Родимир вынырнул из пыльных, темных сеней, улыбнулся теплому, ласковому солн-цу, легко, и, по-мальчишески перепрыгнув через плетень, побежал по пыльной, прохлад-ной земле.
Мальчик пробежал мимо овина, обогнул избу старосты, пролетел сквозь заросли лопу-хов, и очутился на главной дороге. Дорога эта разделяла селение на две почти ровные по-ловины. Когда-то ее покрывал бревенчатый настил, однако теперь от него не осталось и следа – почувствовав приближение беды, головорезы-тати растащили все, что плохо ле-жит.
У колодца никого не было, и Родимир решил, что ребята, должно быть не дождавшись его, и пошли к старой веже. Мальчик не обиделся на друзей, напротив он подумал, что подняться на Белый холм в одиночку будет даже интересней. Он, конечно же без труда догонит их, а может даже дойдет до вежи первым…..
Солнце уже поднялось над Белым холмом, когда Родимир увидел впереди очертания коренастой деревянной башни.

Не одну сотню лет сторожила вежа полянскую землю, успела она прирасти к холму, зарасти мхом и травой.
Когда-то, должно быть еще до Владимира-князя, вежу окружали крепкие стены, а у ее стоп хоронились низкорослые землянки. И была тогда вежа вольной слободкой, росли и крепли под ее стенами могучие ратники... а потом пришли злые печенеги, и сгорела сло-бодка, и богатыри-ратники все полегли….
Осталась лишь вежа….

Отсюда, с подножья холма, окруженное тыном селение казалось Родимиру совсем не-большим, хоть он и знал, что на самом деле это не так. На улочках, которые отсюда каза-лись тонкими, узорчатыми полосками, украшавшими пестрый платок, по-прежнему не было ни души, разве что князевы лучники время от времени выглядывали из-за кольев.
Родимир шел по узенькой проторенной ратными сапогами тропинке. Радость перепу-ганной пичужкой билась в его сердце, и с каждым шагом Родимир все больше воспарял над землей….
На траве, слева от тропинки виднелись бурые пятна. Мальчик замер, словно увидев свернувшуюся кольцами змею....
На одном пятне проступал след босой ноги. Родимир осторожно подошел к отпечатку, и сравнил со своей ступней. След принадлежал взрослому мужчине, и у этого мужчины не было мизинца.
- Дядька Фрол… – прошептал Родимир – дядька Фрол вернулся….
Радость как-то сразу исчезла, выветрилась. Родимир ждал возвращение Фрола, так же сильно, как и отца, вот только… не думал он, что все случится так….
В нескольких шагах от страшного пятна виднелось еще одно, а следом тянулась це-почка следов. И они принадлежали не Фролу….
Родимир продолжил свой путь к веже. Теперь он ступал тяжело, с трудом переставляя ноги.
Сердце его потяжелело и словно обросло скорлупой, черной отравой побежал по жи-лам страх….

На макушке холма собралось, должно быть все селение: бабы, старики, дети…. Все вокруг гомонили, выли, причитали. Навстречу Родимиру шли трое – баба, девка и ратник, в заляпанной кровью кольчуге. Мужик с трудом переставлял ноги, и женщины поддержи-вали его за локти….
Родимир увидел Ваню, который уже полгода жил у старого скорняка, в соседней избе, и звался его подмастерьем. Этот светловолосый, бойкий мальчонка держал в страхе весь скорняцкий конец, а сейчас он, обливаясь слезами, вел под руку человека, в котором Ро-димир узнал его отца, Игоря. У Игоря не было пальцев на левой руке, татарская стрела распорола ему кожу на виске….
Родимир обогнул вежу, так, чтобы увидеть равнину впереди….
Раненные…. Десятки, сотни раненных и увечных… они ковыляли по полю, сбившись в толпы, и поодиночке. Родимир видел коней, с пустыми седлами, и без седел вовсе. Один конь, у него на глазах затащил на холм мертвого всадника, из груди которого торчало сра-зу четыре татарских стрелы….

