть своя красота решений. К тому же – сознание, что от знания этой схемотехники зависит успешность твоей будущей работы. Вы другого мира человек, но очень милый.
Она чуть покраснела, а на нас зашикали – оказывается, спектакль уже начался.
До антракта я дожил с трудом. Если бы не симпатичная соседка – ушел бы после первого же действия, не задумываясь. Теперь я понял Иркину игру. Все было организовано заранее. Ну, Ирка, погоди!
– Как вам, – спрашиваю, – пьеса?
Мнётся.
– Может еще разыграются?
– Пойдемте, пройдемся. Доставим Ирке удовольствие.
Она сделала вид, что не услышала. Мы продвигались к выходу. Я шел сзади. Какая приятная девушка! И как держится! Кажется, вас, Валентин Николаевич, атакуют по всем правилам, и на самом высоком уровне. Ну что ж. Никаких возражений.
Мы прохаживались по фойе. Вокруг мелькали знакомые лица моих учащихся – девчонок по преимуществу.
– Как это вы устояли и до сих пор не женились в таком окружении? – спрашивала она, улыбаясь, полушутя.
– Но и вы уже на третьем курсе, красавица и тоже одна!
– Ну, я не всегда одна, и потом, у меня, по-видимому, что-то с психикой. Как-то я не могу к этому так легко относиться.
– Вот вы за меня и ответили. У вас ведь тоже, несомненно, множество поклонников, но все что-то не то. Верно? Мне очень приятно знакомство с вами.
– Правда? Так это все Ирка с Клавой подстроили?
– Что ж, скажем им спасибо.
После спектакля я отвез ее домой. Мы чинно простились и договорились встретиться в следующую среду. Что-то в этой девушке было необычное. Что-то еще, помимо очаровательной внешности. Какая-то тонкость, культура. Это помимо милых ямочек и тонкой талии.
Потом поехал к Володе.
На следующий день, уже под вечер, позвонил Валериан Николаевич и пригласил в гости «на интересных людей». По-видимому, для обсуждения очередных мировых проблем. Из-за Валентины мне идти не хотелось, но и отказываться было неудобно. Главное, конечно, состояло в том, что мне всё это было интересно.
Поехал.
Сидели всё тот же философ и некто, представившийся Геннадием Михайловичем, доцентом кафедры мировой экономики. Но речь у них шла о проблемах нравственности. Звучали имена великих философов, излагались различные концепции нравственности. Эти академические словопрения скорей напоминали семинар, и я решил его прервать. Улучив момент, вставил следующее: «Вы уж очень широко берете. Ответьте лучше на вопрос попроще: законы нравственности едины для всех, или кое-что зависит от конкретной личности и ее значимости в мировой истории?»
В. Н. высказался в том духе, что, разумеется, законы нравственные едины для всех, хотя само понятие нравственного исторично.
– Но тогда как можно называть великими людей типа Цезаря, которые, если оставить в стороне масштабы, вопиюще безнравственны. В сущности – это бандиты, рэкитиры, по современному. Наполеон любил воевать, и до поры это у него неплохо получалось. Но потребности для Франции завоевывать всю Европу, а особенно Россию, не было. Два с половиной миллиона французов погибли, в сущности, ради его амбиций. Но кто нынче станет отрицать величие Наполеона?.. Кстати, за ним еще ограбления множества дворцов и музеев, и всяческое грабительство под названием контрибуции и т. д. Говорят, что он «разбил феодальные горшки» по всей Европе, но вспомните реставрацию!
Дальше пошло веселей, и мы проорали еще часа полтора в полное свое удовольствие. Потом появилась Валентина и всех угостили чаем с печеньем (печенье принес я).
Философ вышел в туалет. Вслед за ним последовал и я. Когда дернул ручку старинного бачка, мне показалось, что там что-то упало. Немного поразмыслив, встал ногами на унитаз, приподнял крышку бачка и запустил туда руку. Через несколько секунд не без труда вытащил завернутый в пластик пистолет ТТ с запасной обоймой. Менты убогие! Как же они не нашли? Вода уже проникла внутрь. Обтерев пистолет кое-как туалетной бумагой, сунул его за пояс, а обойму в карман.
Выйдя из туалета, я переложил свою добычу в сумку и уже хотел, было вернуться в комнату, но тут приоткрылась дверь и меня позвала к себе Валентина. В комнате у нее сидела пожилая женщина и, положив руки на колени, смотрела на меня грустными просящими глазами. Валентина еще не представила ее, как я уже догадался, что это мать Виктора. Малоприятная ситуация.
– Валентин Николаевич, – начала она, – вы знаете, что Витя арестован и ему тюрьма грозит?
– Знаю.
– Вы не могли бы помочь в этом деле?
– Я?
– Валя говорит, что у вас связи, знакомые.
Я посмотрел на Валентину. Она сидела, опустив глаза.
– Ты что, действительно хочешь, чтобы он вернулся и продолжал тебя избивать?
Она не ответила, а мать торопливо заговорила.
– Да никого он в своей жизни пальцем больше не тронет! Урок получил хороший. Умоляю вас, помогите! Вы можете. Я знаю. Вот и Валя говорит.
Я начал закипать. Из рассказа капитана Володи я знал, что через Виктора они вышли на целую группу торговцев наркотиками, причем всех заложил Виктор.
