Б.Д. Сподынюк.
Повесть.
Сходство.



Обычно люди считают, что сходство или похожесть кого-то на кого-то бывают в случаях родства, то есть ДНК общее или большинство элементов в этой двойной спирали наследственности у похожих людей совпадают. Но я знал случай, когда два человека не то, чтобы были родственниками, там даже седьмой водой на киселе по родству и не пахло. Один был азербайджанец, другой еврей. Родственники и одного и второго не только не были знакомы, они, даже, никогда и не встречались. Но если вы поставите этих двух человек рядом, вы убедитесь, что они, уникально, похожи друг на друга. Рост у них одинаковый, лицо одного – точная копия другого, цвет волос одинаковый, даже растёт волос и укладывается в причёску одинаково. Залысины на голове так же одинаковы, даже брови складываются домиком, когда один поёт, а второй говорит о чувствах.
Всё, всё мой дорогой читатель, больше я тебя интриговать не буду, и представлю тебе этих двух, так удивительно похожих друг на друга, людей.
Первым в этой паре я назову знаменитого певца, народного любимца Советского союза, особенно его женской части, народного артиста Азербайджана Муслима Магомаева.
Вторым был мой друг и сотрудник по работе в Одесской межобластной специальной научно-реставрационной производственной мастерской, в которой он работал начальником отдела снабжения. Я там трудился в должности главного механика.
Рассказывать что-то о Муслиме Магомаеве я не буду, так как никогда не был с ним знаком и видел его однажды на его концерте и неоднократно по телевидению.
Зато о его двойнике и копии – Ефиме Жарканском я хочу вам рассказать потому, что с ним у меня связаны богатейшие воспоминания о наших совместных похождениях. По возрасту, мы были с Фимой ровесники. Обоим по двадцать семь лет. Я, правда, уже был женат и имел четырёхлетнюю дочку. Фима был холост, но наши интересы полностью совпадали. Видимо не догулял я своей нормы. Сперва, учёба в техникуме, сразу, после защиты диплома три с половиной года службы в армии, на третьем году службы женитьба. Через год, под самый дембель, родилась дочь. Не успел поменять военную форму на гражданскую, как поступил в Одесский политехнический институт на вечернее отделение. И теперь совмещал работу днём с учёбой в институте по вечерам. Вот и сами посудите смог ли я нагуляться, как положено молодым парням.
Фимка себя науками не заморачивал, институт ему был не нужен, он жил так, как хотел и с кем хотел. Ефим Львович Жарканский был чистокровный еврей, все в его роду были евреями.
Как любой еврейский ребёнок он в детстве проследил своих родственников до четвёртого колена включительно и не нашёл ни одного человек другой национальности. Все были евреи. И этот факт, кстати, тоже не играл для Фимы никакого значения. Фима не был похож на еврея ни своим поведением, ни отношением к жизни.
Каждый в Одессе знает, что в еврейских семьях мамаши воспитывают своих детей в лучших традициях иудейской религии. Еврейский мальчик чтит своих родителей, его обязательно учат играть на скрипке, он ходит по субботам в синагогу, где Ребе своими проповедями шлифует его моральный облик. Теоретически еврей не может быть пьяницей и бабником. Но мой друг Фима был и тем и этим. Он любил выпить с друзьями в компании, и ни одну юбку мимо себя не пропускал. Владел Ефим одним неплохим качеством. Он умел подбирать в свой отдел сотрудников, которые полностью, решали все проблемы производства по снабжению, высвобождая, таким образом, для Фимы весь рабочий день.
Его правой рукой был Яков Михайлович Гланц, пожилой еврей с сильно выраженными занудством и настойчивостью. В эпоху развитого социализма и тотального дефицита на все строительные материалы, когда всё лимитировалось и фондировалось, Яков Михайлович умудрялся достать все, не имея никаких фондов. В каждой Одесской организации, каждом предприятии у него имелась куча знакомых. Но, даже, когда знакомых не имелось и его выгоняли через дверь, он возвращался через окно, если окна не было, он проникал через дымовую трубу, короче, решал вопрос. Я вспоминаю в этой связи старый Одесский анекдот, в котором задали вопрос одной даме: «Скажите пожалуйста, что такое нудный мужчина?»
На что она чётко ответила: «Это мужчина, которому легче дать, чем объяснить, что он тебе не нравиться и ты его не хочешь».
