Генеральский телевизор имел из всех трёх домашних наибольший экран. Это давало повод приводить на наши с генералом посиделки жену. Нелитературное «затаскивать» в большей мере соответствовало бы действительности. Правда, иногда наши взгляды расходились настолько, что, переглянувшис, мы ТV либо выключали, либо переключали и, бывало, жена перемещалась к другому экрану. Вообще, надо признать, что с годами интеллектуальный паритет с женой нарушался всё больше и всё в большей степени подменялся единством на семейной основе. Это было хоть и естественно, но и для прочности семейной конструкции опасно. Однако сейчас речь не об этом. С Генералом мы обсуждали некую психологическую ситуацию. Я пытался понять, почему признаваемая мной справедливой позиция Гены в вопросе распределения доходов, всё же мне неприятна. Первая версия – въевшийся в сознание номенклатурный паразитизм. Раз я по штатному расписанию числюсь главным инженером, то моя ставка должна быть значительной и неизменной. Действительно, в наш переходной период психологически всё немного перемешалось. Наше предприятие было основано не на использовании первоначально вложенного капитала, когда доходы распределяются пропорционально исходным вложениям. Мы зарабатывали за счёт своей трудовой деятельности. Так что распределение доходов и должно было происходить пропорционально трудовому вкладу. Надо признать, что мой вклад в виде руководящей инженерной мысли действительно был сравнительно незначителен. Так уж сложились наши обстоятельства. Они просто не требовали каких-то сложных инженерных решений или расчётов. А держалось всё вообще на сложном переплетении личных и материальных отношений с руководством. Большей частью работ руководил непосредственно Гена. Большинство заказов тоже доставал он. Что же делал я? Работал над выполнением конкретных заказов, как и он, Подключался в сравнительно редких критических ситуациях и к его работам. «Бумажные» проблемы тоже решал Гена. Это, по существу было самое важное. Не подпиши нам начальство приёмочный акт, и заказчик работу не оплатит. Так что же мне не нравилось? Моё участие в экстремальных ситуациях типа истории с рэкетирами или возникающих изредка конфликтных ситуаций с клиентами конкретно материально не оценивались. Всё вроде было справедливо! Так что же мне не нравилось? Генерал заметил, что предпочтительно, когда личные отношения в бизнесе не присутствуют. На это я возразил, что в классическом бизнесе – это, возможно, и так, но у нас в огромном дефиците элемент личного доверия. По нынешним временам – очень ценная составляющая.
- Но не может же это оплачиваться?
- Строго говоря, я и получаемое не окупаю, если эту составляющую совсем не учитывать.
- Что ж, таков сегодня наш бизнес. Всё в нём перемешано. У вас ещё далеко не худший вариант.
- А вообще-то жизнь уходит на примитивное деньгодобывательство. Даже обидно.
- Это может быть обидно только в том случае, если человек, способный на большее, вынужден заниматься в силу обстоятельств всякой ерундой. Вы чувствуете себя способным на большее?
- Я бы не отважился сказать «на большее», но с удовольствием занимался бы другим. Предпочёл бы преподавать. Это мне по сердцу. А должен благодарить судьбу в лице Гены, что могу хоть таким способом зарабатывать на жизнь. – Он долго рассматривал меня, а потом спросил.
- Имея деньги, вы снова пошли бы в учителя?
- Пожалуй. Беда в том, что моих денег хватит от силы на пару лет нормальной жизни. А потом будет как проклятие из популярного фильма: «Что б тебе жить на одну зарплату!» Собственно, и жить – то на неё невозможно. – Помолчали.
- Как вы смотрите, если мы выберем время и подъедем на кладбище к Елене Николаевне и Маркелу Савельевичу?
__

Прихватив генерала, я поехал по объектам. Но там всё шло своим чередом и начальственного ока не требовалось. Часам к четырём добрались до кладбища. Мы договорились, что на обратном пути за рулём будет генерал (Виктор Павлович даже свою форменную шинель надел), а поэтому я рассчитывал немного выпить. На кладбище – это мне просто необходимо.
За эти годы всё вокруг изрядно заросло, так что захоронение нашли с трудом. Усадил Виктора Павловича на скамью за столик внутри ограды и принял первую дозу. Всё было на месте. С фотографии нам улыбалась моложавая Елена Николаевна и бравый будённовец в усах и с шашкой между колен. Тоже молодой и какой-то даже задорный. Довольно долго сидим молча, окружённые целым сонмом разномастных памятников. И лица, лица с фотографий! Имена и лица…
Генерал первым нарушил молчание.
- Вот чем всё и кончается. – Мысль далеко не оригинальная, но здесь приобретающая какую-то особую убедительность. – Он снова замолчал. Я принял ещё, и мне, что называется, захорошело. Почему-то подумал, что кладбище – это вовсе не обитель упокоения душ умерших, а что-то вроде коллективного памятника минувшим жизням. Грозное нам ещё живущим напоминание. Вдруг я услышал голос генерала.
- Завещаю, прошу урну с моим прахом захоронить здесь же, и пару слов добавить. – Снова молчим.
- Хорошие были люди? – Он как-то неопределённо качнул головой.
- Те, кого Маркелыч срубал или там, в расход пустил – вряд ли такую мысль поддержат. А для своих! Для своих был бесстрашен и справедлив. Я ведь тоже его не знаю. Это по рассказам отца. Хорошо отец о нём говорил. Он у Маркелыча в эскадроне службу начинал. Ну и Елена Николаевна! Ей я всем обязан. Тоже кротостью нрава по молодости лет не отличалась. Кровавые были времена.– Мы снова замолчали.
- Чего никак не пойму, так это зачем оно всё? – Раз меня потянуло на смысл жизни, значит пить хватит. Но так просто остановиться я уже не мог. – По сравнению с осмысленностью наших каждодневных действий, бессмысленность самой жизни и угнетает, и потрясает. Не меня первого, понятно. А как вы на это смотрите?
- Как смотрю? Как на естественный процесс. Закон всего живущего в данной области Вселенной. Необычность, некая исключительность только в осознании людьми этого прискорбного для них обстоятельства. Тут конечно конфликт. Но, полагаю, со временем его разрешат.
- Как? Бессмертие изобретут?
- Ну, не совсем. Нечто вроде реинкарнации. В конце концов, вы же не цепляетесь именно за эту печень или именно эти руки? Речь идёт о сохранении вашего «Я», то есть памяти. Для ощущения бессмертия, а, правильней, неумирания, достаточно сохранения даже не всей памяти, а какого-то ядра что ли. Эту задачу решат. – Всё это показалось мне сначала несколько странным. Впрочем, а почему бы и нет?
- Боюсь, что ни их, – я махнул рукой в сторону памятника, – ни нас это не коснётся. Мы умрём обычным манером..
- Конечно. Но впереди ещё столько поколений!
- Честно говоря, не утешает.
- Что поделаешь? Обидно другое. Когда мы с вами уйдём из жизни, сюда уже никто не придёт. Никто и никогда. И вот это будет окончательная смерть. – Холодало. Я допил свой коньяк
- Вы не замёрзнете?
- Да, вы правы. Нужно идти. – При этом он оставался сидеть.
- Я пойду к машине, а вы подходите.
Голова чуточку кружилась, мелькали обрывки картин-воспоминаний, слегка слезились глаза. Встал и подошёл к памятнику.
- Баба Лена, я всё сделал, как ты велела.
- Знаю, знаю. Спасибо тебе. Я и не сомневалась. Маркелыч вот тоже говорил: «Валентин не подведёт». Уж мы с ним на своём веку людей повидали разных. Много людей. Все, поди, уже умерли. И Виктор что просит, ты тоже исполни.
- Конечно, исполню. – Кажется, я начал говорить вслух. Ещё Виктор Павлович подумает, что спьяну. Вдруг заговорил Маркелыч.
- А лихо ты их прищучил! Вот это по-нашему! Всех бы их так, бандюг.
- Нет, Маркелыч. Всех нельзя. Сколько мы их в гражданскую положили? И что, лучше стало? Заместо их другие поприходили. Кажись, их ещё поболе стало. Нет, это не метод. Это так, для души.
- А для души что же, не надо? Для души и для острастки.
- Ладно, – сказал я, – вы тут договаривайтесь, а я пойду. Не то Виктор Павлович простынет, на ветру сидя. Всего вам…- я запнулся. – Ещё приду сам.
В машине просидел с пол часа. Когда выбрались на асфальт, он спросил.
- И они отвечают? – Ага, значит, говорил вслух.
- Конечно. – Глянул на меня с интересом. Гаишник на углу показал остановиться, но быстро соорентировался и, вытянувшись, отдал честь.
___