– Вы знаете, что он торговал наркотиками?
– Знаю, следователь говорил, но как же это может быть? Откуда у него наркотики? Валентин Николаевич, Виктор – это все, что у меня есть. Явите милосердие, помогите.
Обратившись к Валентине, я спросил: «Зачем ты вводишь человека в заблуждение? Я что – начальник милиции города?»
– Но ты мог бы попытаться! У тебя же есть связи!
– У меня голова идет кругом! Кто я такой, чтобы освобождать людей от уголовной ответственности? Я тебя просто не понимаю.
– Если не хочешь ничего сделать – так и скажи.
– А ты хочешь? Мало натерпелась?
Лицо у нее было угрюмо и замкнуто, и вдруг, срываясь на крик, она швырнула мне в лицо: «Не твое это дело, что и от кого я натерпелась!»
Обратившись к матери, я сказал: «Валентина права. Не мое это дело в уголовщину ввязываться».
Выскочив за дверь, я направился к Валериану.
Все уже разошлись.
– Ну, так сколько моралей вы насчитали?
– Валентин Николаевич, Валя говорила с вами насчет Виктора?
– Да. Только что.
– Вы поможете?
Я был совершенно обескуражен. Происходящее казалось мне иррациональным до невероятности.
– Валериан Николаевич, он торговал наркотиками. Вы представляете, что такое наркотики? Вы сможете посмотреть в глаза матерям, детей которых он втравил в это дело? Которых он и его банда искалечили? Я знаю, откуда сведения о моих возможностях. Право же, они сильно преувеличены. Но скажу вам со всей откровенностью. Я если бы и мог что-то сделать – не сделал бы. По моим понятиям, он негодяй.
– Он оступился.
– Можно это и так назвать, но если бы его не остановили, он еще долго бы оступался. И многие дорого бы за это заплатили.
– В общем, вы помочь отказываетесь?
– По-моему, это просто безнравственно. Да и возможностей у меня таких нет.
– Тогда вот что, Валентин Николаевич. Так сказать, по совокупности содеянного, избавьте нас на будущее от своего присутствия!
До меня как-то не сразу дошло, что, выражаясь языком старинных романов, мне отказывают от дома. Я довольно долго смотрел на него. Потом молча вышел. Черт бы меня дурака, побрал! Зачем я вмешивался не в свое дело? Или я действительно плохо понимаю? Может быть, если бы это был мой брат, я воспринимал бы все иначе? Но это не мой брат, а посему у меня другая точка зрения. Как он сказал: «по совокупности содеянного»? На душе было паскудно.
Дома достал пистолет. Разобрал, протер, смазал. Опасная игрушка. Лучше бы выбросить, но как сидит в руке! Надо его куда-то спрятать.
___

На следующий день пригласил Ирину в свою лабораторию.
– Колись, – говорю, – старушка.
Смеется.
– Я думала, вы мне зачет по курсу хотите поставить!
Ирка – девка разбитная, и за словом в карман не лезет.
– Как вам Зоя понравилась? Правда – прелесть?
– Внешне – очень приятная девушка. У нее кто-то есть?
– Она не как все. У нее что-то все романы неудачные. Мы как-то сидели, а она говорит: «Срочно надо замуж выходить, а то не выдержу». Вроде шутя сказала, но, знаете – поклонников у нее тьма, но она ни с кем еще не была. Тут мы с Клавкой и решили ее с вами познакомить. Но с ней, знаете, если спать, то жениться нужно, Так что вы смотрите! Если что не так – сразу рвите.
– Понял, – говорю, – спасибо за ценную информацию.
– А вы ей очень даже глянулись.
Вечером я дежурил по общежитию. Все было спокойно. Правда, на четвертом этаже какая-то пьянь из не наших ломилась к девочкам в комнату, но я их быстро привел в чувство. Особого членовредительства не произошло, так что, когда они пришли в себя, мои дружинники просто выставили их на улицу.
Зашел в подвал к Володе. Он сидел на застланной тряпьем кровати. Сидел как-то неестественно согнувшись.
– Ну что, – сказал я, помянем Саркисыча? Никак я к этой штуке не привыкну, к смерти. Вот был, и вот уже нет. Как небывало.
Он достал из тумбочки початую бутылку и пару граненых стаканов. Разлил, выпили.
– Ты чего это, – говорю, – такой кислый?
Тут только я заметил, что лицо его неестественно желто. Я начал понимать, что мой монолог был на редкость неуместен.
– Да вот, болею всё.
Говорил он тихо.
– Выпью – легшает. В больницу я ложусь, в онкологическую. – Я похолодел, испытывая тягостную неловкость от своей болтовни.
Помолчали.
– Слушай, – начал он, – Саркисыч тебя хвалил. Да и нет у меня никого более.
– Так ты же женатый!
– Не для баб это разговор. Слушай. В охране я служил. Порядки сам знаешь в лагерях какие! Золото там добывали, и если что зеку надо – за все золотом платили. Им-то оно там ни к чему было. А за золото – и водку, и жратву, и даже баб. Но вывезти почти невозможно. Я чекушку чудом увел. Сильно рисковал. Но осталась у меня там захоронка. Места эти нынче открытые, но все же опасно – народ тамошний уж больно крутой. Обшманают, шлепнут и в болоте упрячут. Хотел я с тобой на пару, но вот незадача – приболел. А золота там – полная фляжка. Это ж кил на пять потянет. Я те карту дам, где остановиться скажу. Как пройти научу. Поедешь?