Когда Родимир вернулся домой, раненные еще продолжали приходить. Были среди них мужики из соседних сел – те, у кого не хватило сил добраться до дому, – и таких было немало. Жители принимали всех одинаково тепло, за всех молили Господа…. Из трех ты-сяч ратников, в деревню вернулось лишь четыре сотни… все остальные полегли – пали в бою с татарами, или же умерли от ран, по дороге домой.
С боярином Тихомиром ушли добрые мужики, а пришли одни лишь калики.
Родимир осторожно отворил дверь. В сенях было темно, и прохладно, хоть на дворе хозяйничал жаркий Серпень-месяц.
Из жилой клети доносился тихий, сдавленный слезами шепот…. Родимир вздрогнул всем телом… неужели….
В клети стоял сильный запах гари и пота. В глиняном чреве печи дымился котелок сго-ревшей каши, которую забыли вынуть из огня.
Отец, белый, словно снег, лежал на лавке, а мать стояла возле него на коленях и моли-лась….
Олежек – младший братик Родимира всхлипывал и размазывал по чумазым щекам сле-зы, целуя жилистую, бледную руку отца….
- Родимир… отроче….
- Да, отче? – проглотив крик, прошептал мальчик.
- Подойди….
Родимир легонько оттолкнул брата, и склонился над отцом.
- Слушай, сын – хрипел Николай – слушай меня… на черных полях разбил нас про-клятый татарин… Тихомир-витязь сам полег и рать погубил…. Родимир… на тебя мать оставляю….
- Отче! – Родимир чувствовал, как шатается под ногами земля.
- Слушай, говорю! – Николай повысил, было, голос, но тут же его задушил кашель. Родимир, к ужасу своему увидел на губах отца кровь….
Какое-то время Николай переводил дух, затем заговорил снова:
- На тебя мать и брата оставляю. Отшиб мне нутро проклятый татарин… день-два и кончусь… а ты живи, сын… а мать пусть живет…. Ты уже не мальчик… ты отрок, а зна-чит пора и тебе… те… – Николая прикрыл глаза и забылся….

Весь день Родимир не отходил от скамьи, на которой лежал умирающий отец. Николай так не разу и не пришел в себя. Несколько раз он мочился, прямо на лавку, и Родимиру с матерью приходилось его переодевать. А когда он начал задыхаться – тогда мальчику ка-залось, что он вот-вот отойдет – мать расстегнула рубаху на его груди, и Родимир увидел след, оставленный татарской палицей – небольшой, округлый синяк, чуть продавивший кожу.
К вечеру пришел знахарь. Старый волхв осмотрел Николая, положил ему на язык ка-кую-то былинку, и велел звать батюшку….
Мать послала Родимира в церковь, но попа там уже не было. В селении было много умирающих грешников….
Родимир обежал скорняцкий и варяжский концы, но батюшку так и не встретил. Подходить к соседским калиткам он боялся – запах боли и смерти, запах пота и мочи витал над каждым двором. У одной такой избы он услышал зычный голос попа, и понял, что наконец нашел. Решив подождать священника возле плетня, мальчонка присел на лежавшее у дороги бревно. Присел, да так и подскочил словно ужаленный – бревно зашевелилось! У бревна появились крепкие, волосатые руки, затем на одном его конце показалась косматая голова, и наконец, возникли короткие, но очень толстые ноги, в рваных сапогах.
«Бревно» открыло красные, осоловелые глаза и прохрипело:
- А-а-а, сученыш… что, преставился батька-то?
Лучше бы этот человек вылил на Родимира лохань помоев! Мальчик стоял и смотрел на этого грязного, завернувшегося в рогожу человека, и не мог раскрыть рта. Ненависть перемешалась со страхом, впервые в жизни мальчик устыдился собственной слабости….
А между тем человек в рогоже словно и позабыл, про Родимир – спотыкаясь и поша-тываясь, он побрел к корчме, которая уже полдня пустовала, закрытая на все засовы. Об-рушив на деревянную дверь свой пудовый кулак, мужик помянул корчмаря матом, и все так же пошатываясь, поковылял прочь.
Родимир знал его. Селяне почему-то звали его Воробьем. Этот Воробей был вожаком у окрестных татей – под ним ходила вся разбойная стая. Иногда он наведывался в селение, когда один, а когда с дружками…. Как-то раз Воробей, из мести, или «смеха ради», под-жег избу, что стояла по соседству с избой Николая. Пожар насилу потушили, а после Ни-колай изловил Воробья и мало что не выбил из него дух….
И вот теперь, Воробей прослышав о близкой смерти Николая, надумал припомнить ему старую обиду….
Так у Родимира появился первый в его жизни враг.