Юбилейный год сочетал в себе приятное с неприятным. Ничего мистического я в этом не видел. Просто пришло время для определённых событий, и они совершались. Я далёк от мысли, что всё предопределено и чуть ли не сама история строго детерминирована. Это совсем не так. Кабы так, так чего трепыхаться? Уж коли победа коммунизма нам гарантирована, так стоит ли балансировать на грани атомной войны? Думаю, прав Пригожин. Ничего не гарантировано. Может и впрямь коммунизм, а может быть совсем даже наоборот. Судя по текущим событиям, так последнее куда вероятней.
Неприятности состояли в дальнейшем снижении моих доходов на фирме. Впервые мне пришлось на Новый год добавлять из резервов. Это давало обильную пищу для размышлений. Новый бизнес организовать нам так и не удалось. Гена к этой идее относился прохладно. Его доходы росли, но затевать склоку мне ужасно не хотелось. Глядел только, что деньги делают с человеком! Пил он всё больше. Поил кого ни попадя. Покупал уже третью машину. Мне дотации шли с процентов на мои банковские вклады, но жить на них было всё же ещё нельзя. Хотя с помощью генерала я задействовал старинный вклад в английский банк. Там в доброй старой Англии ничего в этом смысле не изменилось. Начислили мне проценты – весьма внушительную сумму и перевели вклад персонально на меня. Это было очень внушительное подспорье. Большинство людей в стране получало зарплату меньшую, чем я проценты по вкладу. Но…на, примерно, 5000 рублей, на семью из шести человек, это маловато. При наших нынешних ценах – можно только что не голодать.
Целая серия смертей тоже хорошему настроению не способствовала. Тихо скончалась Мария Николаевна. Скромные похороны. Какие-то неведомые мне старушки. Ушёл из жизни простой, хороший человек. Кажется, я всё сделал, что бы облегчить ей последние годы – годы немощи и болезней. Люда теперь всё больше времени проводила уже в своей квартире. Мамину красоту она не унаследовала, но была мила. Впрочем, я, конечно, не беспристрастен. Выросла скромная трудяжка. Для неё даже отдельная квартира не представляла такой уж опасности. Тем более, что я там бывал почти ежедневно, а ночевать она приходила домой.
Умер Василий Павлович. Видно, плохо ему приходилось в последнее время. Попытки помочь со стороны друзей были им деликатно отвергнуты. Жил он с сыном и невесткой, и просил к нему не приходить. Мои попытки как-то помочь тоже отверг. Похороны были многолюдны, но близких себе людей я среди них не обнаружил. Да были ли они вообще – близкие мне люди? Посидел из приличия на поминках и при первой же возможности «слинял». Опять это тягостное чувство исчезновения человека, личности. Да что уж тут поделаешь!
Генерал тоже сильно сдал. Невнимание дочерей как-то разъяснилось. Родной, оказывается, была только московская, Ася. Звонила раз в месяц или даже реже. А ведь фотографии фиксировали когда-то дружную семью! И это тоже, оказывается, смертно. Но почему?
Мои подросшие мальцы оккупировали вторую комнату на генеральской половине, но он, как я уже говорил, не возражал. Сказал даже как-то, что их голоса не дают забыть, про жизнь, которая, несмотря ни на что, продолжается. Маша приезжала через день, и переоборудованная кладовка на генеральской половине, была за ней. Иногда привозила дочку.
Однажды вечером Виктор Павлович передал мне ключи от некой квартиры. А заодно и документы на право собственности на моё имя оформленные. Из них я узнал, что мне подарена трёхкомнатная квартира площадью в 75 квадратных метров и почти в самом центре города. Как я понял, бывшее место встреч с агентурой или нечто подобное. Как генералу удалось её приватизировать, я выяснять не стал. До последнего времени он сдавал её своим сослуживцам. Теперь этим предстояло заниматься мне. Я опять спросил его про дочку. Ответил, что если вдруг обнаружится, что она нуждается, то чтобы помог по своему усмотрению. О внуках ни слова. Очень странно. Он не видел их уже много лет. Мне понять такое трудно, но и выспрашивать неловко. Пошёл принимать имущество. Или, по-другому, вступать во владение.