Левой рукой Ефима была Фрида Моисеевна, уникальная по своей комплекции женщина. У неё был зад такого размера, что ни в одну дверь она прямо пройти не могла, только боком. Фима, однажды, глядя как она протискивается боком в дверь его кабинета не выдержал и сказал мне показывая глазами на зад Фриды: «Имей в виду Бобчик, каждый квадратный сантиметр Фридочкиного зада обходиться её мужу в бешенные деньги». Не знаю как насчёт мужа и его расходов, но знаю точно, что Фрида Моисеевна могла высидеть в приёмной любого начальника решение любой проблемы, которую ей поставил Фима.
Обладая такими мощными руками, работа Фимы заключалась в том, чтобы утром озадачить своих помощников, а вечером, перед ежедневной планёркой у шефа, получить их доклад о проделанной работе.
Моя работа была построена по такой же схеме. Утром я выпускал автомобили на линию, затем давал задания механику и электрику, что и на каком объекте должно быть установлено и подключено, и так же до вечера был свободен.
Сходная с Ефимом схема работы, плюс взаимная симпатия помогли нам подружиться и проводить свободное рабочее время вместе. Причём ни я, ни Фимка никаких угрызений совести от этого не испытывали. Ходила в те времена такая поговорка: «Советская власть делает вид, что нам платит заработную плату, а мы делаем вид, что мы на неё работаем».
Каждый рабочий день либо я Фиме, либо он мне, звонили после того, как каждый из нас озадачит своих помощников и, договорившись, совместно покидали офис нашей фирмы.
Офисное помещение нашей фирмы располагалось во дворе красивейшего здания Одессы расположенного на углу улиц Дерибасовской и Преображенской напротив Соборной площади с памятником графу Воронцову. Первый этаж этого здания занимала знаменитая на весь мир аптека Гаевского. Напротив выхода со двора этого здания находилась остановка троллейбуса первого номера, в который мы с Ефимом садились и ехали до улицы Пушкинской, где рядом с музеем Пушкина находился бар при гостинице «Красная». В прохладной полутьме этого бара, где воздух насыщен стойким запахом хорошего кофе смешанного с ароматом американских сигарет, в уютных креслах собирался весь бомонд тогдашнего общества. Тут, всегда, были художники, реставраторы из находящегося рядом музея Западного и восточного искусства, писатели, журналисты, скульпторы. Было, так же, много хорошеньких девушек и молодых женщин забежавших выпить чашечку, лучшего в городе, кофе. Не упускали они возможности и пофлиртовать с молодыми людьми, которые наперебой приглашали их за свой столик, чтобы угостить рюмочкой коньяку и чашечкой кофе.
Атмосфера в баре была спокойной, доброжелательной и посетители могли расслабиться.
Душой и законодателем в баре был бессменный бармен Аркадий, которого знало половина города, а он, иногда создавалось такое впечатление, знал всех. Знаком особого отличия для посетителя бара, было наличие его персональной кофейной чашечки. И десятка два персональных чашечек висели на доске за спиной Аркадия. Как только мы вошли в бар, Аркадий снял с доски мою и Фимину чашечки и, кивнув нам в ответ на наше приветствие, принялся готовить нам кофе.
– Бобчик, берём сто или пятьдесят? – наклонившись ко мне, спросил Фима.
– Конечно пятьдесят, – уверенно ответил я
– Да, начинаешь ли с пятидесяти, или со ста, – обречённо пробубнил Фима, – всё равно закончишь восьмьюстами.
– Не горячись Фимуля, садись. Я подойду к Аркадию и закажу два по пятьдесят армянского коньяку – подтолкнул я его к столику.
– Аркаша, будь любезен, налей нам с Фимой два по пятьдесят грамм армянского коньяку, – попросил я бармена.
– Хорошо, иди садись, сейчас Зоя вам принесёт коньяк вместе с кофе, – посоветовал Аркадий.
– Спасибо Аркаша,- поблагодарил я, направляясь к Фиме, который не терял времени даром и подбивал клинья к хорошенькой блондиночке за соседним столиком.
Судя по тому, как у неё блестели глазки, я понял, что Фима представился Муслимом Магомаевым инкогнито, приехавшим в Одессу. Грудь у блондинки вздымалась, как океанские волны, было видно невооружённым глазом, что Ефим (пардон Муслим), уже, подготовил её к употреблению.
