Часть вторая.



Другая жизнь.


Квартира покойной Елены Николаевны, а нынче моя, напоминала мне нечто вроде сейфа. Железные с деревянным покрытием входные двери. Сейфовый замок с секретом. Потом такие двери стали очень распространёнными, но тогда они были в диковинку. Все три окна и балконная дверь снабжены раздвижными решётками. Я такие увидел в первый раз. Во входной двери два глазка. Лампы, освещающие коридор, забраны в металлические чехлы, и освещают прямым светом выбеленный потолок. Разбить их мудрено. Что же охраняли все эти запоры и решётки? Сначала я думал, что ничего такого стоящего, но, разбирая её вещи для передачи своей бывшей тёще, обнаружил кроме обычного набора платьев, кофточек и прочего, отделение с тщательно упакованной норковой шубкой. Какие-то костюмы, множество пар разнообразной женской обуви. Хрусталя в буфете (карельская берёза) целые залежи. И ещё много чего в таком же роде. А зачем это всё ей нужно было? Все ящики запирались. Окрытый доступ разве что к обиходной кухонной посуде. Всё это, включая многочисленные золотые украшения из тайника письменного стола, которые она никогда не носила, как-то не вписывалось в мои о ней привычные представления. Впрочем, интерес мой носил скорей академический характер. Напрягаться для решения этой задачи у меня уже не было большого желания. Возможно потому, что вывод напрашивался для меня не лестный. Что-то связанное с собственной недалёкостью, недостаточной проницательностью и прочее. И ещё, разбирая все эти вещи, я не мог не задуматься о смерти, которая делает и норковые шубы, и золото совершенно для тебя бесполезными. И ещё во мне поселилось чувство тревоги. За все эти ценности могли и «пришить» как максимум, а грабануть как минимум. Отсюда, очевидно, и железные двери, решетки и прочие защитные мероприятия. Кроме того, квартира была снабжена сигнализацией и стояла на охране в милиции. Мне казалось, что если бы можно было обменять всё это барахло на безопасность, то сделал бы это непременно. Довольно скоро я имел возможность убедиться, что сам себя не очень хорошо знаю. Видимо, как и многие люди. И думал я о себе, разумеется, лучше, чем был на самом деле. Легко осуждать вещизм, когда никаких вещей у тебя попросту нет. Если хотите себя проверить, попробуйте добровольно расстаться с чем-то своим, ценным.
Проторчав весь день на людях, я с удовольствием захлопывал за собой входную дверь и погружался в уют своего жилища. Куда-то исчезла моя Маша, и мне приходилось самому возиться на кухне и с уборкой. Обедал в ресторане. За продуктами ездил на базар по выходным. Или всё в те же гастрономы. Пока давали, хотя вряд ли оно продлиться долго. Иногда приводил домой дочку. Обычно по пятницам. Люда носилась по всей большущей квартире и чувствовала себя здесь отлично. Иногда дочка оставалась у меня ночевать. По согласованию, а чаще по просьбе мамы. Тогда мы купались в нашей роскошной ванне, папа читал перед сном традиционную сказку, и мы сладко засыпали в огромнющей постели. Домой уходили не очень охотно.
Как-то возвращая дочку бабушке, завёз два внушительных пакета с вещами, которые Елена Николаевна велела передать моей бывшей тёще. Ирки не было, и тёща принялась меня обрабатывать. Содержание обработки сводился к тому, что бы мне снова сойтись с Иркой. «Хотя бы ради ребёнка». Вкратце смысл её пространных речей сводился к тому, что Ирка, конечно, виновата, Ну что ж! Оступилась женщина. С кем не бывает? «Я всегда была за Вас»! Что ж, и это верно. Славная Мария Николаевна. Я понимал её тревогу за судьбу дочери, которая, как она говорила, шла «не тем путём». Но Ирка – холодная и расчётливая дрянь с соблазнительной фигурой. Почему она до сих пор одна – мне совершенно непонятно. Никаких чувств, кроме, разве что, чисто физиологических, я к ней не испытывал. Но опасность она представляла большую. Помню, какой она стала, когда решила выйти за меня замуж. От неё бы подальше, но вот Людочка! В дебаты с бывшей тёщей я вступать не стал. Сказал только: «О чём вы говорите, Мария Николаевна? Чего только ни я, ни покойная Елена Николаевна понять не могли, так это как у такой славной и порядочной матери вырастает такая дочка?» Пожал плечами и ушёл.
Через пару дней, вечером позвонила Ирина.
- Мне можно с тобой поговорить?
- Разумеется.
- Я сейчас зайду за Людой. Я не помешаю?
- Заходи. Не помешаешь.
Пришла минут через пятнадцать. Людмила вцепилась в папу и уходить не хочет.
- Пусть ещё немного побегает, а мы пока поговорим. Можно я разденусь? – Принял у неё пальто и отнёс в переднюю на вешалку. Вернулся.
- Присаживайся. – Села, закинув ногу на ногу. Свитерок в обтяжку прорисовывает красивую грудь. В лице только покорность. Знаю. Умеет. Люда влезла на диван и спряталась за папиной спиной.
- Она тебя очень любит. – Дочкина мордашка легла на моё плечо. Потёрся щекой о её головку.
- Я тебя слушаю.
- Валентин, нам с Людой материально очень не легко живётся. Я прошу тебя давать нам хоть немного больше денег. –
Всё понятно. Сложная ситуация. Помогать моей бывшей жене у меня никакого желания, но она Людочкина мама! Это выводит её из разряда обычных стерв. Однако, нужно что-то ответить. Желательно поделикатней. Разозлившись, она может доставить мне через Люду множество неприятностей. Какой-то логики в её поступках ожидать не приходится.
- Ирина, я отдаю тебе положенные 25% от своей зарплаты. Плачу за садик. Одеваю и обуваю свою дочку. Квартиру тоже тебе оставил. Что ты от меня ещё хочешь? Конечно, я волею обстоятельств живу теперь в роскошной квартире, езжу на машине, но это же не деньги? Зарплату мне не повысили. –Молчит. Чувствую, что с трудом, но сдерживается. Роскошь обстановки её видимо раздражает. Наконец выдаёт.
- От бабы Лены остались вещи. Ты бы мог их мне передать.
- Я так и сделал. Елена Николаевна просила передать свои вещи твоей маме.
- Но я совсем раздета! ( Это неизменный рефрен всей моей с ней совместной жизни). – А у бабы Лены была ещё норковая шубка, сапоги и другая обувь. У нас с ней одинаковый размер. Тебе ведь это всё совершенно не нужно. Мог бы поделиться с матерью своей дочки. У неё были деньги на книжке. Она, наверное, тоже их тебе оставила. – Это выводит её из себя. Начинает «заводиться».- За что она так тебя полюбила? Почему она так меня ненавидела? Что я ей сделала плохого? – В голосе почти слёзы.
- Ирина, постарайся меня понять. Будь хоть немного логичной. Ты бросила меня ради денег, лишила семьи, в какой-то степени оторвала от дочки. Теперь в благодарность за всё это я должен тебе помогать? Ты спала с Владимиром Константиновичем. Теперь спишь с Владимиром Фёдоровичем. Я должен твои похождения финансировать? Ты в своём уме? – Она полезла в сумочку и достала сигареты. Это что-то новое. Не люблю, когда при ребёнке курят, но промолчал. Обстоятельно закуривала. Наконец заговорила.
- Я виновата перед тобой. Признаю. – Поставил около неё пепельницу. – С Владимиром мы давно расстались. В личной жизни у меня полный крах. – Я не стал уточнять с каким Владимиром, но несколько даже неожиданно для себя спросил.
- Конечно, это не моё теперь дело, но понять не могу, почему такая видная женщина не может устроить свою жизнь? Если нужно, могу письменно засвидетельствовать, что и в постели ты тоже очень хороша. Восемь по десятибальной системе. Большинство женщин не тянут и на пять. – Вспыхнула, но сдержалась.
«Хамить начинаешь. Зачем обижаешь женщину? Сам обижен?»
Молча курила, подбирая, видимо, нужные слова.
- Я сама пытаюсь проанализировать ситуацию, свои поступки. Что ж, люди бывают разные. Есть и такие как я. Возможно – это протест против серости моего существования, убогости и нищеты. Неумелый протест? Может быть. По-видимому, я пытаюсь получить от жизни больше, чем того стою. К тому же ещё и не везёт. Знаешь, случайности – это тоже реально. -
Ого! Прямо таки университетский стиль! «Проанализировала!»
- Со мной тебе тоже не повезло?
- Скорей – это та самая попытка получить от жизни больше, чем заслуживаешь. – Что ж, может быть она и права. Только что это меняет?
- А сейчас что изменилось? Деньги?
- Может быть, но лишь в какой-то части. Главное – это осознание своих заблуждений. Результат мучительных раздумий. – Нет, она меня добьёт этим академическим стилем. Усмехнулась, и начала старательно гасить сигарету. -
Поняла, что почём. Осознала разницу между отношениями, основанными на подлинных чувствах и просто физиологической потребностью. Совсем всё по-другому, когда тебя берёт любящий муж или сластолюбивый прохиндей. –
Ба, да тут целая философия. Сроду от своей жены не слышал такого. И всё-таки главное у неё – это деньги. Весь этот словесный фейерверк инициирован норковой шубкой. Ну и квартирой. Людмила перебралась из-за папиной спины к маме и свернулась клубочком у неё на коленях. Вот это – самый серьёзный аргумент.
- Давай ребёнка спать уложим. – Даже согласия моего не спросила.
- Ирина, после всех твоих похождений у меня к тебе если и есть интерес, то лишь чисто физиологический. Могу предъявить ещё с десяток объектов, к которым я испытываю то же самое. – Почти оскорбление. Но стерпела и это.
- С похождениями, как ты говоришь, покончено. С другими объектами у тебя нет ни прошлого опыта, ни ребёнка. – Сильный аргумент. Насчёт опыта она могла бы не напоминать. Опыт был разный. Вплоть до развода. Что ж…Не дать только капкану захлопнуться. Постараюсь.