___

Прекрасная, хорошо обставленная квартира. Если её сдавать, то мой бюджет заметно пополнится. Сдавать не хотелось. Хотелось иметь некое убежище, где можно было бы уединяться. А зачем? Трудно объяснить. При всей моей любви к своему семейству, потребность такая во мне жила. Не вижу в этом ничего зазорного. Раньше использовал Иркину квартиру, но теперь она постепенно переходила к Люде. Да, хотелось бы, но позволить себе это я уже не мог. На руках у меня было трое мальчишек и дочка на выданьи, которой нужно ещё и университет закончить.
___

Когда я вернулся домой, генерала уже забрали в больницу. Поехал выяснять и утрясать проблемы, если таковые возникнут. В госпитале сказали, что он в реанимации, что инсульт и что положение тяжёлое. Моё вмешательство пока не понадобилось.
Первое, что я обнаружил, усевшись за генеральским письменным столом, это обращённое ко мне послание. Как чувствовал человек.

Дорогой друг!

Состояние здоровья прескверно, но лечиться надоело. Будь что будет. В конце концов, с этим нужно примириться. Я даже подумывал о суициде. Хотел т. ск. дезертировать, но хлопотно. Да и вам неприятности.
Деловая часть.

1. Ключи от железного ящика (сейфа) в нижнем отделении стола.
2. С памятником мы, вроде бы, всё обговорили.
3. Всё моё имущество завещаю вам. Копию завещания прилагаю. К сожалению, маловато.
4. Если дочка приедет на похороны, постарайтесь выяснить её материальное положение. По моим сведениям оно вполне благополучное. Её муж – литератор, но довольно успешно занимается издательским делом. В крайнем случае, передайте ей из тех 20000 долларов, что лежат на ваше имя в банке.
5. Поостерегитесь применять методы, о которых мы уже с вами говорили. Это очень небезопасно. А на вас семья – большая ответственность. Меня уже не будет вам помочь.
Думаю, что под влиянием новой информации ваше отношение ко мне может измениться. Не хочется оправдываться. Во многом виноват. Многое от заблуждений идеологического порядка. Пришлось на старости лет некоторые свои убеждения пересматривать. Жизнь – это конечно здорово, но как-то уравновешивается финалом. Про себя скажу, что можно было прожить более достойно, чем это у меня получилось. Но что было, то было. То, что не я один в таком положении, меня не оправдывает.»

Он умер на третьи сутки. Не приходя в сознание. Чтобы исполнить завещанный им ритуал, пришлось пойти к начальнику управления. Правда, приняли меня уважительно, и стоять в приёмной не пришлось. Прочитав ту часть завещания, которая касалась похорон, генерал тут же распорядился, и всё было исполнено.
Дочка из Москвы приехала на следующий после день после моего звонка. Никаких имущественных претензий не предъявляла. Модно одетая, подтянутая дама с интеллигентным лицом. Съездили на могилу и при ней произвели захоронение урны с прахом. Дома ознакомилась с завещанием. Поджала губы и заметила: «Операция была проведена блестяще». Я ответил, что её отец не тот человек, с которым можно проводить какие-то операции. «Ну, возраст…» Она сидела в кресле, курила и смотрела почему-то в окно.
- Кем вы работаете? – Перевела взгляд на меня и после некоторой паузы ответила.
- Корректором.
- В фирме мужа? – На лице удивление.
- Да. В фирме мужа.
- Я знаю об осложнениях у Виктора Павловича на службе (ни черта я не знал), но почему это так отразилось на его отношении к вам, к внукам?
- Кем вы приходитесь Елене Николаевне?
- Дело не в степени родства, а, скорей, в духовной близости.
- Это у вас с Еленой Николаевной? – На лице крайнее удивление.
- Для образованного человека вы проявляете удивляющую категоричность. Не имея о человеке в сущности даже мало-мальски достоверной информации, вердикт выносите безапелляционный. Как-то уж, знаете, через чур…
- Но и вы же делаете то же самое. Откуда вы знаете о степени моей информированности?
- Из весьма осведомлённого источника. Можно догадаться.
- Это источник очень предвзятый. Сомневаюсь, что о себе он рассказывал правду. Не очень-то она его украшает. Что до денег, то почему я должна оставлять деньги отца чужому человеку? Вы вот даже чужие деньги отдавать не хотите!
- Такова его воля.
- Ну, а по совести?
- Если бы я знал, что вы нуждаетесь, живёте в бедности! Но в этом смысле всё у вас даже более, чем просто благополучно. Один сын. У меня вот на руках четверо! Так что не будем взывать к совести, а удовлетворимся правом.
- Вот как? Но я всё же опротестую его завещание.
- Это ваше право. Вас не смущает, что на свет могут вылезть подробности, для репутации вашего отца мало приятные? (сплошной экспромт).
- Он это заслужил.
- А деньги всё же вам, хоть они и не очень благородного происхождения.
- Вы и это знаете? – (Да ничего я не знаю. Но подозреваю.) – По-видимому, он все же не рассказал вам, что в пору его службы в КГБ одним из его подопечных диссидентов был мой нынешний муж. Так что уровень порядочности, который демонстрировал он и его люди известен мне не понаслышке. Естественно, это вызвало в нашей семье серьёзное отчуждение. У него был выбор: дочка или эта подлая власть. Он сделал свой выбор. Деньги, конечно, грязные, но не властям же их отдавать? И не зарубежным фондам, которые такие операции финансировали. Пусть уж послужат чему-то достойному.
- Должен вам сообщить, что ваш отец всё понял и глубоко сожалел. – Она усмехнулась.
- Ах, оставьте. Всё он понимал и тогда. При его-то информированности и аналитических способностях, что он не понимал происходящего? В этом его, если хотите, главная вина. Почему-то я разговариваю с вами в уверенности, что вы не из той же команды. – Намного погодя добавила. – Елена Николаевна – сама не святая, с ним старалась не общаться. Понимаю, нехорошо так о покойном и отце, но что поделаешь? Впрочем, вы и так примерно в курсе.
- Я несколько ошеломлён.
- Вот как?
- Я понятия не имел о характере его работы в КГБ. Для меня и моей семьи он был опорой и поддержкой. Возможно, благодаря Елене Николаевне. Мы её называли бабой Леной.
- Она тоже не плохо приспособилась к режиму, но в другом роде. Я её ни в чём не виню. Никаких подлостей она никому не делала, ничьи судьбы не ломала.
__

