Я уже большой мальчик. Мне целых четыре года. Я хожу в детский сад. Я не люблю детский сад, я люблю быть дома с мамой. Но теперь я не плачу по утрам, потому что я уже большой. А Митя плачет каждое утро, потому что не хочет идти в ясли. Митя – это мой братик. Он еще маленький, ему всего два годика. Он не понимает, что мама и папа должны ходить на работу и зарабатывать деньги. А за деньги можно покупать игрушки и всякие другие вещи.
Утром мама поднимает нас с братиком, умывает, одевает и отправляет в садик с папой. Мама никогда не водит нас в садик сама. Я слышал, как папа сказал воспитательнице Ирине Никоноровне, что мама не приводит нас в садик, потому что отрывать нас от нее пришлось бы с истерикой. Истерика – это я понял, это когда Митя крепко-крепко держится за маму и громко плачет, а мама не плачет, но у нее такие глаза, как будто она тоже плачет. А еще папа сказал, что маму это выбьет из колеи на весь день. Я не понял, кто «выбьет» мою маму и зачем, и даже немножко испугался. Но папа спешил на работу, и я не успел спросить, а потом забыл.
А забирает нас из садика дедушка. Он возвращается с работы раньше всех в нашей семье и по дороге домой заходит за нами. Но все равно нас с Митей забирают позже всех. И воспитательницы сердятся на нас, потому что им наверно тоже надоело гулять на площадке около нашего садика, и они хотят поскорее уйти домой, к своим деткам.
После нас с дедушкой домой с работы приходит бабушка, она нас кормит. Потом приходит мама, а потом – папа. А когда у мамы бывает «Отчет», мама приходит очень поздно, когда мы с Митей уже спим. Я не знаю, кто это «Отчет», мама мне говорила, но я забыл. Но я его все равно не люблю.
Наш детский сад совсем рядом с нашим домом, прямо во дворе. Вокруг детского сада – площадки для прогулок, а вокруг площадок – забор. Забор о-о-очень высокий, выше меня! Но большие дети-школьники ходят прямо по забору вокруг нашего садика. Когда я вырасту, я тоже стану смелым и буду ходить по забору! А за забором тоже детская площадка. Там гуляют дети, которые не ходят в детский сад. И мы там гуляем, когда выходные и маме с папой не надо идти на работу. А в другие дни там гуляет КАТЯ.
Катя – очень хорошая девочка! Ей тоже четыре года. Мы познакомились давно – давно, когда были еще маленькими. Моего братика Мити тогда еще совсем не было, и я один гулял с мамой. А Катя гуляла со своей бабушкой. Мы с Катей играли вместе. А еще Катя очень смелая! Когда мы еще были маленькими, она не боялась забираться на горку-лесенку, на самый верх! Теперь, конечно, я тоже могу туда забраться, зАпросто!
С Катей можно играть в разные игры. Только в машинки и в войну Катя не играет. Но это ничего! Зато ей можно рассказать про все – про все! Она всегда меня понимает, она очень умная. И еще Катя добрая и никогда не дерется. Однажды, когда мы играли в догонялки, я упал и разбил коленку. Это было очень больно! А Катя не смеялась, как другие девчонки, она сказала: «Давай поцелую, и все пройдет!» – совсем, как мама!
А однажды Катю привели в наш детский сад! Потому что Катина мама сказала, что ребенку нужно обще.. ну, какое-то там воспитание, я не понял. Бабушка оставляла Катю в садике совсем ненадолго, после обеда ее забирали домой. Зато до обеда мы все время были вместе – и на занятиях, и на прогулке. Это было здорово! А потом Катю не привели в садик, и в другой день не привели. А в выходной, когда мы гуляли в нашем дворе, Катина бабушка рассказывала моей маме, как плохо детям в детском саду. А еще она сказала: «Пока я жива, Катенька в детский сад ходить не будет!». Я не понял, что такое «пока я жива», но теперь мы с Катей играем вместе только в выходные. А когда я в садике, мы смотрим друг на друга сквозь забор и иногда даже разговариваем.