Утром еле проснулись. Сунул ей в сумочку полсотни.
Заплатишь за садик.(это 15 рублей). – Кивнула с полным пониманием. Позавтракали и, ни о чём не договариваясь, разбежались.
Весь день в голове вертелся этот проклятый вопрос: как быть? Я убеждён, что ничего в этой бабе не переменилось. Интерес у неё чисто материальный. В сущности, дело в дочке и женщине. Женщину найду, а ребёнок…. Пусть будет, как было до сих пор. Если получится. Жить с ней не-хо-чу. Позвонил к ним на квартиру. Застал тёщу. Затараторила.
- Ирочка просила подъехать к ней на работу к концу дня. Надо забрать Людочку и перевезти кое-какие вещи.
- Передайте Ире, что всё остаётся по-прежнему. Я убедился, что никаких чувств у меня к ней нет. – Быстро повесил трубку.
Вечером пошёл в библиотеку и просидел в ней, пока не выставили. Спрятался. К дому подъезжал с опаской, но всё обошлось. В голове промелькнула циничная мыслишка: 35 рублей за такую ночь, пожалуй, мало. Но уж так получилось.
По всем вопросам, касающихся дочки, я общался со своей бывшей тёщей. Но однажды напоролся на Ирину. Словно ничего у нас с ней и не было. Ну, как говориться, и слава богу.
Зная Ирину, я алиментные деньги никогда не давал ей в руки, а переводил на её сберегательную книжку. Раз в неделю, обычно в пятницу, забирал дочку из садика к себе. Ирина не только не возражала, но даже, по-моему, была рада. Когда я однажды не сумел Люду забрать, выразила мне своё недовольство. Я нарушил её планы отдыха на выходные дни. В субботу у меня занятий не было и мы с дочуркой выезжали куда-нибудь на природу. Иногда прихватывали её подружку из садика. Домой я возвращал её в воскресенье утром. Обычно клал ей в сумочку конфеты, печенье.
Через один из магазинов решил проблему с детской одеждой. Далеко не простая по тем временам проблема. Жизнь постепенно снова стабилизировалась.



Любовь.

Стабильная жизнь включала в себя кроме лекций и практических занятий руководство кружком технического творчества при моей лаборатории, раз в неделю волейбол, и два раза кружок самбо. Вечерами чтение, ТV. Иногда «выход в свет», т.е. посиделки в обществе себе подобных с танцами и легким выпивоном. Как-то нужно было налаживать личную жизнь. Информация о моём разводе видимо стала достоянием широких масс – контингент моих студентов в основном женский. Да и от коллег начали поступать соответствующие предложения. Почувствовал я это сразу, но связываться со своими студентками мне не хотелось. Разве что с заочницами. Там народ взрослый и всё бывало сравнительно просто. Но не замечать хорошеньких девушек я, разумеется, не мог. Иногда информация сексуального характера приходила от моего старшего лаборанта. Вот и кружок наш стал заполняться девицами. Обычно у нас только ребята. Любителей всяческой электроники. Кружок, в сущности, вёл Николай. Я приходи не надолго. Решал возникавшие проблемы и исчезал. Николай – рослый парень, отслуживший армию, учился заочно в институте. Мы с ним вместе ходили на самбо. Работа его устраивала, поскольку оставляла много свободного времени. А девицы у нас долго не задерживались. Слишком для них сложные материи и вообще, как говорится, вне сферы их интересов. Но две девчонки всё же были. Толковые девочки, но, как это почему-то чаще всего бывает, некрасивые. Почему так природа распорядилась – не знаю. Может быть какой-то баланс справедливости! Исключения из этого правила очень редки. А тут народ повалил очень, я бы сказал, сексуальный. И всё-то им хотелось «за жизнь» поговорить, а мы загружали их довольно нудной работой. Ну, скажем, трансформатор перемотать или ещё что-нибудь в таком роде. «Текучесть кадров» была большая, а производительность мизерная. Но и отказать человеку тоже ведь нельзя!
Курс мой продолжался два семестра. За это время я успевал всех своих студентов изучить весьма основательно. Очень широкий диапазон типов, характеров, внешностей. Необычайно богатое собрание представительниц женского пола. Конечно, я старался соблюдать дистанцию, хотя многих, как я уже, кажется, говорил, с удовольствием обучал бы не только основам электроники. Но при всём этом у меня, конечно же, были свои симпатии и антипатии. При длительном общении с людьми – это неизбежно. С некоторых пор на первое место в подотделе симпатий выдвинулась некая Нина Быстрова. Представьте себе стройную блондинку со строгой причёской, несколько выше среднего роста, чуточку скуластую со слегка удлиненным лицом и серыми глазами. Слова, конечно, мало что говорят, но мне она очень нравилась. Все попытки моего Николая её «закадрить» окончились полным конфузом. Избалованный вниманием наших девиц, мой лаборант поначалу даже вроде как оскорбился. От Николая же узнал, что она дважды пыталась поступить в университет, но не проходила по конкурсу. Теперь заканчивала наш техникум и, по Колиной классификации, считалась очень строгой девушкой. У меня среди прочих есть одна скверная привычка. Когда я излагаю материал, то нахожу среди аудитории несколько заслуживающих доверия лиц, и как бы им лично всё излагаю. Это, конечно, непедагогично, но так как мои симпатии размещались, как правило, в разных местах аудитории, то вряд ли учащиеся эту мою манеру замечали. А вот в группе Нины дело обстояло хуже. Тут я должен был за собой следить. А то бросилось бы всем в глаза, что я с неё глаз не свожу. Впрочем, может быть и заметно было. О таких вещах мне обычно Николай докладывал. Пока молчал. Однако дальше этого ничего не следовало, и никаких отношений у нас с ней не было.
___