Единственный человек, которому я всё (почти) рассказывал, была моя жена. Но про Виктора Павловича я ничего ей не сказал. Выбрав день, устроил себе выходной.
Памятник уже переделали, и фотографий на нём было три. Вот только придумать новый текст я ещё не успел. Вокруг знакомые лица кладбищенских соседей. Сидел, пил, пытался связать воедино судьбы этих людей, как-то всё осмыслить, обобщить… Ничего не получалось. В голове мелькали отдельные картинки из прошлого, обрывки мыслей. И всё это на фоне обычой кладбищенской невесёлости. Мешала и погода: порывистый ветер, холодно. И все молчали. Отправился на свою новую квартиру. Тут было и тепло, и мило, и одиноко. Уселся в кресло, отпил очередной глоток, и наступило какое-то просветление. Что меня удивляет и даже поражает? Приспособляемость? Так это естественная черта людей. Какие у них были альтернативы? Умереть? Противоестественно. Бороться за свои идеалы? Противостоять могучей системе? Притом без абсолютной убеждённости в своей правоте. В среде оболваненной и запуганной массы людей! Не та ситуация. Не очень красиво поступали? Применительно к не очень красивым обстоятельствам. По Щедрину. В подлых обстоятельствах – применительно к подлости. А куда денешься? А что именно так поступали, именно в такой степени, так это по причине конкретных обстоятельств, конкретных черт личности. Порой неважный получался комплекс? Что ж…Генерал, вот у вас, кажется, и впрямь перебор. Эти деньги…
- Мне бы не хотелось, что бы вы развивали эту тему. Ну конечно все это достаточно мерзко. Сегодня. Можно сказать, плыл по течению. Не украшает? Разумеется. Не в порядке самооправдания, но всё же хочу заметить, что это не случай, так сказать, абсолютной беспринципности, полного морального распада. Всё же я думал, что объективная необходимость в социализме пробьёт себе дорогу сквозь всю эту повседневную мерзопакость. Вспомните историю. Путь, скажем, Франции к сегодняшней демократии. Это афёры, коррупция, скандалы в высших эшелонах власти. И всё же в итоге мы видим явный прогресс.
- Вы серьёзно полагаете, что в морали заметен прогресс? Всё, что вы перечислили, мы имеем и сегодня. Возросла, пожалуй, сила права, но индивидуальная мораль? Не думаю.
- Возможно, но тем более естественны мои поступки. Не моя правота. Этого я не говорю. Безусловно, хотелось бы личного благополучия другим путем и другой ценой, но разве был выбор? А то, что мы облегчали участь некоторых, как правило, достойных людей, облегчая попутно и кошельки (не их, но их богатых западных покровителей), такое ли уж это преступление? К сожалению, весьма значительную часть приходилось отдавать «наверх» для гарантии своей безопасности. Я относился к вам с глубокой симпатией и уважением. Верю в ваши моральные качества, но я совсем не уверен, что окажись вы в моей ситуации, поступали бы иначе. Кстати, все мои прегрешения пошли вам на пользу. Вырастите своих мальчишек, Люду. Славные у вас детишки. Вполне может оказаться, что общий баланс будет положительным.
- Баба Лена, он прав?
- В общем-то, да.
- Но ты общаться с ним избегала.
- Конечно, мне его работа не нравилась. Все понимают, что говночисты при всяком строе нужны, но от этого уважения к ним не прибавляется. К тому же в его случае не очень-то веришь в полезность таких чисток. Скорей уж наоборот. Вот тогда совсем хреново. Одно дело запереть в лагерь врага нового, прогрессивного строя, а, с другой – сделать то же самое, что бы продлить агонию строя обречённого. Зачем на службу такую пошёл?
- Тогда получается, что ворью этому зелёный свет надо было дать? Так ты же сама меня в милицию определила!
- Куда могла, туда и определила. А в милиции тоже разные службы есть.
- Участковым что ли? Или в уголовку? Там бы я так не продвинулся. А, между прочим, что бы с тобой было, кабы я не сумел то дело прикрыть?
- Тоже верно. Ладно. Наши дела позади. Они их теперь расхлёбывают. Мы революцию учинили, поганый строй поддерживали, страну в дерьмо загнали. Сами поумирали, а им теперь хлебать. Так, Валентин?
- Всё так. Ничего уже не воротишь.
- Тебе-то, Валя, грех жаловаться. Всё имеешь!
- Кстати, Валентин Николаевич, осуществилась ваша подсознательная мечта. Вполне теперь можете жить на проценты с капитала. Скромно, но с достатком. Если, конечно, что ни будь опять с любезным Отечеством не приключится.
- Жить на проценты мне бы не хотелось, но иметь такой страховой фонд – это действительно хорошо. Василий Павлович, ну а вы то, что молчите?
- Я, Валентин Николаевич, тоже не безгрешен. Хоть борзыми щенками, но и я брал.
- Не могу поверить. Вы не могли.
- Ну, не так, что бы деньгами, но иначе поступать было невозможно. Звонят, к примеру, «сверху», – «Надо принять!» Принимаешь. Куда же денешься! Летом обратишься насчёт путёвки. Могут дать куда надо, а могут и не дать. Так вот!.
- Люди, которые в состоянии противостоять напору среды обитания, да ещё такой свирепой – редкость. Порой, дело в сумме.
- А не цинизм ли это, генерал?
- Скорее опыт.
- Но вот, извините, я. Сколько раз предлагали! Василий Павлович знает. Но ведь не брал никогда, хотя в деньгах нуждался. И не такой уж я исключительный.
- Но вы и не обычный. И, к тому же, мелочовку вам, извините, предлагали. И правильно, что не брали. Только пачкаться. Вот если бы предложили сумму размером с ваш годовой заработок или ещё больше, и вы бы отказались, тогда это было бы достойно упоминания. Не хотелось бы, что бы меня превратно поняли. Я не за то, что бы брать взятки. Но в некоторых случаях, например, из опыта уважаемого Василия Павловича, вполне допускаю.
- Но ведь вне зависимости от суммы – это же безнравственно!
- Конечно. Кто спорит? Но что есть нравственность? И имеет ли она право на всегдашнее существование, да ещё и в неизменном виде? И что доминирует в мире? Только что мы были свидетелями, как из-за массовой безнравственности рухнула великая империя. Её разворовали и пропили. Вы полагаете, что все, это делавшие, люди безнравственные? Но тогда получается, что нравственность вообще удел избранных.
- По большому счёту так, наверное, и есть. Диогену приписывают многократно повторенные потом слова: «Народу много, а людей очень мало».

Проснулся я от телефонного звонка. Спрашивали прежних жильцов.
__


Крах.