Я молчал.
– Оружие есть какое?
Я снова промолчал.
– Ага, значит есть. Без оружия туда и не суйся. Шлепнуть могут. Особливо если новый человек. Так что, если что, не стесняйся с ними. Вот подумай. Коли надумаешь – скажи. Да не тяни. Адрес мой – вот он, – порывшись в ящике стола, протянул мне бумажку, – думал я к тебе податься, а ты вот сам пожаловал. Только не тяни. Со мной оно всяко может обернуться.
Мы допили, и я пошел домой.
Кажется, на отсутствие сильных впечатлений мне последнее время жаловаться не приходится. Стоит ли рисковать ради очередной партии золота? Конечно, того, что есть, на всю жизнь не хватит, но cуществуют же люди и так? После внушительных первоначальных затрат я живу нынче скромно. Деньгами не швыряюсь. Больше полутора-двух зарплат в месяц не трачу. Виктор вот мне стоил. Это же надо быть таким дураком! Правильно Талейран заметил: «Бойся первого порыва! Он чаще всего благороден, а это не всегда оптимальный вариант». Ну, может и не совсем так, но за смысл ручаюсь. Так быть или не быть? Рисковать или мирно обустраивать свою дальнейшую жизнь, где ждут меня жена, дети, служебные успехи или неурядицы. Впрочем, возможен и кирпич на голову. Как тому же Володе. Жизнь – штука такая. Вполне может подсунуть. Кстати – вот кое-что и подсунула.
Дома было обычно, то есть тепло и уютно. Переодевшись, завалился на тахту, закрыл глаза и приятно поплыл куда-то. Столько водки – и не закусывая! Но ведь и обстоятельства!
Зазвонил телефон. Теперь у меня новинка – все разговоры автоматически записываются. Звонила Ирка.
– Валентин Николаевич, я только у Клавки с Зоей была. Мне очень надо знать, как вы к Зое относитесь?
– Ира, – говорю, – я ж ее в жизни три раза видел и один раз разговаривал. Что можно сказать, если серьезно? Мне она понравилась. По-моему она умница, воспитанная интеллигентная девушка. По ее сестре этого никак не скажешь.
– Но вы серьезно к ней относитесь?
– Вполне серьезно и очень уважительно.
– Она к вам тоже. Вы ей понравились, но если вы завтра опоздаете – ждать она не будет.
– Ну, как всякая уважающая себя девушка. Я вообще-то должен поблагодарить тебя за хлопоты. С меня причитается. А можно полюбопытствовать, что тобою движет?
– Сама толком не знаю. Хочется, чтобы у такой красивой и умной девушки был хороший муж. А то вляпается с голодухи в какого-нибудь фраера. Да и вам такая жена в самый бы раз! А то женитесь на какой-нибудь Шурочке и будете с ней всю жизнь маяться. Всё. Меня гонят. Тут уже толпа собралась. Пока. Зачёт за вами.
Ай да Ирка! Инстинкт это что ли такой? Помню, в четвёртом классе жили мы на Урале. Начитанный мальчонка в больших очках, которые вечно у меня ломались. Как-то на перемене девчонки из нашего класса потащили меня неведомо куда по коридору. Гляжу, навстречу нам другая группа девчонок ведет какого-то вихрастого, и тоже в очках. Когда сошлись, нас, двух очкариков, подтолкнули друг к другу: «Вот познакомьтесь!» И действительно, мы как-то сошлись с ним. Как и я – большой любитель чтения был! Что ими двигало? Не знаю как назвать, но что-то хорошее, доброе.
Прослушал и стер свой разговор с Иркой.
Интересно себя слушать! Как-то лаборанты записали мою лекцию. Я не знал, что записывают. Впечатление было не из приятных. Еще долго звучали во мне не самые удачные фразы, ненужные слова-паразиты и еще много такого, от чего следовало избавляться.
Поставил apassionat'у и стал «балдеть». Как-то Ленин хорошо сказал: «Прекрасная, нечеловеческая музыка…». Ленин любил Бетховена, а Сталин Дунаевского. Фу! Ну что в голову лезет!
Снова переключился на музыку. Пора было уже ложиться. Но как быть с этим золотом? Чье это, по сути, золото? Политических зеков, посаженных туда нашим бандитским государством? Во всяком случае, в те времена явно преступным. Бог мой, сколько же народу изничтожили! Благородно было бы отдать в какой-нибудь фонд политзаключенных. Но ведь разворуют, по обыкновению! Что-то в этом направлении все же можно бы сделать. Вот тут детский дом недалеко. Игрушек им накупить. На том и заснул.
__

Я человек совершенно неверующий, но иногда мне кажется, что что-то кроме известного нам видимого мира все же существует.