Мы заканчивали свой волейбол в спортзале, а наши гимнастки после своей тренировки шумно за нас «болели». Волейбол я люблю и играю неплохо. На этот раз как-то особенно удачно получалось. Не иначе девочки вдохновляли. Они на каждый удачный удар реагировали очень бурно. Когда мы, наконец, закончили, все болельщицы хлынули на площадку, и одна из них подошла ко мне. В купальнике я её не сразу узнал. Обычно строгое лицо сияло.
- Валентин Николаевич, я и не знала, что вы так здорово играете! Я всё боялась, что вы расшибётесь. – Что меня так поразило в ней? Конечно, что уж тут скрывать, прекрасная фигура. Длинные стройные ноги, великолепной лепки грудь, шея. Да просто красавица! От моего разглядывания она слегка смутилась. И то верно; нечего таращиться на девчонку. И всё-таки главное в ней – это некий комплекс из внешности и каких-то личностных характеристик. Всегдашняя сдержанность, серьёзность и по контрасту эти сияющие глаза. Молчал, потирал ушибленное плечо. А что-то нужно было сказать! И тут я «брякнул».
- Нина, вы такая красивая! – Она залилась краской, но тут меня, к счастью, позвали, и я поспешно ретировался. Приняв душ, вышел на балкон, опоясывавший зал. Быстро нашёл её и ещё раз восхитился. И она меня заметила. Чуть заметно улыбнулась, но игра требовала внимания. Я ушёл.

Телевизор смотрю не часто. Последние известия и что-нибудь высокохудожественное. Если есть, конечно. На этот раз не удержался и посмотрел отечественный боевик. Задумался о себе. Ведь и меня могут вот так грабануть! Несмотря на все мои запоры и решётки. Достал свои стволы и вычистил. Подумал, а как бы я поступил на месте грабителя? Задача не показалась мне сложной. Можно перехватить на подходе к входной двери. Соседей почти никогда нет дома. Да и что они сделают? У них даже телефона нет. Правда, квартира на сигнализации. Ну что ж, можно под каким-то предлогом войти в квартиру. А уж там… И что же делать? Подходить всякий раз к двери с оружием? Но это практически не реально. В общем, быть богатым создает свои проблемы. С той поры некоторая тревожность поселилась в моей душе.