Аня положила мне на стол текущие бумаги. Начал разбираться. Странная картина! За последний месяц сдали только один объект. Один их пяти! Остальные завершены, но станцией не приняты. Благодушие моё испарилось мгновенно. Вот оно! Именно этого я боялся все время нашего существования. Но почему так внезапно? Ещё спроси, почему предварительно не провозгласили: «Иду на Вы!» А вот, что же Гена молчит? Положим, сейчас он в командировке, но это же длится не один день! Людям скоро нужно зарплату платить, а на счёте гроши. Аварийный резерв без Гены я расходовать не рискну. И что же делать? Взять ссуду, так проценты же дикие! Что ж, самое простое, это позвонить Анатолию и выяснить в чём дело. Пол часа потратил на звонки, но на месте никого нет. Звонить начальнику? Но с ним в тесном контакте Гена. Да и что он скажет? Отошлёт разбираться к тем же ребятам. К тому же Толику. Через час – новая печаль. Звонит Генкин зам. и сообщает, что со склада не выдают наши материалы. А дело вот в чём. На общем складе ребята со станции выделили место для хранения наших материалов. Это экономит нам расходы на аренду помещения, а им дает дополнительный доход. Всё, конечно, без всяких бумаг. Свои же люди! У нас ключи от внутреннего помещения. У зав складом – от наружных дверей. Придётся ехать разбираться. Снова звоню Анатолию. Слышу, как секретарша Ниночка говорит с ним по селектору. Взял трубку.
- Анатолий, это Валентин. Чувствую, что нам нужно потолковать во внеслужебной обстановке. Некоторое время молчит. Потом промямлил.
- Да тут такая возникла ситуация…
- Где встретимся? – Молчит. – К вам заезжать не хотелось бы. Давай на перерыве у входа в парк. В 12,10.
- Ладно. – Трубку положил не прощаясь.
До встречи больше часа. Кто же это на нас «наехал»? Тот, кто может нашим ребятам на станции приказывать. Это или сам начальник, или начальник управления. Думаем дальше. Начальник телефонной сети из наших. Назначен совсем недавно. В подобных акциях не замечен. Попросту говоря, мало вероятно, что внезапно учинит такую пакость, не поставив в известность, если не нас, так своих замов. Весьма маловероятно. Возможно лишь в том случае, если ему самому приказали, и вопрос всё равно уже решён. Возможно, помимо него самого. И то могли бы предупредить. Конечно, своя рубашка ближе к телу…. Предали. Но что они могли сделать? Они же подчинённые. Значит, всё упирается в начальника управления. Но зачем? Вероятней всего кто-то хочет с его благословения перехватить наш бизнес. На него надавили, что мало вероятно, а, скорей всего, заинтересовали. Впрочем, не так уж это существенно.

Встретились вовремя. Вид у Анатолия слегка смущённый. Не обсуждая, направились в кафе. В кафе пустынно. Я заказал коньяк и шоколад. Выпили.
- Ребята, есть приказ вас ликвидировать. Распорядился лично, так что сами понимаете….
- Чего ж не предупредили?
- А что это меняет? Валентин Николаевич, вы же понимаете, что мы только теряем. Очень крупная фирма берет всё это под себя. Про нас и не вспомнят.
- Что же они ему такого предложили?
- Они внедряются в связь. Начальника взяли в долю. Кроме того, они приняли на работу его племянника и очень не плохо ему платят.
- Ясно. – Чувствую, что это ещё не всё, но чего уж больше! Мне очень хочется ему рассказать про Ашота, т.е. про то, что кое-что иной раз можно сделать. Глупо. Удержался. Ситуация ведь совсем другая. Да была бы такая же, всё равно болтать нечего. Но больше всего меня поразила ситуация со складом.
- Анатолий, но ведь на складе наше имущество! Что это за номера? – Он молча разлил остатки коньяка. Интересно, как я буду домой ехать? Выпили.
- Понимаешь, как только узнали, зав. складом сработал. Вовка – мужик жадный. Понимает, что доказать ничего нельзя.
- А стоило ли пачкаться? Там кабеля осталось тысяч на сто, да всякой мелочи тысяч на пятьдесят.
- У него другой масштаб. Ему и 150000 очень даже пригодиться. Что он получает, подумай!
- А если к начальству зайти?
- Ничего не выйдет. Только нас подставишь. Раз вас «кинули» на таком уровне, никто не заступится. На верху есть крепкие связи? – Я пожал плечами. Теперь уже не было. И тут я болтанул лишнее.
- Представляешь, что будет, когда наши работяги узнают, что он их обчистил? Могут ведь и накостылять.
- Ты мне этого не говорил, а я не слышал.
- Ладно. Подпишите приёмку, чтобы хоть с бригадами рассчитаться. Отвалим мирно. Иначе нам – куда деваться? В суд подавать? Шум устраивать? Жили как люди – давайте и разойдёмся по людски.
- Валентин Николаевич, да если бы от меня зависело!
- Толик, прошу только довести моё предложение до начальства. Не надо провоцировать рабочий класс. – Пожал плечами.
- До начальства обещаю довести. Извини, пора на службу.
Повезло мне в этот день только с Геной. Сумел дозвониться и доложить обстановку. Иначе наши неприятности возросли бы ещё на стоимость очередной партии кабеля.
___

Нельзя сказать, что я очень переживал. Конечно, методы применили к нам подловатые, но бизнес вообще, а наш Российский в особенности на данном этапе, таков. Вот с имуществом нашим поступили уж совсем некрасиво. Тут нужно подумать. Конечно, за это не убивают, но и спускать такое нельзя. Но что я или мы могли сделать? Юридически мы бессильны. Поддержки «сверху» у нас нет. Всё остальное незаконно и, стало быть, рискованно. Но нельзя же убивать человека за украденные материалы или за подлость! Хотя руки чешутся. А что можно? Избить негодяя? Нанести в отместку ущерб его собственности? Довольно сложное положение.
Гена приехал на следующий день. Совещание было кратким. С ребятами на станции он уже пообщался. Фирма прекращала своё существование. Мой уход был оформлен на следующий день. Расчёт с работягами Гена взял на себя, равно как и разбирательства с телефонной станцией.

















Часть третья.




Большая фирма


Дела семейные.