Весь день некие силы пытались помешать мне встретиться вечером с Зоей. На работу позвонили из общества «Знание», что надо срочно прочесть лекцию о религии на швейной фабрике. В семь вечера. Еле отбился. Уже дома позвонил приятель и сказал, что продают собрание сочинений Анатоля Франса, за которым нужно заехать… в семь вечера. Еле умолил перенести рандеву на восемь. После этого я телефон выключил. Потом, поразмыслив, снова включил. Потом мне показалось, что мои роскошные настольные часы врут, но наручные показывали в точности то же время. В шесть часов я выкатил свой драндулет и малость его почистил. В шесть сорок я переоделся и без десяти семь сел за руль. «Так, – подумал я, – теперь он не заведется!» Но это было с моей стороны маленькой хитростью. Иногда помогало. И действительно, завёлся сразу. Впрочем, как и всегда. В шесть пятьдесят восемь я остановился в безлюдном переулке напротив областной библиотеки. В семь двадцать она вышла из подъезда. Стройная и красивая. Как и почему такую девушку ещё не увели? Тут меня прямо-таки кольнуло: цветы очень не помешали бы. Догнал, поздоровались, чуть улыбнулась.
– Немного зачиталась, ничего?
– И чем же?
– Луначарским.
– История Западно-Европейской литературы?
– Да, а вы читали?
– Ну, кое – что.
– А зачем вам это?
– Типично американский подход. Мне интересно. Это, кстати сказать, наверное, не очень хорошо. Я понимаю, что разбрасываюсь. Но для моих студентов специальных знаний у меня хватает, а мне еще и многое другое тоже интересно. И вообще, мне всегда чего-то хочется. Сверх того, что я имею, знаю.
– А сейчас?
– И сейчас, конечно. А что? – я замялся и сунул руку в карман, – Мне проще показать.
Она наклонилась в мою сторону и, глядя на мою руку, сказала: «Ну, покажите…»
Прежде, чем она успела опомниться, я подхватил ее на руки, слегка прижал к себе и бережно понес. Реакция была неожиданной: она как-то трепыхнулась, но не очень энергично, и через несколько шагов спросила: -- Не очень тяжело? -
- Вы даже не представляете, до чего приятно!
Еще через несколько шагов она сказала:
- Верните меня, пожалуйста, на землю. Люди же вокруг!
Людей, положим, не было, но до машины оставалось всего несколько шагов. И я сказал: «Еще немножко. Осталось всего пару шагов». Около машины я бережно опустил ее. Она с улыбкой смотрела на меня.
– А знаете, меня еще никто на руках не носил, хотя попытки были.
– Я тоже в первый раз. Это что-то на меня нашло.
– Куда мы едем?
– Если не возражаете, то тут недалеко продают всего Анатоля Франса. Надо поскорей забрать. А потом пойдем восстанавливать силы и чего-нибудь поедим.
– Вам нравится Франс?
– Жуткий эрудит и на мой вкус несколько многословен.
– Зачем же вы его покупаете?
– Я недостаточно образован, чтобы всерьез давать оценку Франсу, но, быть может, со временем до меня дойдет? Очень уважаемые люди говорят, что он большой писатель. Кроме того, жена может оказаться филологом и, наконец, дети! Если дома будет Франс – вероятность того, что они его прочтут резко возрастает. Мой полуграмотный дедушка собрал для своей дочки великолепную библиотеку, и она многое прочла. Я тоже кое-что. Немного погодя спросил: «Как вы думаете, будут наши дети читать Франса?»
Она слегка покраснела, улыбнулась и сказала: «Не знаю. Наверное будут». И немного погодя: «Это было бы хорошо».
Пока я сбегал к приятелю, она сидела в машине. Не дёшево, но что поделаешь!
– Куда поедем кушать?
– Ресторан отменяется. Я не одета, соответственно и буду плохо себя чувствовать.
– Но мы проголодались, а столовки все уже закрыты.
– В другой раз. А сейчас отвези меня домой. Помолчав, я заметил: «Спасибо тебе».
– За что?
– «Пустое Вы сердечным ты она, обмолвясь, заменила»
– Кто у нас филолог?
– А правда, давай на «ты?»
– Ну, раз уж ты меня на руках носил… – она засмеялась.
– Ладно, поехали домой. Когда мы снова увидимся?
– В субботу мы с Клавой едем, как обычно, домой.
– А нельзя разок не поехать? Скажи, что важнейшее дело.
– И какое же?
Я молчал, соображая, как сформулировать, чтобы не слишком форсировать события. Взял ее за руку.
– Сформулируешь сама. Кто у нас филолог?
Руку она не отняла.
– Понимаешь, мы из дому везем еды на
неделю.Мама как навалит – Клава одна не донесет. А электричка приходит очень рано.
Насчет Клавиных возможностей по части переноски тяжестей у меня были несколько другие представления, но эту тему я развивать не стал.
– Мы встретим ее вместе на машине.
– Электричка приходит очень рано.
– Мы поставим будильник.
Руку пришлось оставить и переключать скорости.
– Я подумаю.

Мы вышли возле её дома. Было уже темновато. Расставаться не хотелось.
– Погуляем немножко?
И мы двинулись по узкому тротуару мимо частных домов этой окраины города.
Домой я приехал часов в девять. В голове вертелось: какая милая и приятная девушка! И некое непривычное смятение чувств. Потом сформулировалась еще одна мысль: в общем-то все обычно. А почему, собственно, должно быть не обычно? И что в этом плохого? В конце концов, у всех людей по четыре конечности и все такое прочее. Но для меня лично всё совершенно необычно. Она мне очень, очень нравится. Да, всё преходяще. Возможно, в будущей совместной жизни пропадет очарование новизны впечатлений, и талия не будет такой тонкой, но что-то сущностное должно остаться. Положим – тоже бывает, что не остается. Да и о каком сущностном ты говоришь? Ты ведь ее совсем не знаешь. А от любви до ненависти только один шаг. Так, кажется, у Спинозы. Но ведь не обязательно! Совсем не обязательно! И тому немало примеров.