Василий Павлович издал распоряжение, чтобы все лаборанты покидали техникум после 21 часа. Исключения для тех, за кого попросят заведующие лабораторий по причине неотложных работ, связанных с подготовкой к лабораторным работам. В письменной форме. Мне он пожаловался, что техникум чуть ли не в бордель превратили, и мой Николай тут лидирует. На допросе Колька признался, что спальный мешок как раз для этих целей и служит. «Упражнялся» он на нём в настоящее время с Зинкой – одной из наших «умных» девочек. Я ему выразил полное понимание и сочувствие, но предложил «уйти в подполье». В благодарность за доброе отношение, что ли получил очередную порцию информации о том, кто на меня «глаз положил», и с кем я мог бы «хоть завтра». С использованием того же спальника или как иначе. Я, понятное дело, предложения его игнорировал, хотя, может быть, и зря. Потом мой философ от сексуальных наук изложил свою классификацию женщин по доступности. В принципе, считал он, доступны все, поскольку для того и созданы, но не всегда рациональны необходимые для этого усилия. Кроме того, некоторых затащить в постель можно только на них женившись. Такие опасны. Особенно опасны девицы типа Нины, поскольку очень хороши, но уж очень серьёзно к этому относятся. И т.д. в том же духе. О, молодость! Специфический гармональный расклад и соответствующее ему мышление. Что ж, всё более или менее естественно. Я в свои 28 воспринимал эти разглагольствования несколько скептически, но всё же с пониманием. Возраст и обстоятельства подталкивали меня к женитьбе. Среди девушек, с которыми я общался на субботних посиделках, серьёзных объектов замечено не было. Но была Нина.
На следующих занятиях мы мельком переглядывались. Она в своём обычном строгом костюме, но в лице что-то переменилось. Несколько раз вглядывался и, наконец, до меня дошло. Не употреблявшая косметики Нина чуточку подкрасила губы. На перерыве я обычно уходил в свою лабораторию. На этот раз возникли какие-то вопросы, и пришлось всю перемену провести в аудитории. Когда пара закончилась, она подошла ко мне. У неё был замечательно мелодичный голос. Немного смущаясь, спросила, можно ли ей посещать наш кружок при лаборатории? Вообще-то нечего тут было спрашивать. Кто хотел – просто приходил. Значит, был подтекст. Я смотрел на неё отнюдь не безразличным взглядом и сказал совсем не то, что в таких случаях говорят. « Нина, это опасно, но, конечно, приходите. Мне будет приятно ещё раз увидеть вас». Что-то она хотела сказать, но не решалась. А мне ужасно хотелось её обнять и т.д. Вместо этого я опять поспешно ретировался.
Уже на следующий день Николай доложил, что девки говорят: «Нинка на вас «глаз положила» и втюрилась по уши». Раньше я от него ничего подобного не слыхал. Видимо, сыграла роль его личная некоторая к Нине причастность и сама её личность. Иначе событие было малозначимо. Подумаешь «втюрилась»! Среди такого количества девушек в сравнительно молодого и неженатого преподавателя «втюривалось» немалое их количество. Я поэтому заметил: « Ну и что тут выдающегося»? Ответ меня удивил своей откровенностью: «Завидую. Но вы с ней осторожно. Она очень серьёзная».
Через пару дней у меня намечалось некое мероприятие. В соседнем институте на вечере отдыха молодёжи мне предстояло прочесть лекцию. Это такой порядок был установлен в то время. Использовать собрание молодых для их идеологической обработки. Естественно, все это терпели как неизбежную нагрузку и в лучшем случае слушали в пол уха. Моя лекция была на антирелигиозную тему. Что-то вроде «Есть ли бог на свете?» Вопрос меня в своё время весьма занимавший, а посему знакомый мне куда глубже, чем это требовалось для лекции такого рода. Пусть даже в проектном институте. Поначалу слушали меня как обычно, то есть плохо. Все были возбуждены предстоящими танцами и прочим, а до бога им просто не было никакого дела. Но постепенно я их кое-как завлёк и даже в конце аплодисменты сорвал. Более того, основная часть по завершении действа конечно устремилась к выходу, но и вокруг меня собралось порядочно «умников», с которыми я очень оживлённо дискутировал. Эрудиции в этих вопросах мне было не занимать. И вдруг я увидел Нину! Она сидела одна и внимательно слушала наши дебаты. Догнал я её уже у самого выхода из зала. Принарядилась. Синяя юбка. Модная по тем временам ослепительно белая нейлоновая блузка Зачёсанные наверх волосы открывали для обозрения красивую шею. А тут ещё стройная фигура с тонкой талией. В общем, весьма сильнодействующие средства для одинокого мужчины моих лет. Успех гарантирован. Я взял её под руку и спросил.
- Добрый вечер, Нина. Вы как сюда попали? – Ответ предельно откровенный.
- Пришла вас послушать.
- Неужели интересно? – Ох, не то что-то говорю.
- Очень. И не только мне.
Мы вышли в фойе, где уже гремела музыка и крутились пары. В те давние времена на таких вечерах под бдительным оком партийных органов танцевали только нечто консервативное, т.е. вальс, танго, фокстрот и тому подобное. Рок пробивал себе дорогу с большим трудом, неся на себе клеймо растленного западного образа жизни. Ужасно глупо, но так было. Я, конечно, собирался домой. Собственно, почему конечно? Рациональней было бы остаться и поискать приятных знакомств, но как-то я не был склонен к таким методам общения, предпочитая нечто более камерное.
- Вы не останетесь?
- Я?! Да нет. Я как-то не привык к таким собраниям. Люблю сидеть дома и читать книжки. Она стояла передо мной – совершенное очарование. Выражение лица менялось непрерывно. Скулы покраснели. Видимо волновалась. И мне она очень нравилась. Очередная милая гримаска на обычно строгом лице.
- Давайте потанцуем! – Совершенно неожиданно для себя ответил.
- Давайте. – До чего приятно было держать её за талию, Держать её за руку. Удержаться, что бы не прижать её к себе, стоило мне значительных усилий.
- Вы хорошо танцуете!
- Это потому, что с вами. Музыка прервалась, и я заставил себя её отпустить. Да, танцы – мощное средство сближения. Мы шли по коридору, направляясь к выходу. Что ж, вот тебе благоприятный случай. Воспользуйся! Она ни в чём тебе не откажет. На ней придётся после этого жениться. Ну и что? А на ком, собственно говоря, ты собираешься жениться? Недостаточно образована? Но до сих пор среди образованных ты не встретил ни одной, к которой тебя вот так бы тянуло. Может быть, нужно просто довериться инстинкту? Она старше своих сверстниц. Ей уже двадцать. Одного не пойму! Как такая красотка ещё не замужем? Почему у неё никого нет? Странно.
- Почему Вы сказали, что к вам в кружок идти опасно. – Что было говорить. Очень может быть, что в эти минуты решалась моя судьба. Для мироздания, конечно, малозначимо, а вот для меня! Слегка пожал плечами.
- В вашем присутствии теряю над собой контроль. Кажется, это называется терять голову. – Она повернулась ко мне и пристально на меня посмотрела. Потом отвернулась и сказала.
- Знаете, я тоже. По-моему, я уже совсем её потеряла. – И немного погодя. – И что же будет? – Ответил ровно, без всякой патетики.
- Точно, конечно, не знаю, но вероятней всего то, что и бывает в таких случаях. Что делают люди, когда любят друг друга? Ты (это впервые) выйдешь за меня замуж, и если повезёт, будем жить в любви и согласии долго и счастливо. У нас вырастут хорошие дети, и мы когда-нибудь расскажем им про сегодняшний вечер. – Она остановилась и повернулась всем телом ко мне. Смотрела на меня с изумлением и, переходя на ты, спросила.
- Ты это серьёзно?
- Даже очень. – Я взял её руки в свои. – А ты думаешь иначе? – Растерянно улыбнулась.
- Не могу думать.
- И не надо. – Привлёк её к себе и обнял. Положила голову мне на плечо.
- Даже не вериться. – Наклонил голову и поцеловал её в шею. Сзади раздались чьи-то шаги. Отпрянула и потянула меня за руку к проходной.
Мы медленно шли по уже темной улице. Она держала меня
Под руку. Ладони наши переплелись.
- Куда мы идём?
- Ко мне. Должна же ты увидеть, где тебе, возможно, придётся жить. Потом выкачу машину и отвезу тебя домой.
- У тебя дома есть телефон?
- Есть.
- Я позвоню тёте, и не нужно будет меня никуда отвозить. – Вот так развивались события. Стремительно. На улице теплынь, темень. Под каким-то деревом, где тень была особенно густая, привлёк её к себе. Она подняла голову, и мы впервые поцеловались. Потом ещё….
Когда, наконец, подошли к моему дому, стало совсем темно. С лаем выскочили наши собаки, но, узнав меня, успокоились. В подъезде было светло (моими стараниями). Открыл входную дверь, и мы вошли в коридор. Открыв вторую дверь в квартиру, я сказал.
- По обычаю я должен внести тебя в дом на руках. Этот обычай мне очень нравится. – Подхватил её на руки и кое-как протиснулся в переднюю. Отпускать её мне не хотелось. – Прелесть ты моя! Улыбнулась и, высвободившись, стала на пол. Потом мы обошли все комнаты
- И ты один здесь живёшь?
- Жил. Теперь, надеюсь, нас будет двое.
- Ты делаешь мне предложение?
Сложный момент. Заговорили друг с другом всего-то две недели тому назад.
- Мы очень мало знаем друг друга. Даже по нынешним временам всё у нас очень скоропалительно. – Снова взглянула на меня. До чего же хороша! Особенно лицо.
Что же ты предлагаешь?
- Я сделаю так, как ты скажешь.
- Даже не знаю. Может быть, поживём вместе и посмотрим, что из этого получится? – Покраснела и отвела глаза. – Но шуму будет!
- Твои родственники?
- Да. – Я подошёл и обнял её. – Для нейтрализации родственников подадим заявление в ЗАГС. Хорошо? Я хочу, что бы мы были вместе. Я люблю тебя. – Порывисто обняла меня и поцеловала.
- Я тоже этого хочу.
___

В субботу, отпросившись с занятий, Нина поехала домой. Я позвонил, когда по моим расчётам она пробыла дома уже пару часов. Трубку взял отец и вот, что я услышал.
- Мы тут решили, что Нине не следует выходить за вас замуж. Вы много старше, у вас ребёнок, алименты платите. Найдёте себе другую. В техникум она не вернётся, и вы её не тревожьте больше.
- А Нину вы спросили?
- Я же сказал: мы решили. – И положил трубку.
Интересно. Мне показалось, что Нина не тот человек, которого можно вот так просто заставить что-то сделать против её воли. Посмотрим.
Она приехала ночью на такси. Удрала с небольшой сумкой одежды.



Мы жили как, наверное, живёт большинство влюблённых молодожёнов. Всё было чудесно. Откровенно говоря, где-то в глубине моего сознания жил страх, что вот сейчас она что-то сделает или скажет не так, и развеется очарование. Но ничего подобного не происходило. На фоне большинства моих студенток – простушек, по преимуществу, это было даже как-то удивительно. Видимо, дело было в семье. Но как раз с семьёй вот уже месяц, как у меня не было никаких контактов. Нина звонила домой. О чём-то беседовала с мамой, сестрой. Наконец, сестра пожаловала к нам. Симпатичная девуля четырнадцати лет. Пробыла у нас почти всю субботу и вечером отбыла домой. Видимо, с докладом. По-моему, всё прошло хорошо.
Как-то у меня были занятия в Нининой группе. Мы немножко забылись. На перемене она подошла ко мне, и что-то распорядилась по домашним делам. К этому времени в хозяйственных вопросах власть целиком перешла к ней. Говоря, неосторожно взяла меня за руку. Выйдя за дверь, услышал чей-то возмущённый голос:
- И что ты к нему всё липнешь?
- Так он мой муж! – Немая сцена. Потом обвальный шум. Дальше слушать не стал. Второй час начался с официального запроса. Кто-то поднял руку и спросил: «Это правда, что Нина вышла за вас замуж?» Я довольно умело изобразил растерянность и ответил, что хотя к теме занятий этот вопрос отношения не имеет, но действительно. Мы уже давно женаты. «А что, у вас есть на этот счёт какие-нибудь возражения?» – Раздался дружный хохот. Одна из девушек встала и церемонно произнесла: « Мы вас все поздравляем и желаем вам счастья». Бурные аплодисменты.
В конце занятий, относя журнал в преподавательскую, проходил мимо Васиного кабинета.
- Заходите, заходите, Валентин Николаевич! Так Вас поздравить нужно?
- Пожалуй, да.
- Поздравляю. Замечательная, знаете, девушка.
Дело в том, что Васины семейные дела были неважными. Поэтому его пожелания были мне особенно понятны. Несколько торжественно он произнёс.
- Желаю сохранить ваши чувства на все последующие годы.
- Спасибо. Я понимаю, что это не лёгкая задача.
- Очень не лёгкая. Куда оно всё с годами девается?
- Я даже не уверен, разрешима ли задача, так сказать, в принципе. Ведь в лучшем случае всё равно стареем, меняемся, угасаем.
- Вот-вот, угасаем. – Это слово ему почему-то понравилось. – Но не будем об этом. Сегодня хорошо – ну и, как говориться, слава богу. – На том и порешили. Интересно, что тот же вопрос подняла моя жена.