Уже на следующий день после обеда я сидел за генеральским, а нынче моим столом и подводил финансовые итоги. Накопления от деятельности на фирме составили за все годы всего-то 24000 долларов. Ещё 55000 составляли вклады генерала в трёх разных банках. Проценты из английского банка составляли около 200 долларов ежемесячно. Ещё 150 ежемесячно за сдачу квартиры. С учётом моих прежних денег, унаследованных в той или иной форме от бабы Лены и Маркелыча, выходило почти 850 долларов в месяц. Жить, несколько поджав расходы, можно. Главная проблема – это устоявшийся уровень потребления, который придётся менять. Четверо детей – большие расходы. Тем более, что одно дитя – невеста на выданьи. Маша, правда, исчезла с нашего горизонта. Снова вышла замуж. Теперь у неё уже две дочки. Это несколько сокращало расходы. Придётся сократить дотации и старикам. Проживём. На работу нужно устраиваться. В деньгах – это даст не много, но не дома же сидеть!
Вечером собираю семейный совет. Выслушали, но, по моему, не очень поняли. Что значит многолетняя привычка к достатку! Коле был обещан новый мотоцикл. Люда с Ниной привыкли одеваться в дорогих магазинах. Придётся отвыкать. У меня, правда, есть резервный фонд. Тысяч в12, долларов, понятно. Из наследия бабы Лены. Но это на аварийные ситуации.
После совещания Люда выпроводила всех – нужно с папой поговорить. Она за последний год очень изменилась. Симпатичная девочка. Папа к ней неравнодушен. Когда всех выставила, а Андрюшка очень хотел послушать, уселась напротив меня. Чувствую – волнуется. Догадываюсь. Ох, уж эта отдельная квартира!
- Папа, я собираюсь выходить замуж. – Так. Вопрос и впрямь серьёзный. По нынешним временам, так хоть предупреждает! А почему, собственно нет? Единственное препятствие (возможное) – материальная сторона вопроса.
- За Анатолия?
- Да.
- Тебя не смущает, что ты только на первом курсе, что тебе ещё нет 18 лет?
- Папа, это не так уж важно. Мы любим друг друга. Он очень хороший и серьёзный парень. – Молча ожидает моей реакции. А что скажешь? Парень действительно мне очень нравится. Он на четвёртом курсе физмата. Очень серьёзный парнишка. Как-то у них сложится? Скверная статистика у нынешних браков. Очень хотелось бы, что бы у моей доченьки всё было хорошо. Она у меня скромная трудяжка. По нынешним временам, так даже начитанная. Лицом не в маму, но смотрится очень даже не плохо. Всё. Продолжать молчать уже неприлично.
- Понял. Возражений не имею. Что от меня требуется? – Заулыбалась. Обняла и поцеловала. Тронут.
- Папа, ты всё, что у меня есть на свете. Я так тебя люблю! Сегодня позвонит Толин отец. Он хочет с тобой поговорить. Они с Толей совершенно разные люди, но Толя его очень уважает.

Действительно. Через пол часа мне позвонили. Низкий мужской голос. Представился Аркадием Александровичем. Почтительно поздоровался.
- Хотелось бы с вами поговорить. Речь пойдёт о наших детях.
- Я в курсе.
- Вы не могли бы подъехать прямо сейчас? (адрес) Это мой офис. Если что, можно и в любом другом месте.
- Могу подъехать.
- Спасибо. Жду с нетерпением.
Конец рабочего дня. Шикарный офис на четвёртом этаже большого административного здания. Меня встречают у проходной и проводят к лифту. У выхода из лифта рослый весьма представительного вида мужчина в строгом костюме. Красивая седая шевелюра. Узнаю Толины черты. Приветливо улыбается и протягивает руку. Шикарный офис! Паркет, черная кожа, хром. Всё сверкает. Всё очень солидно. Проходим в просторный кабинет и усаживаемся в кресла у журнального столика. Итак, Толин отец коммерсант или бизнесмен и, видимо, крупного масштаба. Именно это мне и хотели продемонстрировать. Секретарша вносит кофе. Откуда-то появляется бутылка ликёра.
- Валентин Николаевич, так вы в курсе дела? Наши дети собираются пожениться!
- Да. Уже час как я в курсе. Несколько ошеломлён, но постепенно привыкаю к этой мысли.
- Мой спросил моего согласия. Я сильно подозреваю, что если его и не будет, то он без него вполне обойдётся. А как ваша?
- Точно так же. Но я знаю вашего Толю, и он мне очень нравится. По нынешним временам – хорошо, что хоть формально спрашивают. – Засмеялся.
- Вот именно. Мы с женой тоже не возражаем. У вас очень славная девочка. По нынешним опять таки временам скромная и воспитанная девушка – это редкость. Мой в ней души не чает. – Хорошие слова, но в поведении какая-то напряжённость. Интересно, что же их не устраивает?
- Люда говорила, что вы возражаете.
- Исключительно в связи с возрастом. Куда они спешат? Вы не знаете? Ей ведь ещё нет восемнадцати! Но мы с женой подумали и решили, что это не существенно. Девочка нам, повторяю, очень нравится.
- Она действительно у меня славная, скромная и трудолюбивая, хотя и выросла без мамы. – И зачем эта реклама? Что-то он всё же не договаривает. Что-то ему не так. Может быть имущественное неравенство? Вряд ли, но кто знает?
- Что ж, можем переходить к практическим вопросам.
- Можно. Простите, но у меня такое ощущение, что вас что-то беспокоит или не устраивает. Давайте уж выясним всё до конца. Вопрос же очень серьёзный! – Он достал пачку дорогих сигарет и протянул мне. Потом налил в рюмки из бутылки и закурил. Кажется, я догадываюсь, в чём проблема. Забавно.
- Настолько серьёзный, что я даже закурил. Понимаете, мы – евреи. Вас это не смущает? – Угадал! Сейчас я его развеселю. Мне самому стало смешно, и он это заметил. Насторожился.
- Дорогой Аркадий Александрович! Мою покойную маму звали Рива Мойсеевна. Есть ещё на эту тему вопросы? – Надо было видеть его лицо! Господи, ну почему это так важно? Чертова жизнь. А, в общем то, ситуация в мире вообще, а в Отечестве нашем в частности, такова, что может быть – это действительно важно? Просто я со своим русским отцом, со своим окружением и убеждениями вне этого. Я, но не весь остальной мир. И ведь в школьные годы мне, бывало, доставалось из-за этого. Я тогда и числился евреем. И вся моя родня – евреи. С отцовской я не контачу. Они с матерью разошлись, когда мне и двух лет не было, и никакого участия ко мне не проявляли. Он был очень взволнован. Радостно взволнован.
- Я должен позвонить моей жене. Вы себе не представляете, как мы переживали! Впрочем, что я такое говорю? Вы-то как раз и можете себе представить. Пока он набирал номер, улыбка не сходила с его лица.
- Ривочка, это я. Да, он сидит рядом. Рива, всё хорошо. Он таки еврей. – Дальше он произносил, чуть ли не по слогам. – Отец Люды, Валентин Николаевич – еврей. Его маму тоже звали Рива. Рива Мойсеевна. – Немного погодя подал мне трубку. – Не откажите в любезности. Она хочет сказать вам пару слов.
- Валентин Николаевич, здравствуйте. Вы не представляете, какой камень с души вы сняли. Не подумайте, что мы верующие или какие-то националисты! Наш Толик над нами посмеивается, но, думаю, он тоже всё понимает. Такое, к сожалению, время. Раньше никто на это внимания не обращал, а сейчас всё по-другому. Ну, я не буду вас отвлекать. Мы теперь, надеюсь, будем часто встречаться. Скажу только, что у вас хорошая дочка. Такая скромная и воспитанная девочка. Сегодня ещё поискать таких. Пусть они будут счастливы и больше нам ничего не надо. Самое главное – это что бы им было хорошо.
- Рива Марковна, совершенно с вами согласен. – Пока я говорил, Аркадий Александрович куда-то вышел. Когда я положил трубку, передо мной стояли отец с сыном. Я встал и подал ему руку. «Мы с твоим отцом желаем вам счастья. Как я понял, ни для твоих родителей, ни для меня нет ничего важней на этом свете».