Зазвонил телефон. Как всегда не здороваясь, Ирка спросила: «Ну, как? Все было хорошо?»
– Ирка, не лезь в душу, не переходи границы.
– Не буду. Просто мы с Клавой очень переживаем. Правда же, она прелесть?
– Правда.
– Вот вы ее еще узнаете. Но помните: таких, как она, обижать нельзя.
– Ты права. Она действительно прелесть.
– Только вы не очень спешите. И где мой торт?
– Будет завтра.
– Я шучу, – она засмеялась, – Спокойной ночи. Только ей не говорите, что я звонила, и вообще.
– Что ты знаешь о ее личной жизни?
– Одни только неудачные романы. У нее жених есть, но вы не обращайте внимания. Ему против вас слабо. Это все детские увлечения. Он в армии сейчас, и она ему уже давно не пишет.
Смотрите, не проговоритесь.

Улегся на тахте и включил приемник – отличный «Филлипс». На коротких волнах наткнулся на нечто громкое и весьма не мелодичное. Однако что-то в этом было. И где-то я это уже слышал. Да ведь… точно! – «Иисус Христос – суперстар». Сцена на площади. Вот тот, на мой взгляд, не частый случай, когда музыка такого рода не только уместна, но, пожалуй, наилучшим образом соответствует происходящему на сцене. Представляю, как это выглядело бы у Верди! Тоже, наверное, было бы здорово! Трудно себе представить, как можно мелодичным, пусть даже многоходовым рядом передать ощущение беснующейся толпы полудиких иудеев? Нет, здорово, конечно. Но тут звук стал затихать. Станция «уходила». И что я ни делал с настройкой, музыка уплыла в тишину бессмысленного потрескивания помех.
Я ругнулся и выключил приемник. Хороший пример человеческой беспомощности. Вообще-то есть способы борьбы с этим явлением затухания звука на коротких волнах, но сиюминутно сделать нельзя было ничего. И если Зоя вдруг пошлет меня куда подальше – я точно так же ничего не смог бы поделать. Но этого нельзя допустить! Конечно, невозможно быть лучше, умней, чем ты есть на самом деле. Во всяком случае, надолго. Но пытаться надо. С этой абсолютно гениальной мыслью я и заснул.
___

На следующий день купил большой торт и через Клаву передал его Ирке. Назад не вернули. После своих лекций я отправился читать лекцию на швейную фабрику. Бедных женщин согнали после смены, и им явно было не до моих антирелигиозных выпадов. Но к концу даже заслушались. Потом домой. Через ресторан, где теперь обедал. Вечером читал, почему-то ждал телефонного звонка и думал о золоте. Не совсем представлял себе – почему такие страсти? Ну, приехал, выкопал, уехал. Это в деревне, где все всех знают! Кто приехал? Зачем? Чего в тайгу подался? И т. д. Конечно – не просто. И я же, наверное, не первый являюсь с такой миссией! Нет, это не просто и совсем не безопасно. Тут Володька прав, и надо что-то придумать. И, прежде всего – стоит ли вообще рисковать? А он ведь ждёт ответа. Так. Уже восемь часов. Поехали.
Езда заняла минут пятнадцать. Дом на фоне расположенных вокруг домишек выглядел действительно капитально. Позвонил. Через некоторое время вышла средних лет женщина. Я назвался. Пригласила в дом.
– Говорил Володя, что вы, наверное, зайдете. Сам-то в больнице. К операции его готовят, но врачи говорят – шансов мало. Я вам как раз завтра звонить должна была – он велел.
– Когда операция?
– Через неделю. В понедельник.
– Когда посетить его можно?
– Да каждый день с десяти часов до четырех.
– Передайте, на неделе зайду. Скорей всего послезавтра. Скажите, что я согласен. Он поймет.
Она, видимо, была в курсе всего и как-то облегченно вздохнула.
– Ну, спасибо вам.
– Вы только молчком! А то дорого стоить может. Кстати, вы не могли бы со мной поехать? Было бы хорошее прикрытие!
Она задумалась.
– Я должна спросить у Володи.
___

Домой вернулся еще до девяти. Телефон звонил – это я услышал еще за дверью. Звонила Клава.
– Валентин Николаевич, тут у меня записка для вас.
– Если не запечатана – прочти.
– А нехорошо чужие письма читать!
Послышалась какая-то возня, и Иркин голос произнес: «Валентин Николаевич, она будет завтра в библиотеке с пяти до семи».
– Спасибо, Ириша. Ввек тебя не забуду. А Клавке дай от моего имени по одному месту.
Их хихиканья я слушать не стал и положил трубку.
На следующий день все было нормально. Потусторонние силы вроде бы угомонились, и к семи вечера я был на своем посту. Сидел в машине и пытался читать журнал «Коммунист».
