Стихи мне читал. Скрипучим голосом таким, Он стариковский у него был, голос-то. Откуда звону юношескому взяться у старожила над наличником? Я случайно зацепилась за краешек его жилья, паутиной называется. Думала, блестит что-то, зацепилась и осталась.
Нет, нет ничего такого, ни мыслей скабрезных, ни касаний нецеломудренных, ни поцелуев под небесами. А небеса синели синевой загадочной, солнцем жарким грели, и я млела, таяла от слов его.
Милая, ты услышь меня!
Над окном живу. Льщу себя парою…

Какое одинокое и мечттельное сердце не дрогнет от пылких признаний, и я подалась ближе к поэту. Я слушала всем телом, я впитывала все звуки, я вибрировала от новых строчек, я улетала в поднебесье бабочкой – я Влюбилась.
И он, покрасневший от стеснённого дыхания, видя мое медленное, но неуклонное приближение к нему, не отрывал блестящих от волнения глаз и читал новые строчки:

Ты для меня одна,
Как сети пелена,
Ты мой узор родной,
будь же всегда со мной

Буду! Я рванулась, влекомая настойчивым, но нежным призывом и, не рассчитав сил, натянула серебряную невесомую нить слишком резко для слабого сердца поэта
Ах! Очаровательные в своем щетинистом облачении мохнатые лапки дрогнули и замерли:
Если твои руки
Вкруг меня сомкнулись,
если твои губы
губ моих коснулись,
если вдруг в глазах твоих
облака тумана
это, значит, ты со мной
о, моя желанная…

***
Мам, мама! Смотри, паук мертвый, а муха в паутине рвется