Толик убежал в университет, а мы продолжили общение уже как бы в новом качестве.
- В нашем городе у вас есть кто-нибудь из родных?
- К сожалению, никого. Большинство моих родных в Израиле или в Штатах.
- Где ваши живут в Израиле?
- Родная тётка в Хайфе.
- Что вы говорите? У меня брат в Хайфе. Надо их познакомить. – Я почувствовал, что идёт проверка. Ох, уж эти мне коммерсанты! Но это его право. Я не возражаю. Дал тётин адрес и телефон.
- Где молодые будут жить?
- Люде в приданное идёт квартира.
- Это там, где они сейчас живут?
- Да.
- Я надеюсь, вы меня правильно поймёте. Когда я понял, что всё это серьёзно, то навел о вашей семье справки. И в этой квартире я тоже был. Единственный сын! Моя жена пока я во всём не разобрался, ночи не спала. Знаете, как сейчас девчонки ловят богатых женихов! Слава богу, я ни пол слова плохого о вас не услышал. А про Людочку уже и не говорю. Для нас – это большое счастье. За такую дочку вам орден нужно дать. Вы понимаете на идешь?
- Немного. – Опять проверка?
- Ваша дочка – это «а идешес кинд». А ваша жена – настоящая русская красавица. – Так, жену, значит, уже тоже изучили. Ну-ну. – И если бы все жили так, как вы с вашей Ниной, то горя бы люди не знали.
Он явно расчувствовался. Что ж, его можно понять, хотя копанием в моей жизни я был несколько уязвлён. Такое происходило во мне смешение чувств. Он, конечно, имел право интересоваться роднёй его будущей невестки, но копание в твоей жизни посторонних столь же естественно удовольствия не доставляет. Мне, к примеру, было безразлично, какой Толик национальности. Вижу и рад, что парень хороший. Остальное – не так уж важно. Но мой будущий сват поступил правильно. Мне тоже следовало поинтересоваться, кто есть кто. А Аркадий Александрович между тем продолжал.
- Вот теперь я с чистой совестью могу вам кое-что сказать, не боясь вас расстроить. – Я насторожился. Что ещё? – Дело в том, что Людочка беременна, и у нас с вами скоро будут внуки.
Господи, ну как же я не догадался? Теперь понятно, отчего такая спешка. Что ж, вроде и впрямь всё в порядке. Но почему он употребил множественное число? Ерунда. Всё так благополучно, как только можно было мечтать. И всё же… На моем лице видимо что-то такое отразилось. Он налил мне и себе. Поднял рюмку и не без торжественности провозгласил: «За наших внуков! Мы с женой ждём с нетерпением. Они почему-то боялись, что мы будем против и, видимо решили поставить нас перед фактом. Как вы к этому…?
- Да я… Да я уже его люблю. Фу, многовато для одного дня. Неужели она могла думать, что я буду хоть как-то против?
- Это не она. Это мой Толик. Она как раз от своего папы в восторге. Но всё уже позади. Знаете, жизнь приобретает новый смысл, когда появляются внуки. Для кого же я работаю? Кому я должен всё это передать? Толика интересует наука. И слава богу. Мальчик способный. Мы мечтали женить его на хорошей девочке. Теперь будем мечтать вырастить хорошего внука.
Всё, что он говорил, было немного несвязно, но очень искренне и серьёзно.
- Поговорим о материальном. Если с вашей стороны квартира, то с нашей свадьба. – Он легко перешёл в совершенно другую сферу, но я не мог так быстро выйти из предыдущей. Что ж, надо отдать должное их деликатности. О людкиной беременности было преподнесено достаточно тактично. Значит о материальном. Не самое сейчас лучшее у меня время для решения материальных вопросов, но что поделаешь! – Вы не возражаете? Ко дню рождения внука мы что-нибудь придумаем и с квартирой. Для троих там будет тесновато. Заявление они уже подали. – Так, ещё один щелчок. Мне осталось только головой покачать. – Регистрация через неделю. Как вы мыслите себе масштаб свадьбы?
- Лично я этого шума не люблю, но не я ведь женюсь! Надо спросить у молодых.
- Молодые вообще свадьбы не хотят. Шумной, во всяком случае. Это всё мой сын.
- Тогда ближайший круг в приличном ресторане.
- Почти дословно слова моей Ривы. О материальной стороне их жизни не беспокойтесь. Я знаю, что сейчас у вас некоторые затруднения, а для нас с Ривой – это только удовольствие. Рива вообще мечтает, что бы они жили где-то рядом. Вы поймите! У вас ещё трое, а у нас больше никого. Про внуков я уже не говорю. Вообще, мы должны встретиться и отметить это событие.

Между моментом, когда я дал адрес своей тёти Бети и моим прибытием домой не, прошло и двух часов. Я только успел доложить обо всём своей жене, как раздался звонок из Израиля. Брат Аркадия Александровича уже сидел у тёти и, и они упивались новыми обстоятельствами. Что могла сказать про нашу семью тетя Бетя? Если и было бы что плохое, она бы промолчала. Но право же, ничего плохого не было. Обычная интеллигентная еврейская семья. Так, видимо, и было доложено. Мне кажется, я это почувствовал при следующем же телефонном разговоре. Вечером позвонила Рива Марковна и беседовала с моей женой. Потом я с Аркадием Александровичем. Видимо, оба мы приходили в себя и осваивались в новом качестве. Нина пригласила их в гости.
___