Ровно восемь. Она вышла из библиотеки и, стремительно сбежав по ступенькам библиотечного крыльца, не оглядываясь, пошла по улице. У меня сердце упало. Завел машину, обогнал ее и вышел навстречу. В голове сумбур. Подняла голову, увидела меня и мило улыбнулась. Как-то необычно она улыбалась, поднимая одновременно и брови. Все мое напряжение моментально испарилось. Подойдя к ней вплотную, я слегка обнял ее и прижал к себе.
– Я почему-то думала, что ты сегодня не придешь. Какие-то фразы вертелись у меня на языке, но я молча продолжал ее обнимать. Потом мы поехали обедать. Гуляли возле ее дома. О чем-то говорили. Мне казалось, что разговорами о сестре, учебе она как-то инстинктивно старалась отодвинуть не только момент расставания, но и то, что при этом должно быть сказано.
Было уже совсем темно. Чудесно пахло свежей листвой. После изрядной паузы она сказала: «Знаешь, будет лучше, если в субботу я все же поеду домой».
– Кому лучше?
– Может быть, нам с тобой. Ведь мы знакомы всего ничего. Дней десять! Мы ведь и встречаемся с тобой всего третий раз! Даже с учетом нравов нового времени – это уж очень мало. Что я знаю про тебя? А ты про меня еще меньше.
Она замолчала.
– Будешь смеяться, но у меня в твое отсутствие все время какое-то чувство опасности.
– И чего же ты боишься?
– Боюсь, что тебя украдут, что ты вообще исчезнешь. Мне даже сон приснился, что я тебя жду, а тебя все нет и нет. У меня какое-то чувство собственника появилось! Куда-то я тебя прятал, от кого-то мы убегали. Но при всем при том, что мне хочется быть с тобой, я понимаю: в общем-то, ты права. Я ведь хочу, чтобы мы были вместе не какое-то время, а навсегда! Ты первая девушка, которая вызывает во мне такие чувства. Ты для меня драгоценнейшая драгоценность! Может быть, с точки зрения стратегии отношений я поступаю не самым разумным образом, но мне как-то наплевать на это. Я хочу, чтобы ты была со мной. Конечно, при условии, что и ты этого хочешь. Я держал ее под руку. Она прижалась ко мне и сказала:
- Ты даже не представляешь, как мне это приятно слышать, хотя что-то подобное я уже пару раз слыхала. – Немного погодя спросила:
- Ты собираешься на мне жениться?
- Нет, — сказал я, и ее рука чуть дрогнула. – Я буду просить тебя выйти за меня замуж. – Она засмеялась.
- Я тебя заверяю, что никто меня не украдет. Я вообще не завожу «случайных»
романов. Я всегда ждала вот такого, когда не буду испытывать ни каких со- мнений. Я понимаю, что от ошибок это не гарантирует, но мне все равно. .
Пусть будет, что будет. Честно предупреждаю, что, по-видимому, я создана только для семейной жизни. Мои подруги часто влюбляются. Потом ужасно разочаровываются, снова влюбляются. И так по- многу раз. Я совсем не хочу сказать, что это хорошо или плохо. Все разные, но я так не могу.. И еще. У меня был парень. Жених вроде. Днями из армии возвращается. Мне казалось что'я его люблю. Но вот он уехал и ничего не осталось. Уж как я себя ко- рила и ругала! Но'что тут поделаешь. Я ему еще в прошлом году написала, Он в отпуск 'приезжал и...очень неприятные были сцены.,
На меня и дома на-
валились. Его мать и моя-подруги. Они меня и сей«пилят». Он к тому же
из зажиточной семьи, а мы не очень. Так что тебя у нас дома возмож-
но ждет не самый теплый прием. Но это мы переживем. Правда?
- С тобой я переживу что угодно. Но ты права, конечно. Мы мало знаем друг
друга, но и ждать не хотим. Поэтому переезжай жить ко мне. Хочешь – пожи-
вем так, без регистрации. Не понравлюсь – бросишь. Хочешь – завтра же пой-
дем подадим заявление. Я лично за второй вариант, потому что все равно
боюсь тебя потерять. Если обязательно надо ехать в субботу – поезжай.
Но лучше не надо. И из дому возить ничего не надо. Нам хватит того, что
у нас есть. Я люблю тебя и мне кажется, что все у нас будет хорошо, и
навсегда.
Мы стояли обнявшись и молчали. Наконец она оторвалась от меня, и мы пошли
к ее дому. Немного погодя она сказала.
- А ведь все так думают, а половина браков распадается. Почему?
- Социологи упорно над этим размышляют.Причин множество и у всех свои.
- Но должны быть и общие. Ведь раньше этого не было?
- Да, конечно. Главная – это возросшая материальная независимость женщин.
и их нежелание терпеть какое-то угнетение и несправедливость.
- Я тоже такая. Ты это учти. И ничего меня не 'остановит и не заставит делать
то, чего я делать не хочу. .
- Это не всегда так уж хорошо.В семейной жизни порой приходиться и усту-
пать. Когда есть главное – чувство, то проблема не так уж велика.
- Любовь?
- Да. В первую очередь.
- Ты не очень рассудочный?
- Я мужчина. Нам это свойственно.
Мы подошли к калитке. Я взял ее руки в свои и поцеловал по очереди. Она сказала: «У тебя время до субботы. На электричку мы выходим в полседьмого. Если ты не передумаешь, приедешь сюда».