Рассвет ещё не наступил. Мы лежали молча, тесно прижавшись друг к другу. Вдруг она сказала.
- У меня раньше не было чувства страха, а теперь вот появилось.
- И чего же ты боишься?
- А ты ничего не боишься?
- Я, извини, не очень тебя понимаю. Бывает, что пугаюсь чего-то. Но что бы надолго – так, пожалуй, нет.
- Тебе хорошо со мной?
- Очень. Я думаю, что мне невероятно повезло.
- А ты не боишься это потерять?
Блаженный покой, в котором я пребывал, исчез мгновенно. Вихрь тревожных, хотя и не чётких мыслей заставил меня даже приподняться. – А вот я боюсь. – Мы были вместе уже целых два месяца.
- У тебя есть какие-то основания?
- Конечно, есть! И даже много.
- Интересно. Ну, давай по порядку.
- Во-первых, я сама влюблялась пару раз. И мне всякий раз казалось, что он такой хороший, такой исключительный! Но проходило время и даже стыдно становилось, что я такая дурочка.-
Мысли мои начали упорядочиваться. Страх исчез. Проблема, похоже, переходила в абстрактно-академическую плоскость. Это уже легче.
- И сколько проходило времени?
- Однажды целых три недели. – Она засмеялась. – Потом я это вижу у своих подруг. Большинство из них влюбляется довольно часто, а потом все восторги куда-то испаряются. А, бывает, обнаруживается такое… Иногда притворство. Иногда просто начинаешь замечать в человеке неприятное, чего просто сразу не разглядела. А иногда – вдруг чувство куда-то девается. Как не бывало! Сама не понимаешь, что это я в нём нашла? И как-то странно так! Даже за себя неловко делается. Потом я читаю в книгах. Уж как Вронский любил Анну! А чем кончилось? И почему? Получается, что….- Она замолкла, подбирая, видимо, нужные слова. – Получается, шансов очень мало. -
Вот так. А ведь придётся что-то объяснять. Ох, не хотелось бы. Ведь получится, что я подведу некую базу под её страхи. И почему только её? Мои тоже. Но что-то же надо сказать!
- Знаешь, очень трудный и деликатный вопрос. Вовсе не уверен, что сам тут всё понимаю. Я, к примеру, был очень высокого мнения о своём отце. Как и большинство детей. Я был убеждён, что он всё понимает. Ну не всё, конечно, но примерно. Для меня ударом было, когда я понял, что это не так. Когда мне приходилось объяснять ему кое-какие вещи и не самые сложные. Разочарование в завышенной оценке человека может переживаться очень тяжело. Ты, может быть, тоже думаешь обо мне лучше, чем я есть на самом деле. Правда, надеюсь, это не моя вина, но ты могла вполне завысить оценку, и когда со временем это поймёшь, некоторого разочарования, боюсь, не избежать. – Она потёрлась о меня щекой.
- Нет, это не то.
- Может быть, но есть и многое другое. Мы можем просто недостаточно знать друг друга. Человек ведь в разных ситуациях бывает очень разным. Порой обнаруживаешь в нём черты, которых раньше просто не было случая заметить. Сколько мы вместе?
- 62 дня.
- Не очень много. Вдруг окажется, что я, опять же к примеру, страшно скуп. Или труслив, или…. Да мало ли что может в человеке обнаружиться! Потом, люди меняются со временем. Милые девушки запросто превращаются в злобных мегер. Симпатичные юноши – в отвратительных эгоистов с алкогольным уклоном. Ну и так далее. Что-то в нас меняется со временем. Это неотвратимо. Не обязательно к плохому, но меняется. – Надо бы остановиться, но меня уже «понесло». Что-то было в этом потоке от преподавательского комплекса. – Чувство любви неотделимо от влечения. Когда оно удовлетворяется, изменения в отношениях почти неизбежны. Не обязательно катастрофические, но всегда снижающие первоначальный накал. Особенно со временем. Конечно, в какой-то степени возможны подмены. Полюбил за одно, а потом и за другое. Не знаю, в какой степени у женщин, а на мужчин внешность производит огромное впечатление. Но со временем на первый план начинают выступать и другие качества. Красота, конечно, прочности брака содействует, но на одной красоте далеко не уедешь. Разве что, какая-то исключительная! – Наконец-то я сумел затормозить. После некоторой паузы всё же продолжил. – Вот в данный момент ты могла обнаружить во мне нечто такое, что, может быть, тебе и неприятно.
- Что же? – Приподнялась на локте и с явным нетерпением -ждала ответа.
- Преподавательское занудство. – Засмеялась и снова прильнула ко мне.
- Это я переживу. Но опасностей всё же много.
- Уж такая жизнь. Не всё в ней приятно. – Я вдруг вспомнил Маркелыча, бабу Лену. – Ты читала трактат Стендаля «О любви»? Почитай. У нас есть. – Лежим молча. Глажу её волосы. – Если говорить откровенно (вовсе не всегда это нужно), то страх у меня был вначале. Я ведь, в сущности, очень мало тебя знал и ужасно боялся, что вот-вот что-то произойдёт! И рухнет всё очарование. Что-нибудь скажешь не то, или сделаешь. Вот тогда я действительно очень боялся. Постепенно прошло. Я увидел, что ты такая, как я себе и представлял. А в чём-то даже и лучше. Зная твоих родственников, мне не очень понятно, откуда у тебя такие качества? Сегодня ты – самое дорогое, что у меня есть на свете. Ты и дочка. И разлюбить я тебя никак не могу. – За это меня поцеловали в щёчку. – Но ты посеяла во мне семена страха. – Издала какой-то странный звук. -
Похоже, тебе это нравится! – Прижалась плотней и несколько раз захлюпала носом.
- Верно? – Очень жалобным голоском. -
- Немножко. И ещё уж тебе признаюсь, что я ужасно ревнивая. Стараюсь не показывать, но поделать с этим ничего не могу. Вот знаю, что ничего тут нет, а внутри всё прямо таки переворачивается. Меня девки дразнят: «Всё равно мы его у тебя уведём!» Я знаю, что ты и раньше на них внимания не обращал и вряд ли сейчас обратишь, но всё равно – переживаю.- Подражая ей, тоже похлюпал носом.
- Ага, значит тебе это даже нравиться! – Выскользнула из моих обьятий и повернулась ко мне спиной. Поцеловал спинку. И ещё… На этот раз всё окончилось благополучно.

Разгул демократии.