Свадьба прошла спокойно. Я бы сказал, чинно. Главным тормозом на пути всяческих торжеств и шумовых эффектов был мой зять Толик. Анатолию Константиновичу вообще были свойственны сдержанность. Что-то было в нём интеллигентное как в облике, так и в поведении. Мне всё это очень нравилось. Повезло Людке! Хотелось надеяться, что и в будущем всё будет хорошо. Ох, как хотелось бы! И мне было очень приятно, что и его родители испытывают схожие чувства. Я ощутил, что приобрёл действительно новых родственников. Во время одной из встреч, мой сват, выражаясь несколько извилисто, дал понять, что если у меня возникнут какие-нибудь проблемы, так чтобы я не забывал: у него не малые возможности в самых разных областях. Через третьих лиц я выяснил, что он действительно управляет одной из крупнейших в городе фирм. Кроме того, пользуется поддержкой властей и весьма эффективной. На чём такая взаимность основана, я тогда ещё не знал. Полагал, что, как обычно, происходит то, что называется нынче странным словом «откат». Несколько отличается от взятки, но, на мой взгляд, не принципиально.
Сам я пребывал в неком непривычно «подвешенном» состоянии. Нигде не работал, ходил по привычке в библиотеку. А то и просто болтался без дела, присматривая, чем бы заняться.
Даже будучи в возрасте вполне зрелом, можно узнать о себе кое-что новенькое. Не думал, к примеру, что я такой злопамятный. Простить зав. складом Володьке циничный грабёж было выше моих сил. Но и сделать я ничего не мог. Решил с ним поговорить. Надежд чего-то добиться я, конечно, не питал, но мне хотелось послушать, что он скажет. Лицо его при этом рассмотреть. Такой откровенной наглости я ещё в жизни не встречал. И вовсе не потому, что людей таких мало. Просто не доводилось сталкиваться. Подловил стервеца недалеко от его дома. Худощавый, примерно моих лет. Лицо маленькое, волосы прилизаны с залысинами. Блекло-голубые глазки.
- Здравствуй, Володя! – Глянул, отвернулся и попытался меня обойти. Я схватил его за плечи.
- Володя, как же это ты нас так обчистил? Ведь воровать не хорошо!
- Иди, куда шёл. – Он пытается высвободиться, а я – поймать его взгляд. Но смотрит он упорно в сторону.
- А ты не подумал, что мы можем кое-что предпринять, и всё это может стать тебе очень дорого!
- Угрожаешь?
- А что с вором церемониться! Время сейчас – сам знаешь какое. Только заплатить и что с тобой может случиться?
- Значит угрожаешь. Всё, что на нашем складе – всё наше. Ничего вы не докажете.
- Уже оприходовали что ли?
- Не твоё дело. Иди своей дорогой. – Я засмеялся ему в лицо.
- Ну, ты и тип! – Вырвался, наконец, из моих рук и не оборачиваясь пошёл прочь.
Хотел поговорить, увидеть – получил всего сполна. Смысла никакого. И что дальше делать, как не знал, так и не знаю.
___

Гена жил в частном доме. Машина у ворот – значит хозяин на месте. Во дворе под деревом белый пластиковый стол и к нему четыре таких же пластиковых стула. Вокруг бухты кабеля, чугунные крышки люков от наших колодцев и прочие материалы. В этом смысле ничего не изменилось, хотя Гена уже не директор, а бригадир. Большой скачок! Четыре небольшие комнаты. Гена на диване. Видно, что в уже ставшем привычном подпитии. Выключил видик. Откуда-то достал бутылку и налил мне в стакан. Видно, Лерки нет дома. Выпили. Бутылку спрятал на полку за книги.
- Встретил Володьку. Руки чешутся…- Закурили.
- Не заводись. Ничего не сделаешь. Всего лишь деньги.
- Нет, Гена. Не только деньги, но ещё наглость и унижение. Не пойму, почему это тебя вроде как мало трогает.
- Ну что мы можем сделать! Ты ещё когда предупреждал! – Немного погодя неожиданно выдал. – Если ты опять стрелять собираешься, так я против. – Вспомнил, значит. Ну, такое не забывается.
- Нет, Гена. Это совсем другая ситуация. Жизни наших детей никто, вроде, не угрожает. Ни о какой стрельбе не может быть и речи. Но как-то наказать хотелось бы.
- Брось. Только неприятности наживёшь. Назад ничего не вернут. Я у хозяев был. Разговаривал и об этом. Вот должность дали, а больше ничего нам не светит.
- И ты не хочешь их наказать? – Он пожал плечами. – Смысла нет.
- Да причём тут смысл? Разве тебе не обидно? Что мы, быдло какое, что бы позволить так себя унижать? – Он снова полез на полку за книги.
- Меня и с этой работы попрут. Что я тогда буду делать? Знакомых генералов у меня нету. Пойдём, провожу. Ты знаешь, какая фирма? Им тебя в порошок стереть, что чихнуть. – В общем, выпроводил меня. О каких-то моих интересах он даже и не подумал. Что ж, понять его можно, хотя это почти моё восьмимесячное нынешнее содержание. Да и генералов знакомых никаких уже у меня нет. Кто-то из известных заметил, что одна из сложнейших проблем жизни в том, что по-своему чуть ли не все правы! Впрочем, я уже об этом говорил. А, в общем, закон джунглей в действии.
___

Продолжаю болтаться без работы. Надоело. Жизнь, на мой взгляд, штука вообще малоосмысленная, но когда занят всякими текущими проблемами и проблемками, попросту не думаешь об этом. И с этой точки зрения режим рантье тоже вреден. И даже как-то аморален. Жена возится с хозяйственными вопросами, трудится, а я книжечки почитываю. Короче. Нужно устраиваться на работу. Возвращаться в техникум мне не очень хотелось, но он был рядом, и работа привычная. Была. Итак, собравшись с духом, отправился. Директора не было, зашёл к заму по учебной работе. Чуть не обомлел. За столом сидел мой Николай. Это впечатляло. С Нового года освобождалась вакансия, и если директор не будет возражать… Я сказал, что готов хоть на пол ставки. Во всяком случае, перегружаться не намерен. Вечерние занятия исключаются. Коля обещал похлопотать.
Разговор с директором был малоприятен. Жесткий, вполне современный мененджер. Поинтересовался судьбой нашей фирмы. Я преподнёс дело так, что мне это просто надоело. Кое-что заработал, так что могу себе позволить на будущее не перегружаться. Сделал вид, что поверил. Я понимал, что начальству нужны люди зависимые, а потому управляемые. С другой стороны, ему нужны были специалисты высокой квалификации. Тут уж, видно, Николай поработал. В общем, жду до Нового года. Вполне себе представляю, что, придя, могу услышать нечто вроде: «Извините, ситуация изменилась…» или что либо в этом роде. Хорошо, когда это не так уж и важно. Что такое зарплата в четыре тысячи по сравнению с двадцатью пятью! Просто человек моего типа должен работать. Это его естественное состояние. Я стремился бы на работу, имея ежемесячно даже сто тысяч.

____