И все было хорошо, пока я не устроил взрыв. Нас, как всегда, вывели на прогулку. И за забором гуляла Катя с бабушкой. А у края дорожки валялась бутылка, пустая стеклянная бутылка, такая зеленая. И я подумал: «Интересно, если ударить эту бутылку вот тем большим камнем, очень-очень сильно, она разобьется?» Ба-бах! Бутылка разбилась, нет, бутылка взорвалась! Это было здорово! Осколки полетели в разные стороны, как в кино! Я посмотрел туда, где была Катя – ура, она видела! Наверно, ей тоже понравилось! Я только не понял, почему девчонки рядом со мной так испугались и стали звать воспитательницу. И что-то липкое вдруг потекло по моему лицу, по рукам, на одежду, на землю. А вокруг забегали, закричали, вдруг стало много взрослых, меня схватили на руки и куда-то понесли. Кто-то ругал меня, кто-то – воспитательницу Ирину Никоноровну, а кто-то сказал: «Слава Богу, что не в глаз!». У меня вдруг заболел лоб, и я понял, что липкое и мокрое – это, наверно, моя кровь. Потом с моим лбом что-то делали, было больно, но я не плакал – ведь я большой мальчик, скоро буду мужчиной! А мужчинам плакать стыдно, так говорит мой папа, и дедушка тоже так говорит. Потом стало очень-очень больно, наверно, намазали йодом, и я немножко поплакал, совсем чуть-чуть! А потом очень захотелось спать. А нянечка Марья Васильевна взяла меня на ручки, совсем как маленького, и понесла куда-то, прижимая к себе и приговаривая что-то добрым голосом…
А на следующее утро я увидел себя в зеркале. Я думал, что похож на раненого солдата, как в кино. А оказалось, что не очень похож. Просто на мой лоб, в самой серединке, приклеили пластырь, такой беленький кружочек. И было совсем не больно, если, конечно, не трогать руками.
В то утро я очень торопился в садик. Я думал: «Вот мы пойдем гулять, и я увижу Катю, и Катя подойдет к забору и скажет: «Тебе больно? Давай поцелую, и все пройдет!». И во время прогулки я все время стоял у забора и смотрел на наш дом, на Катину дверь. Денис звал меня играть в Бабу- Ягу. Это моя любимая игра, но играть почему-то не хотелось. Я ждал Катю, я боялся пропустить ее. Но Катя не пришла.
И в другой день Катя не пришла. Я не знаю, сколько прошло дней. Я ждал Катю, а она не приходила. И сегодня она тоже не пришла. Мы вышли на прогулку, и я стал строить гараж для самосвала у самого забора. Только я не успел его построить, потому что все время смотрел, не идет ли Катя. А она опять не пришла! Потом был обед, сон, полдник. А после полдника воспитательница Ирина Никоноровна сказала веселым голосом: «Дети! Смотрите, кто к нам пришел! Это фотограф, нас сейчас будут фотографировать!» И все запрыгали и захлопали в ладоши.
Фотограф был такой смешной дяденька с усами, почти как у моего папы. А фотоаппарат у него был не маленький, как у всех, а большой и на очень длинных тонких ножках. Сначала смешной дяденька-фотограф сфотографировал нас всех, вместе с Ириной Никоноровной и нянечкой Марьей Васильевной. А потом стал фотографировать по одному, с Чебурашкой или Карлсоном. Когда очередь дошла до меня, дяденька-фотограф посмотрел на кругленький пластырь у меня на лбу и сказал: «Ну что, индианочка, как бы нам тебя сфотографировать?» Я не понял, кто это – индианочка, спрошу у мамы, если не забуду. Фотограф дал мне в руки цветы, очень красивые. И с цветами сфотографировал. А потом сказал воспитательнице Ирине Никоноровне, что родители, может быть, не захотят брать такую фотографию. Почему не захотят? Потому что я стал такой некрасивый, что не понравлюсь даже моим маме и папе?! И вдруг Я ПОНЯЛ! Я ПОНЯЛ, ПОЧЕМУ НЕ ПРИШЛА КАТЯ! Наверно, потому, что ОНА НЕ ЛЮБИТ УРОДОВ! Мне стало очень-очень плохо, и я заплакал.
Ирина Никоноровна и дяденька-фотограф стали что-то говорить мне ласковыми голосами, но я их не слушал. Я хотел домой, к маме…
А потом было все, как всегда. Дедушка забрал нас с Митей из садика. Мы были, как всегда, на прогулке, и, как всегда, последние. Митя успел несколько раз описаться (с вечерней прогулки детей не водят в туалет в садик, потому что там уже все вымыто, а дети ведь могут напачкать!). А я уже большой мальчик, я могу до-о-олго терпеть!
Дома бабушка уговаривала меня поесть. Но есть совсем не хотелось. И играть тоже не хотелось. Даже смотреть «Спокойной ночи, малыши!» не хотелось! Хотелось только спать и плакать. И чтобы скорее пришла мама! Но бабушка сказала, что у мамы «Отчет» и она придет поздно.
Наконец, нас уложили спать. Я лежал в своей кроватке тихо-тихо и прислушивался, когда же наконец откроется дверь и придет мама. На улице стало совсем темно, как в сказке про краденое солнце:
«Наступила темнота.
Не ходи за ворота!
Кто на улицу попал,
Заблудился и пропал».
А вдруг моя мама заблудится в темноте и совсем не придет! Я так испугался, очень-очень! Почему-то вдруг стало холодно и заболела голова. Я так устал ждать маму!
Наконец, щелкнул замок. Мама! Теперь все будет хорошо!
Мама очень удивилась, что я так поздно не сплю. Она поцеловала меня и вдруг сказала: «Да ты весь горишь, сыночка! У тебя что-нибудь болит?»
Мама меня любит!!! А КАТЯ…
Я не знал, как рассказать маме, что случилось. Я только прижался к ней… и заплакал.