В соавторстве с Арсением Платтом

                   * * *

Голгофу закрывали на ремонт,
На брошенных крестах играли дети…
И на вопрос «Зарежут, игемон?»
Пилат, пожав плечами, не ответил.

Он по ночам писал «Кто виноват?»,
Причём в стихах, и вовсе не для славы.
Спаситель вызван Кесарем в сенат,
Где осудил развратной знати нравы.

Дискуссии оратор был бы рад,
Но спорить Назарею стало не с кем.
Проснувшись, закричали все: «Vivat!»,
Ни слова не поняв на арамейском.

Он разбудил догадливых мужчин –
Схватили суть по страсти интонаций,
Сын Божий получил высокий чин
И порученье плебсом заниматься.

Он о таком мечтал десяток лет:
Учить народ, себе готовить смену,
И, чтоб завоевать авторитет,
Трезубец взял и вышел на арену

Для паблисити в бой вступить со львом,
Взглянул ему в глаза с улыбкой прежде,
Лев промурлыкал, завилял хвостом
И ноги стал лизать Га-Ноцри нежно.

Без крови чах в упадке Колизей
Недолго – расцветала оперетта,
Иешуа средь дюжины друзей
По вечерам ходил смотреть про это.

За сотни лет прогресс был нулевой,
Лишь гнусность терм сменила похоть саун.
И Гибсон уговаривал Его,
Чтоб в фильме о себе сыграл себя Он.

Забыл Мессия, что его Отец
Послал для соблюденья строгих правил,
Не пас в трудах заблудших он овец,
А стриг и на углях нередко жарил.

Сей вариант был признан неспроста
Бесперспективным и изъят из Яви,
И на Голгофе римляне Христа
Под свист евреев всё-таки распяли.