Мы лежим в постели. Её голова на моём плече. Младшие в детском саду. Люда в школе, во второй смене. Предстоял тяжёлый разговор. Очень не хотелось сориться. Впрочем, за шесть прошедших лет никаких ссор не замечено.
Пришла судебная повестка. Ирка подала на меня в суд за неуплату алиментов.
- Но Люда же живёт у нас! Как можно оставить ребёнка в таком вертепе? Она рассказывает, что пьянки там чуть ли не каждый день. Пошла твоя Ирка в разнос.
- Точно. Моя. Столь же логична и её мама. По телефону она мне заявила, что если бы я не бросил Ирочку, всё было бы хорошо. Понимаешь, я бросил Ирочку! Не она подала на развод! Не она спала с Володькой, а я её бросил!. И «твоя Ира», и «я её бросил» – типичные образчики женской логики. Не правда ли? – Догадывается, что всё это только вступление. – Ещё в начале года я сказал тебе, что деньги кончаются. Мы проживаем примерно в три раза больше, чем я зарабатываю. Твой ответ был примерно того же уровня логики. Мы не можем больше помогать материально твоему брату и сестре. У нас больше нет на это денег. В стране инфляция. Вклады заморожены. Спасибо генералу, две книжки мы успели «выдернуть», но третья застряла в сбербанке и, видимо, надолго. Практически шансов вернуть эти деньги в ближайшие годы нет. Даже если перестать платить Ирке и твоим родным, то жить придётся на одну зарплату. Мы и до сих пор не роскошествовали, а будет совсем туго. С твоим трудоустройством проблемы. Нам предстоят тяжёлые времена. У других они уже давно наступили. Мы вроде бы отсрочку получили, но она кончается. Не то, что бы на вещи, на еду будет не хватать. А дети же растут! Им одежда нужна! Скажи, что непонятного в том, что я говорю. Причём, уже третий раз. Но ты практически не реагируешь!
- Но Любе остался всего год до окончания! Вова с таким трудом поступил в институт! Как можно бросить?
- Фу. Слушай, но ведь я тебя предупреждал еще летом. Ты просто отмахнулась. Понимаю, что обидно, но денег от этого не прибавляется. Ты это понимаешь?
- Но летом папа ещё работал. Кто знал, что его выставят на пенсию!
- Послушай, ну ты способна трезво мыслить? Даже когда твой папа работал, основную часть расходов несли мы с тобой. Или ты этого не знала? Всё это я тебе объяснял, но ты же меня не слушаешь! Интересы родни тебе ближе, чем интересы собственных детей.
- Я пойду работать.
- Иди. Только кто будет возиться с нашими ребятами? Ну, предположим, Люда поможет, если её у нас по суду не заберут. На твоё место на телефонке уже давно взяли другого человека. Куда ты пойдёшь работать? Или ты не знаешь, что в стране безработица? Мне обещали, что тебя возьмут, если кто уйдёт в декрет. Но что ты заработаешь? Этого с трудом хватит нам на прожитьё. Если уж очень припрёт – к генералу обращусь. Он тогда нас со сберкассой сильно выручил. Если бы вовремя не подсказал снять деньги с книжек, мы бедствовали бы уже давно.
- Я думала, у тебя ещё есть деньги. Какой-нибудь неприкосновенный фонд.
- И я его должен потратить не на свою семью, а на твоих родных? Ты меня переоцениваешь. А если завтра что случиться? Ты заболеешь, или дети? Ты знаешь, сколько нынче стоит бесплатная медицина? Да мало ли что может случиться! Кто тебе не то, что даст, но хотя бы одолжит! Ты же видишь, во что наш мир превратился!
- Нас воспитывали по-другому.
- Верно. Ну, пусть теперь эти воспитатели пример покажут. Вот твои предки на пенсии. Почему бы отцу ради детей на какую-нибудь работу не устроиться? Парник бы, наконец, поставил. Ранние помидоры бы выращивал. Почему он ничего не делает? Ведь пока здоров и силёнки есть! Но ничего не делать и с зятя тянуть – конечно проще.
- Оставь моих родителей в покое.
- Оставляю. Но разве я не прав? Помнишь, когда-то, когда мы только поженились, ты говорила: «Боюсь потерять, что имею». «Куда чувства уходят?» Ну, теперь видишь? Я тебе простым языком, и уже в который раз, рисую картину наших обстоятельств, а ты в упор правду видеть не желаешь. О детях своих не хочешь подумать! Ну и как это тебе? Как я, по-твоему, это должен воспринимать? – Молча встала и начала одеваться.
. – Гена предлагает организовать фирму.
– Какую?
- По телефонизации. Под крылом телефонной станции. Говорит, что при наших связях всё может получиться. Он – директор. Я – главный инженер.
- И что ты решил?
- Не знаю. С одной стороны, что-то делать надо. С другой – никаких задатков бизнесмена я в себе не ощущаю. Для начала деньги нужны. Можно при неудаче все их потерять. Понимаешь, это другой мир, другие нравы. Работу Гены я вижу, а свою не очень. – Оделась и причёсывалась у зеркала.
- За детьми ты пойдёшь, или я?
Если можно, сходи ты. Мне крепко подумать надо. Сегодня вечером встречаемся. Кстати, у нас на работе Виктора Петровича обчистили. Вынесли всё. Смотрите, никому двери не открывайте. Ни под каким видом. В крайнем случае, где наган Маркелыча лежит, ты знаешь. Но помни: если уж достала, то стрелять нужно. У тебя же второй разряд по пистолету!
_____

Генка был моим студентом-заочником. Заочно же закончил институт. До и после учебы работал на телефонной станции. Знал, понятное дело, всех и вся. У меня там тоже бывших учеников хватало. На какой почве мы с Геной поддерживали дружеские отношения, я уже не помню. Помню только, что жена его заведовала книжным магазином. Ценное знакомство по прежним временам. Впрочем, особых привилегий я там не имел. К тому же и к книгам к тому времени несколько охладел. Покупал, конечно, но уже не массово. Классика, в основном, была. Теперь следовало не столько покупать новые, сколько читать имеющиеся.
Геннадий Васильевич был лет сорока. Невысокого роста, светловолосый. Энергичен, предприимчив и большой любитель выпить. Своё дело знал хорошо. Особенно практическую сторону. Зачем я ему нужен был на первом этапе, было понятно. Деньги. Кроме того, связи в техникуме. Это, во-вторых. Фирму мы хотели по началу организовать под эгидой техникума. Ну, а дальше? Впрочем, дальше зависело уже в значительной степени от меня. Радости мне эта фирма явно не сулила, но деньги были очень нужны. Конечно, я преувеличивал, когда говорил, что вот-вот мы перейдём на одну зарплату. Но к тому шло! В резерве оставались кое-какие ценности и неведомый мне подпол, где, по уверениям бабы Лены, у неё хранились доллары. Сколько? Неужели она проявила такую просто таки невероятную по моим понятиям прозорливость, что ещё в те времена копила валюту? Или у неё были какие-то другие соображения? Придётся поднять паркет под буфетом. Если там ничего нет, с организацией фирмы возникнут проблемы.