– И наши дети будут отмечать этот день как день свадьбы их родителей.
Она рассмеялась. Поцеловала меня и убежала в дом.

Дома я, как всегда, улёгся и подумал, что, конечно, эксперимент рискованный, и могут быть неожиданности, и, конечно, по здравому надо бы подождать. Но как раз ждать мне не хотелось. Не потому, что мне так уж не терпелось с ней переспать! Клянусь, что нет! Я действительно влюбился. Очень интересные ощущения. А что тут, собственно, такого необычного? Радоваться надо! Конечно – это несколько затмевало рациональную часть моего существа. Вот вообразить себе, что она феноменально скупа! Сверх меры властолюбива или просто грязнуля. Да мало ли что может в человеке открыться! И что можно сделать? Заняться ее доскональным изучением? Смешно. Придется положиться на интуицию.
___

На следующий день я поехал к Володе в больницу. Сначала нашел лечащего врача. Выяснив, что я всего лишь приятель с работы, небрежно бросил: «Шансов никаких. Дело только во времени».
– Зачем же операция?
– Ну, возможно, удастся продлить жизнь.
Слушать такое было тяжело. Особенно в изложении этого субъекта. Говорил он так, словно речь шла о неисправностях в водопроводе.
Зашел к Володе. Как говорится, краше в гроб кладут. Очень мне обрадовался.
– Жена приходила. Говорила. Вот, – он достал из тумбочки самодельную карту. Долго объяснял. Кое-что я записал.
– Ты уж что-нибудь придумай – зачем приехал. Хорошо бы художником представиться. Или, к примеру, в гости к кому. И не смотри, что все вроде как мирные граждане. Мужики тамошние – ушлые. Прихватить могут в любом месте. Золотишко они и поныне моют, да мало там его осталось.
Дал адрес в Томске, где раньше менял золото на рубли.
Когда закончили все, сказал: «Верю, что не обманешь. Баба-то моя одна с дитем остается, и деньги ей очень даже будут нужны. Ты ей золота не давай. Рубли только».
Договорились, что зайду во вторник.
Он умер на операционном столе.
___

В субботу в назначенное время я прибыл. Впервые зашел в дом. Зоя с Клавой укладывали вещи. Я спросил по возможности небрежно:
– Везем Клаву на электричку?
Они почему-то засмеялись. Зоя подошла ко мне, и мы обнялись. Клава сказала: «Я вас поздравляю!»
На всю оставшуюся жизнь запечатлелось в памяти: отъезжающая электричка, перрон вечернего пригородного вокзала, и мы стоим, обнявшись, глядя вслед набирающим скорость вагонам, пока не скрывается из виду последний. Молодые влюбленные на пороге нового этапа своей жизни.
Дома мы поднялись ко мне, я открыл дверь и внес ее на руках. Цветы на сей раз присутствовали. Поцеловал и опустил ее на пол. Сняв легкое пальтишко, она пошла осматривать квартиру. Все у меня, естественно, блестело. Особенно ее удивила кухня и царивший в ней порядок. Она даже спросила: «У тебя всегда так, или это к моему приходу?»
– Конечно, сегодня – особый блеск наводили, но, в общем – почти всегда.
– А кто убирает?
– Бабушка с первого этажа. И стирает.
Дальше спальни мы не продвинулись. Все было так естественно и хорошо, как только возможно. Когда мы выплыли из этого самого сладостного дурмана чувств, она спросила: «Откуда эта квартира?»
– Купил.
– А деньги откуда?
– Наследство получил. Кстати, о деньгах. Я и живу-то в свое удовольствие, спуская потихоньку это наследство. В месяц получаю «чистыми» примерно двести пятьдесят, а трачу триста. Если не появляется что-то непредвиденное. Лет на пять должно хватить. А там придется – как все. Финансами будешь заведовав теперь ты. Тебе же приодеться нужно! Я не считаю себя жадным. Над каждой копейкой не трясусь, но швыряться деньгами не люблю. Хочу, чтобы тебе жилось комфортно. Конечно, не в вещах счастье, но с ними куда приятней. И ещё. Мы живем среди людей и в таком государстве, что всегда могут спросить – откуда деньги? Наследство мое официально не зарегистрировано. Так что лучше не «светиться». О наследстве кроме нас с тобой никто не знает. Да и не должен знать.
Я немного лукавил. Денег было больше, чем я сказал, но не так уж намного. Я пока еще не представлял себе ее отношения к деньгам. Надо было выждать.
Утром после завтрака мы поехали на базар закупать продовольствие. Тут я почувствовал, что моему стилю покупок пришел конец. Она тщательно выбирала, иногда торговалась. Хозяйка! Меня все это приводило в умиление. Уже в машине, по дороге домой, она сказала, что если все это покупать у них, то будет на треть дешевле, и так надо впредь делать. Я заметил, что при этом придется одолжаться. Кто-то будет покупать, возить, а мы пользоваться. Это нужно как-то компенсировать. На что последовал ответ: «Со своими я разберусь сама. Все будет нормально. А как-то компенсировать, возможно, и придется. Клавка, к примеру, раздета и разута. Что-то придется ей купить. Как и я, впрочем. Невеста у тебя из бедных. Ты как к этому?»
Я улыбнулся.
– Это мы восполним.
