Хст! Хсть…Хст! Хсть…
Отто сидел на кухне и ковырял ножом стол. Вот уже два с лишним часа он занимался тем, что ничего не делал. До этого он перечитал все, что было в доме, включая старые журналы и газеты, и теперь просто сидел и ждал, поглядывая в окно. Там, за окном, моросил мелкий дождь, доносились звуки проезжающих по соседней улице машин, и противно тявкала какая-то собачонка. Судя по тональности, это была мелкая гадкая собачонка, наверняка с выпученными глазами и тараканьими ножками, которую и собакой-то, по большому счету, не назвать.
Блин, где ее носит? Уже девятый час!
Отто ждал жену, Дэзи, Дэзьку, Дэзичку, которую страстно любил и столь же страстно ненавидел. Любил за ее обалденную красоту и за это же ненавидел. Когда любил – дарил ей все, что попадалось ему на глаза, сочинял песни, мыл посуду и таскал цветы. Он часами мог сидеть у её ног, пока она смотрела телевизор или болтала по телефону, или спала, а он, затаив дыхание, переполненный обожания, тихонько гладил ее высунувшуюся из-под одеяла ножку, вдыхал аромат ее тела, белья, волос и, парализованный любовью, даже не помышлял о сексе, она была богиней и любое, любое его действие было недостойным ее.
Но приходил день, когда любовь, словно исчерпав его до дна, уходила и ее место занимала ненависть. Ненависть начиналась с секса. Секс был мостиком, соединявшим берега ненависти и любви, лодкой, и перевозчиком была ревность. В такие дни Отто не отпускал Дэзи часами, раз за разом овладевая ее податливым совершенным телом, сходя с ума от своего нескончаемого желания, неиствовал, вертел ее как куклу, придумывал немыслимые позы, способные наполнить содержанием десять Камасутр, и рычал, рычал как лев над ланью, терзая плоть и наслаждаясь запахом и соком добычи, добычи беспомощной и покорной и оттого ещё более возбуждающей. В этой яростной игре-охоте он настигал ее, но постичь – не мог. Он растерзывал ее на молекулы, но… она оставалась недоступной. Она ускользала от него как воздух, как вода; отдавая ему тело, отвечая на ласки, захлебываясь стонами – она все равно будто сохраняла себя где-то, в неведомом ему месте, в какой-то точке, которую он чувствовал, но найти не мог. И тогда Отто понимал, что его сила, его власть над ней – ничто, и то, что, как ему казалось, он БЕРЁТ, нет, ему это просто ДАЮТ, как дают ребенку игрушку, чтоб не плакал и не доставал, как дают кость собаке. И лодка причаливала к берегу ненависти и ревность подстегивала и подпрыгивала как папуас на берегу, и кричала: Давай! Давай! Ищи! Убей!
Что искать? Кого убить?
Нож размеренно, с легким сухим хрустом втыкался в столешницу, словно пытаясь попасть в ту точку, которая даст ответы. Или убьет вопросы. Перед мысленным взором Отто проносились картины одна ужаснее другой. Вот его Дэзька, его Дэзичка! с другим в машине, на заднем сиденьи, вот в номере гостиницы, в ресторане, вот они на яхте (черт! а яхта-то откуда?!), вот он целует ее, наливает вино, потом тянется к брошенному пиджаку и достает из кармана коробочку с кольцом… нет, это часики, да, часы, надевает их Дэзи на руку, спасибо, дорогая, это было потрясающе, они договариваютя о следующей встрече, смеются над ним, о мерзавцы! она смотрит на новые часы, ой, мне пора, увидимся завтра…
Отто скрипнул зубами. Где она? Где она? Где она.
– Эх-хех… Что-то женушка Ваша задерживается, вот уж и ночь скоро…
Отто вздрогнул. В кухню вышел старик Шек, их сосед по коммуналке, со стопкой грязных тарелок и замызганным чайником. Старик был странноватым, по неделе мог не выходить из своей комнаты, и только отдельные звуки говорили о том, что комната обитаема и старик не помер, так они с Дэзькой еще гадали, как он без туалета обходится, в окно что ли. Никто не знал, кем старик был в молодости, да и была ли она вообще у него? Он жил в этой квартире с потопных времен, менялись соседи, жили, любили, разводились, умирали, съезжали в другие дома, а Шек все жил и жил здесь, неотличимый от старых обоев в прихожей и шума воды в текущем сливном бачке.
– Балуете Вы ее, Отто, вот что я Вам скажу.- Старик пошевелил губами и сбросил тарелки в раковину.- Машину вот новую купили ей, эту… как ее… Яго… ягоар…
– «Ягуар». – Машинально поправил Отто, в который раз с удивлением отмечая, что ни одна из сваленых в раковину тарелок не разбилась.
– Ну да, я и говорю. Молодая, красивая девочка, одна, на красивой машине, в наше-то время…
– Заглохни, дед! – Отто потемнел лицом. – Не лезь, без тебя разберусь.
– Разберись-разберись, не опоздай только, – едва различимо прошелестел Шек, набирая воду в чайник.
Шум бьющей в донышко воды почти заглушил звук открываемой входной двери, но Отто, находившийся в состоянии звериного обострения чувств, услышал и выскочил в коридор.
– Привет, милый, извини, что задержалась, погода ужасная, дождь и дождь, ну не кончается, я ждала, когда он прекратится, асфальт такой скользкий, машина просто чудо, я тут кое-что купила, ты ведь не ужинал без меня… Отто, милый, что с тобой? Почему у тебя нож, ты же можешь порезаться! Мои часы? Ах, да, милый, те, что ты мне подарил, сломались, пришлось купить новые, я давно хотела такие, это «кассио»… Отто!? Ты сошел с ума!.. От-т-т-т-о-о…
– Хм. Кассио… Кажется, то, что нужно,- старик, забыв про чайник, просеменил мимо застывшего в коридоре Отто и лежащей на полу Дэзи в свою комнату. Раскрыв толстую тетрадь, вписал недостающее. Полюбовавшись еще немного на свои записи, он удовлетворенно кивнул и поставил точку. И свою подпись: Ш. Спиров.