Отец (мой тесть) приехал в субботу вечером. Был хмур и неразговорчив. Внуки встретили его шумно, но через пару минут покинули. У них во дворе были свои дела. Да скоро и спать уже пора. Отношения с отцом у нас наладились вполне. Никто не вспоминал начальный этап нашего знакомства. Но по мере того, как мы с Ниной жили очень дружно, а особенно после рождения внуков, всё переменилось. В чём мы только не сходились, так это в политических взглядах. После того как рухнула империя, наш дед вдруг воспылал любовью к коммунистической идеологии, к коммунистической партии, чем удивил даже жену. По её и Нининым заверениям – он всю жизнь эту партию крыл, почем зря. Тёща даже опасалась, что его ругня, не дай бог, дойдёт до КГБ и тогда могут быть большие неприятности. Видимо, заместитель начальника депо это и сам понимал, так что язык распускал в основном дома и с ближайшими друзьями, что, впрочем, тоже было очень опасно по тем временам. И вот такая метаморфоза! Я полагаю, что всё дело в колбасе. Или, правильней сказать, в её доступности. Раньше колбаса свободно продавалась, но малосъедобная, а хорошая – только в спец. распределителях для начальства или в Москве. Теперь колбасы было навалом, но денег не было. Даже для зам. начальника депо в их городке любимая «московская» или хотя бы «краснодарская» были деликатесом. Особенно после выхода на пенсию. Конечно, это, как и многое другое, раздражало. Особенно, трагикомедия с приватизацией, больше смахивавшая на обыкновенный грабёж. Началась мифологизация прошлого и огульное охаивание настоящего. Что настоящее нашего общества было мерзко – сомнений не возникало. Но это всё же был не коммунистический тупиковый вариант. Пример некоторых других стран говорил, что перспективы есть и они реальны. Просто не всё сразу. Однако, социальная защищенность масс резко упала, и это тоже раздражало. Соображения о том, что чрезмерная социальная защищенность вредна для экономики в макро масштабах и должна как-то увязываться с общим состоянием экономики — это людьми не воспринималось. Точно так же широкие массы, суждения которых и представлял мой тесть, не желали принять, что они-то, в сущности, и погубили социализм. Погубили своей нерадивостью, воровством, неумением добросовестно трудиться. Конечно, вина была не только широких масс, но и начальства всех звеньев, мало заинтересованных в развитии производства, в реальном, а не на бумаге, росте производительности труда. Да и было ли это виной? Действовали естественные законы, определяемые человеческой сущностью. Не сущность просвещённых, избранных, а самых широких масс, включая сюда и слой образованных, которые нынче принято почему-то называть интеллигенцией. Определение «образованщина», введенное Солженицыным, соответствовало сути в гораздо большей степени.
Споры мы поначалу вели ожесточённые, пока я не понял, что передо мной человек, вовсе не стремящийся добраться до истины. Ему важно было самоутвердиться. К тому же он не стоял на таком уровне понимания событий, чтобы быть в состоянии осознать многие фундаментальные вещи из сферы и экономики, и политики. Когда я это понял, а мог бы и раньше, весь смысл споров сводился мною теперь к тому, чтобы дать человеку выговориться и не слишком явно ему поддакивать. Говоря откровенно, не всегда получалось. Он нёс порой такую ахинею, что удержаться и не ответить было очень трудно.
Мы сидели с тестем в гостиной, и он изливал на меня очередную порцию желчи касательно положения дел на транспорте. Закончив с Людмилиной помощью укладывать наших сорванцов спать, Нина присоединилась к нам и началось.
- Валентин, почему ты не хочешь помогать моим детям учиться? – Следовало выбрать тактику. Очень хотелось ответить резко, но Нина…Да и вообще, сориться с родственниками нерационально. Сдержался.
- Дело не в том, что я делать это вовсе не обязан. Деньги кончаются. А что осталось – требуется в другом месте. Могли – помогали. Теперь не можем.
- Вот так вдруг?
- Я предупреждал Нину ещё летом. Потом с месяц назад. Она вам должна была передать. Так что вдруг – это не на моей совести. – Он повернулся к дочери.
- И почему ты ничего не сказала?
- Я сказала маме, но она это почему-то не восприняла серьёзно. Сказала: «Уж как ни будь дотяненете». Но вот не получается. Валя перестал своей (опять «своей») Ирине алименты платить. Экономить мы стали, но цены-то растут, а заработки нет. А что в запасах было – кончается. На книжках деньги ведь пропали – сам знаешь.
- А чего ты работать не пойдёшь? – Я начал закипать, но Нина ответила достойно.
- А почему ты не пойдёшь работать, или мама? Я если и пойду, так хватило бы для твоих внуков. Учить брата и ещё сестру – это мы уже не потянем.
- Вчера тянули, а сегодня уже не можете.
- Ну, я же объясняю, деньги кончаются! – Но он словно меня не слышал.
- Так порядочные люди не поступают.
- Это вы так благодарите нас за то, что мы для ваших детей сделали? Вы хоть знаете, сколько мы на них тратим ежемесячно? – Разговор становился уж совсем неприятным.
- Папа, что ты, собственно, от нас требуешь?
- Твой долг помочь сестре и брату получить образование.
- Папа, мой первейший долг заботиться о своих детях. А твой долг в чём состоит?
Тут его прорвало. Кричал что-то совсем несуразное. Накричавшись, хлопнул дверью и ушёл. Нина расстроилась. Атмосфера в ломе стала напряжённой. Уже в постели я сказал.
Знаешь, я тоже несколько виноват. Не тем голосом я тебя предупреждал. Большинство людей реагирует не только на смысл сказанного, но и на то, как сказано. Мне бы следовало об этом помнить.
- И мне надо бы серьезней к этому отнестись. – И, немного погодя, добавила. – Мои родители простые люди. Им трудно примириться с тем, что сами они уже ничем помочь не могут. Надеялись на нас, а мы вот тоже подвели. Может быть, как-то дотянем этот учебный год?
- Но ты же знаешь наши ресурсы! Меня удивляет, что я, а не ты подымаю этот неприятный вопрос. Ты полностью переложила ответственность на меня и даже контрольных функций не исполняешь. Ведь знаешь же, сколько денег осталось?
- Наверное, ты прав. Ты сейчас заговорил об этом из-за того, что вы хотите фирму открывать?
- В основном да. Смотри. И Таня, и Володя перестали к нам приходить и даже не звонят. Верно говорят на востоке: Не одно доброе дело не останется безнаказанным.
- Мы всё же виноваты. Нельзя было так резко.
- Возможно.
- Что будем делать?
- Единственное, что остаётся – это начать продавать золото. Но я держал это на крайний случай. Детям ещё учиться и учиться! Твои, сама видишь, как себя ведут. И спасибо не скажут.



Суд.