Дома она отправила меня заниматься «чем-нибудь своим», а сама перебралась со всеми сумками на кухню. В общем, семейная жизнь началась.
__

Недели шли. Я принимал экзамены. Зоя сдавала. Никаких трений между нами не возникало. Мне по-прежнему приятно было на нее смотреть, и я совсем забыл, что мы, в сущности, не женаты.
Вечером, достав коробочку с кольцом, выждал, когда она, закончив все домашние дела, лежала на тахте с книжкой. Встал перед тахтой на колени, положил перед ней коробочку и произнес: «Сударыня, сделайте счастье моей жизни! Выйдите за меня замуж».
Она спокойно отложила книжку. Достала, подержала и положила на место кольцо. Потом села и очень серьезно сказала: «Я выйду за вас замуж и буду вам преданной и любящей женой». Всё это было сказано очень серьезно. Я взял ее руку и поцеловал. Бог его знает, из какой книги мне это запало в голову. Но я все произнес без тени юмора.
Вечером по телефону мы оповестили родителей. Мои были в полном восторге. Ее мама даже не поздравила, но не забыла уколоть: «А Юрку, значит, в отставку?»
– Это, мама, детское увлечение.
– Ну, что ж. Приезжайте знакомиться.
__

Раз в неделю перед отъездом домой заходила Клава. Один раз Зоя поехала вместе с ней, но наутро вернулась. Клава мне на следующий день шепнула: «Шуму было! Маманя все за Юрку! – Да как я теперь Ольге в глаза смотреть должна?» – Ничего, – говорю, – переживем. Я за вас, Валентин Николаевич, заступалась, как могла.
Что ж, кроме дружеских, у Клавы были и вполне материальные основания меня защищать. Зоя ее малость приодела. Она и сама стала выглядеть куда элегантней. После знакомства с некой Софьей Алексеевной, которая бог знает какими путями получала одежду «из-за бугра». Правда, пришлось расстаться с очередным «николаем», но, право же, это было достойное вложение капитала!
То, что мы расписались, практических последствий не имело. Посетили в театре московских гастролеров, продемонстрировав потрясённым девочкам некое великолепие из панбархата. Пригласили Ирку с Клавкой в ресторан. Готовились к посещению родителей. И тут мне позвонили. Я пришел с тренировки по самбо и сидел в ванной. Зоя прямо туда протянула мне трубку. Женский старческий голос с сильным акцентом произнес: «Саркисыч просил сказать, что не 283, а 238». Это были таинственные слова, но я понял в чем дело. Саркисыч умер уже почти год назад. Я обещал ему поставить памятник. Оказалось, не так просто. Заплатил деньги, но в назначенный срок памятника я не обнаружил. И длилась эта канитель с полгода. Пока я не встретил в этой конторе своего бывшего ученика. Через неделю всё было закончено. С тех пор прошло не больше месяца. 283 – это был номер могилы, где Саркисыч зарыл, по его уверению, свой именной наган. Но в указанном месте вместо нагана я нашел только коробку с патронами. По-видимому, следовало искать в могиле 238. До меня не сразу дошло, к чему такая таинственность, а потом понял. Это Саркисыч проверял, как я выполнил свое обещание. Позвонили только после установки памятника! Рассказал всю эту историю Зое. В первый же свободный день поехали на кладбище. Зою поставил «на стремя», а сам занялся раскопками. Действительно, скоро обнаружил металлическую коробку. Дома коробку вскрыли. Отдельно лежали завернутый в тряпки наган и какой-то кожаный мешочек. Я занялся наганом, а Зоя развязала мешочек. На стол посыпались кольца, ожерелья, золотые крестики и еще бог знает что. Мы просто обомлели. Представить себе ценность всего этого мы, конечно, не могли. Понимали, что стоит много денег. Да, видимо, пощипали таки буржуев доблестные буденновцы!
– За что это он тебе? Прямо фантастика какая-то!
– Мы с ним были друзьями. Я немного заботился о нем. Он был славный старик. К тому же, у него никого близких не осталось. Но у меня нет ощущения, что я все это богатство заслужил. Зоя выбрала самое роскошное колье и отправилась в спальню, где у нас большое зеркало. Подобрала волосы кверху, надела колье и, устроив руками обширное декольте, поглядела на меня с высот своего женского очарования. Подыгрывая ей, я почтительно произнес: «Графиня, пожалуйте ручку-с…». Убеждал, что все это надо хранить в строжайшей тайне. Грабануть, или даже прирезать у нас могут и за меньшее. Особенно убеждал опасаться Клавкиного языка. Кажется, всё поняла правильно. Вечером уже в постели спросила: «Что мы можем теперь себе позволить?»
– А чего тебе не хватает? Конечно, хорошо бы в Париж смотаться, но нам это не светит. Да и демонстрировать широким массам свою неизвестно откуда взявшуюся кредитоспособность очень опасно. В отпуск можем поехать по городам и весям. Родителям можем что-нибудь подкинуть. Но, повторяю, все очень умеренно. Это, если хочешь спать спокойно. Попытаюсь машину поменять. Наша уж совсем разваливается. И помни, что больше «с неба» до конца дней наших уже ничего не упадет.
Долго молчала, переваривая мою тираду.
– Наверное, ты прав. А вообще как-то глупо. И даже немного противно.
_____

В пятницу вечером мы выехали к Зоиным родителям