Среди ночи в дверь постучали. И не просто постучали, а трижды ударили кулаком. Ро-димир съежился от страха, да так и свалился с лавки….
- Отворяй! Отворяй, сученыш!
Родимир взглянул на мать. Ее лицо было таким же бледным, как и у отца.
- Отворяй, а то избу вашу подпалим!
- Отвори, Родимирушка… – прошептала мать – отвори, а то и вправду спалят….
Родимир подошел к двери, потянул засов и… полетел на пол, сбитый с ног ударом са-пога.
Воробей – на сей раз вместо рубища он одел добытую где-то кольчугу – ввалился в се-ни, врезав кулачищем в бревно, да так, что избенка заходила ходуном.
- Хозяйка! – заорал он, пихая в бок рыжеволосого татя, которого за глаза все звали По-ловцем – хозяйка, встречай гостей!
Вслед за Воробьем и Половцем в избу вошли еще трое разбойников, помоложе – их Родимир не знал. Вполне могло статься, что тати эти были беглыми ратниками....
- Где батюшка твой, малый? – гаркнул Половец – нам с ним погутарить надо!
Родимир не ответил – он молча, с ненавистью смотрел на татей, утирая лицо.
- Чего молчишь? Чего зыркаешь? Батю своего зови! – велел один из разбойников.
Мать всплеснула руками, упала на колени и залепетала:
- Какое там… Николай не встает, света не видит… не ночью – утром кончится! Шли бы вы добрые люди….
- А ты мне не указ, чай не барская жена! – плюнул Воробей – раз Николушка кончает-ся, мы его и помянем… как соседи….
- Родные, да что же вы… – рыдала мать.
- А ну, иди, накрывай на стол, а то вас тут всех решим!
Олежек проснулся и заплакал. Разбойники приказали матери успокоить дитя. Затем тати расселись за столом, и мать, бледная, испуганная, постелила на столешницу скатерть.
- Что ты нам всякую рвань стелишь? – скривился Воробей – стели-ка нам скатерть, на которой по праздникам кушаешь….
- Нехристи вы что ли? – не сдержалась мать.
Косматая лапа Воробья отшвырнула ее в красный угол с такой силой, что деревянный лик богородицы упал на пол.
- Ты что же делаешь, дурная баба? – брызнул слюной Половец – что же ты мать-богородицу хулишь? Да я тебя….
- Молчать! – рявкнул Воробей – не для того мы сюда пришли… за другой надобно-стью – тут он повернулся к лавке, на которой лежал Николай – ну что, выблядыш, поды-хаешь? Молчишь… а я, посмотри, панцирь надел! К князю в дружину проситься буду! Ладно дело – к князю! Или к татарам? А?
И тут Николай открыл глаза, и тяжким усилием приподнялся на скамье, уперся в нее локтем. Говорил он тихо, но ясно:
- А тебе… тать… что к татарам… что к князю – все едино в дерьме подыхать….
Воробей не кричал. Не размахивал руками, не матерился. Он просто вскочил из-за сто-ла, и так же молча начал избивать Николая. Половец опрокинул стол и загоготал.
А когда Николай перестал дышать, Воробей швырнул его изуродованное тело на пол, распустил гашник и….
Упал. Как стоял, да так и рухнул на пол, подле окровавленного трупа. Повернулся на спину, закатил глаза, хватая ртом воздух… а потом вздрогнул всем телом, выпрямился, и замер….
Отец хорошо научил Родимира. Уже в семь лет, умел мальчик держаться в седле не хуже взрослого, стрелять из лука, и ратиться на мечах….
Из шеи Воробья торчала обтянутая кожей рукоять ратного ножа. Родимир соскочил с лавки, и прежде чем тати успели хоть что-то понять, выскользнул через сени во двор….
Уже перепрыгнув через плетень, он подумал: «а вдруг тати убьют Олежку, или… или маму?».
Но тати были куда глупее своего главаря. Минуло какое-то мгновение, и они выбежа-ли из избы, все четверо. Половец поливал младших разбойников проклятьями, через слово чертыхаясь и богохульствуя. Те в ответ орали что-то бессвязное, размахивая снятыми с поясов кистенями и ножами….
Сизая ночь распростерла по небу свое покрывало. На улице не было ни души, но в ка-ждом окне, сквозь ставни сочился свет.
Холодный воздух колол грудь Родимира, стальной звон разгорался в его голове, с ка-ждым шагом силы его таяли, с каждым вздохом все сильнее жалил сердце страх….
А тати не отставали. Половец бежал увереннее всех – он легко перепрыгнул через до-щатый забор, перелетел через канаву, и проломился сквозь колючий кустарник, в котором запутался один из разбойников....
Они миновали скорняцкий конец, и выбежали к тыну. Ратники заметили татей слиш-ком поздно – Родимир уже вывел их на зиявшую между кольями брешь. Две или три стрелы просвистели впустую…. Родимир услышал, как кто-то из ратников, верно десят-ник, велел седлать коней….
Но Родимиру было все равно. Одна лишь мысль металась в его голове: увести татей подальше от дома, да так, чтобы мать успела спрятаться….
Он и сам не заметил, как оказался у подножья Белого холма. Грудь мальчика горела, ноги не чувствовали под собой земли.... Родимир, спотыкаясь шел по тропе. Тати уже ды-шали ему в спину. Мальчик слышал хриплое дыхание Половца….
Земля мелко, трусливо дрожала. Тати замедлили шаг, а потом и вовсе остановились…. Задыхаясь, Родимир растянулся в пыли, закрыл глаза и приготовился к смерти. Он не слышал ни испуганных криков, не свиста стрел. Не чувствовал он страшной предсмертной агонии….
Был лишь крик. Крик-приговор….
- Татары-ы-ы!
Серые тени метались над скорчившимся на дороге телом. Рев, вой и гогот заглушили, захлестнули, утопили громовую поступь черного воинства….