На улице весна, теплынь. Пахнет свежей листвой и меньше всего хочется думать о судопроизводстве. Совершенно не могу себе представить, что у меня могут отобрать дочку. Почему я не позвонил генералу?
Ирка пришла на суд разодетая. Мы с Людой сели в первом ряду. Первое, что она сказала маме, это: «Я не хочу с тобой жить!»
- Разве я тебя обижаю?
- Ты со своими мужиками пьёшь водку.
- Твоя работа? – Это уже ко мне.
- Да нет. Твоя. – Тут всем приказали встать и действо началось. Адвокатов у нас не было.
Начало обыкновенное. «Слушается дело……»
Судья: Валентин Николаевич, почему вы перестали платить алименты?
Я: Потому, что дочка сбежала от матери с её безнравственным образом жизни и возвращаться к ней не хочет. Теперь она постоянно живёт у меня.
Судья (к Ирине): Это правда?
Ирина: Он сманил её, хотя есть постановление суда о том, что дочка остаётся со мной.
Судья (Люде): Почему ты ушла от мамы?
Люда: Я не ушла. Я и раньше только иногда ночевала у мамы. Я всегда живу с папой. А теперь совсем ушла, потому что у мамы почти каждый вечер гости или кто-то ночует. Они пьяные и ходят голые по квартире. Иногда даже кушать нечего.
Ирка: Это неправда. Это он её подговорил.
Люда: Правда, правда. Ты водку пьёшь. Я к тебе не хочу.
Вот такая ситуация. На этот раз у судьи инструкций не было, а надо было что-то решать. Судья задумалась.
Судья (Люде): Подойди сюда, детка. – О чём они там шушукались услышать было нельзя. Но вот донеслось.
• Судья: Как зовут папину жену?
Люда: Мама Нина.
Судья: У тебя есть братик или сестричка?
Люда: Да, есть. Миша и Андрюша. Я за ними присматриваю.
Судья: Мама Нина тебя не обижает?
Люда: Нет, она меня любит. – Подумала и серьёзно добавила. – Я её тоже люблю. И папу. У меня своя комната.
Судья снова задумалась. Я её понимал. Неписанное правило советского правосудия гласило: при разводе ребёнок остаётся с матерью. Это явно входило в противоречие с очевидными фактами.
Судья (Ирине): На какие средства вы живёте?
Ирина: Сейчас я временно безработная. Мама помогает.
Судья: Ваша мама пенсионерка?
Ирина: Да.
Судья: Вас уволили с прежней работы или вы ушли по собственному желанию
Ирина: Ушла по собственному желанию.
Судья: Когда это произошло?
Ирина: Примерно год назад.
Судья: Где жила девочка всё это время?
Ирина: Молчит.
Люда: Я жила у папы.
Судья: Что изменилось в вашем положении? Почему вы решили забрать девочку? Тем более против её желания
Ирина: Ничего не изменилось. Я хочу, что бы моя дочь была со мной.
Люда: А я не хочу! Я хочу жить с папой и мамой Ниной! Бабушка сказала, что ты стала проституткой! – Я чуть в обморок не упал. Кстати, бабушка сидела тут же. Ира что-то кричала матери. Немногочисленная публика тоже оживилась. В общем, получился небольшой скандальчик. В итоге дочку оставили мне.
Когда всё кончилось, подошёл к Ирке.
- Зачем ты всё это затеяла? Хотела мне досадить?
- Хотя бы.
- Во что ты превратилась, Ира?
- Не твоё собачье дело. Отобрал у меня дочку и рад?
Я почувствовал, что от неё пахнет спиртным. Баба Маша плакала. Люда тянула меня за руку: «Пойдём отсюда. Папа, ну пойдём домой!» И мы ушли.



Фирма – 1.


Улучить момент, когда дома никого не будет, было не легко. Немного разгрузил и отодвинул буфет. Пол как пол. Паркетины не шевелятся. Отвинтил плинтус. Собственно, действовал я по наитию. Руководящих указаний по выемке ценностей мне баба Лена не оставила. Наконец, сообразил и поднял сразу целый пласт паркетин, сточенных и сидящих на общей фанерной основе. Да, под ними в целофане купюры. Пересчитал. Долларов – 15 тысяч. Фунтов английских – 5 тысяч. Зачем они ей были нужны? Где она их взяла? Операции с валютой по тем временам грозили очень большими неприятностями. Собиралась за границу? Самое, однако, интересное – чековая книжка английского банка на предъявителя. На 25000 фунтов. Поразила дата. 1913 год! Это с тех пор, какие проценты должны были «набежать»? Что ж, по зарубежным меркам солидных людей – не так уж много, но по нашим – целое состояние. Во всяком случае, на организацию фирмы хватит. Надо бы в Москву съездить – проверить жизнеспособность вклада.

Я продолжал работать в техникуме, а Гена развил бурную организационную деятельность. Рисковал в этом деле конечно я. В случае коммерческого краха терял все первоначальные вложения. Правда, в приложении к уставу фирмы оговаривалось, что определённый процент с прибыли, когда она превысит некую величину, идёт на погашение моих вложений. Но для этого доходы должны были стать значительными. Гена проявлял завидный оптимизм и занимался подготовкой документов, которых оказалось великое множество, а так же закупкой кое-какого оборудования и кабеля. Помещение для офиса он уже нашёл. Я только платить успевал, но делать, по сути, не делал ничего. Только собирал документы и фиксировал расходы для получения окончательной суммы вложений. Она была не так уж велика. Тысяч в пятнадцать должны были уложиться. Мелочь, в сущности
Великое дело опыт! За годы советской власти нам прочно вколотили в голову представление об эксплуататорах-буржуях, собственниках средств производства и несчастных пролетариях, жертвах бессовестной эксплуатации. Но вот я сам начал выступать в роли этого самого эксплуататора. Пока, правда, ещё никого не эксплуатировал, но в перспективе намечалось. Конечно, деньги, первоначальный капитал оказались у меня случайно. Если бы их не было, Гена собирался продать домишко, доставшийся от матери в наследство. Можно было ещё что-нибудь продать. Занять, наконец. В конце концов сумма первоначальных затрат оказалась, как я уже говорил, не такой уж большой. Наш главный капитал – знания и связи. Но я рискую. Наша с Геной предприимчивость (Генина, по преимуществу) может принести успех, но может и не принести. Тогда все вложения пропадут. Мы рискуем. Если Гена только затраченным трудом и временем, то я деньгами. Небольшими, по меркам солидных предприятий, но по моим меркам – весьма значительным. Судя по тому, что я повторяюсь, это меня изрядно волновало.
Это же самое могли бы предпринять и другие. Потом пробовали. Но, почему-то, такая мысль пришла нам в голову первым. Это что, результат соответствующего воспитания? Отучили людей от предприимчивости? Впрочем, по данным ООН процент, способных к предпринимательству, колеблется в разных странах от 3 до 5%. взрослого населения. Это утешало. Итак, предполагаемая прибыль – это что, плата за риск? За удачную мысль? При социализме прибыль шла государству, и оно её распределяло в плановом порядке по потребностям народного хозяйства. Очень разумно звучит. А на деле? Частный предприниматель будет добиваться рентабельности своего предприятия, максимальной прибыльности из корыстных, по преимуществу, интересов. При социализме у руководителя предприятия (чиновника) неизмеримо меньше стимулов для этого. Велика моральная составляющая. А какая мораль в бизнесе? При капитализме рискуешь, можешь потерять всё. Это стимулирует. При социализме разориться не дадут, т.е. далеко не все стимулы задействованы. И из них главный – корыстный интерес хозяина в полном объёме. Конечно, плохо звучит. На низменных инстинктах всё работает. Но работает! Да ещё как! Упрощаю, конечно, но примерно так. Всё это бродило в моей голове начинающего предпринимателя.

А пока что в ожидании грядущих доходов мы попали в довольно трудное финансовое положение. Бедная моя жена пыталась, как могла, уменьшить наши расходы, но это ей плохо удавалось. Я тихонько подсовывал деньги из остатков и готовился менять на рубли доллары. Снижение жизненного уровня семья переживала тяжело. Очень сказывалась многолетняя привычка к достатку. Я даже сердиться начал. В ответ на ночной на ушко скулёж моей милой, заметил, что вот живут же как-то другие! Ну, скверно, конечно, но живут же! А самому страшно было подумать, что мы будем делать, если фирма не принесёт ожидаемых доходов. Брр. В какой-то степени я был даже рад, что Нинина родня стала нас как бы игнорировать. Привычные расходы на представительство были теперь для нас неподъёмны. Я Маше начал тайно деньги давать на продовольствие, которое она, якобы, привозила из деревни, из своих запасов. Якобы для компенсации на еду для себя и Коли.
Не выдержав, моя жена разыскала Володю и Таню. Вроде бы отношения наладились. Но в первый же вечер Володя попросил денег, а узнав про наши обстоятельства, больше не появлялся. Ну, хоть по телефону изредка звонил. Таня иногда заходила, но, как призналась моя жена, в основном, чтобы выпросить что-нибудь из одежды. На время. Но назад не приносила. А когда Нина попробовала просить чуть громче, тоже исчезла. Жене моей было мучительно стыдно передо мной. А я размышлял на тему, как это в одной семье вырастают столь диаметральные личности? Но ведь выростают!
Начали продавать кое-какие безделушки. Из арсенала бабы Лены.