Когда рассвет окропил кровью небо на Востоке, Родимир пришел в себя. Какое-то время он просто лежал, не зная, что творится вокруг. А потом он поднялся на ноги и по-шел вниз, по склону холма, к тлеющему городищу.
Татей не изрубили, не разорвали – их просто втоптали в землю копыта татарских ко-ней….
От селения не осталось ничего – татары повалили тын, сожгли все избы дотла. Люди бежали к реке, но всадники настигали их, разили своими черными стрелами, вязали коно-пляной бечевой….
Колени Родимира подогнулись. Молитва умерла в его груди. И сердце дрогнуло, когда на охлупень покосившейся крыши опустился старый, растрепанный ворон.
«Смерть моя – подумал мальчик – смерть моя, поди прочь!».
- Родимирушка! – мать бежала со стороны варяжского конца – живой, Родимирушка, сыночек!
Олежек ковылял следом, размазывая слезы по чумазым щекам. А мать – в рваном платке, из-под которого выбивались седые прядки, в перемазанной речной глиной поневе, – его мать, родная, единственная во всем мире, она бежала к нему….
- Родимирушка… Господи-Иисусе… – шептала мать, целовала его и крестила, крести-ла и целовала – избу-то нашу сожгли! Совсем сожгли… и отца сожгли… все погорело… только… мы… к реке… к реке… мы! Мы живые!
А Родимир не плакал – лишь хмурился, совсем по взрослому, да смотрел в сторону Полуночи.
- Вот что, мать – сказал он, наконец – отец мне наказал тебя и Олежку сберечь… так я и сберегу. На Полночь идти надо…. Там татар и в глаза не видели… на Полночь, за Му-ром-град…...
И они пошли втроем – баба, за ночь поседевшая от горя, маленький мальчик и отрок, на чьи плечи легла новая, тяжкая ноша….