– Позвольте представить вам моего антрепренёра Бориса, – полушёпотом отрекомендовал меня Фимка.
– Анжела, – томно представилась блондинка, протягивая мне руку для поцелуя.
Я чмокнул ей руку и бухнулся в кресло, взял принесенную Зоей рюмку и произнёс тост: «Шеф, давай выпьем за успех намеченных мероприятий».
– Аркадий, – повернувшись, крикнул бармену Фима,- нам, пожалуйста, ещё пятьдесят грамм коньяку для дамы.
– Спасибо Муслим, – засмущалась Анжела, – не нужно, я не пью.
– Тс-с-с-с Анжела, я же здесь инкогнито, а вы меня выдаёте, – зашипел на неё Фимка, – пятьдесят грамм это не выпивка, это таблетка для хорошего настроения.
В этот момент официантка Зоя поставила перед Анжелой хрустальную коньячную рюмку на высокой и тонкой ножке.
Мы с Фимой опять подняли свои рюмки, чтобы чокнуться с Анжелой. Она подставила свой бокал и мы, позвенев хрусталём, выпили коньяк. Запили глотком кофе и попросили Аркадия повторить. После второй рюмки Анжела утвердительно кивнула на какой-то вопрос Фимы, затем встала и пошла по направлению к выходу из бара.
– Ты надолго? – зевнув, спросил я.
– Да нет, случай заурядный, – ответил Ефим, поднимаясь, – думаю, минут через сорок вернусь.
Проводив глазами Фиму до выхода, я заглянул в свою чашечку и увидал, что она почти пустая. Я заказал Аркадию ещё одну чашечку кофе. Зоя забрала мою чашечку и вскоре принесла мне её со свежим ароматнейшим кофе. Затем, я достал из пачки сигарету, прикурил её и после каждого глотка кофе делал затяжку.
Мне было так хорошо и уютно, что я, даже, пожалел Фимку. Он сейчас занимается любовью с Анжелой, пыхтит, напрягается, а я, здесь, кайф ловлю. И тут я вспомнил один анекдот: « К доктору пришёл молодой мужчина и жалуется ему. Понимаете доктор, уже неоднократно я возвращаюсь домой, а моя жена в постели с чужим мужчиной. Ну, я начал возмущаться, стыдить её, а она в ответ, мол, не морочь мне голову, иди лучше на кухню и попей кофе.
Доктор пожал плечами и спросил: « Ну, а я чем вам могу помочь?»
– Скажите доктор, а мне не вредно столько кофе?
Мысленно усмехнувшись пришедшему мне на ум анекдоту, я посмотрел на часы. Если Анжела действительно окажется заурядной и не вызовет у этого супербабника особого интереса, то Фимка должен появиться через десять минут. Тем более ходить ему далеко не надо было. У нас был накатанный канал, и мы, всегда, за двадцать пять рублей могли получить приличный полу-люкс через старшую горничную в гостинице «Красная». Конечно, это было дорого, но вы знаете все, что когда у мужика член твёрдый, то сердце у него мягкое. Чтобы добиться цели он не жалеет ни средств ни времени.
Мы с Ефимом, очень, дорожили хорошими отношениями со старшей горничной, делали ей маленькие подарочки, просто так. Зато, по первому требованию мы имели приличный номер в котором имелось чистое бельё, махровые полотенца и горячая вода. И ты два часа можешь кувыркаться со своей пассией, и никто тебе не помешает. Мы знали, что старшая горничная стучит в Контору Глубинного Бурения, но нам было всё равно. Наши кувыркания с хорошенькими женщинами, никак, не влияли на состояние государственной безопасности. И тут мне, опять, на ум пришел анекдот в тему.
Один мужичок прибыл в командировку в столицу. И ему, дико, повезло, ему дали внезапно освободившийся номер «Люкс». Причём, на всё время его командировки. Он, на радостях, пригласил всех своих друзей вечером посидеть в его номере и выпить по рюмочке коньячку. Каково же было его удивление, когда его приятели явились со своими любовницами. Вместо приятной беседы в мужской компании с приятелями, он получил маленький бардак. Время от времени одна из пар выгоняла всех на балкон, затем её сменяла другая. Причём, его приглашение уже не требовалось. Его приятели приходили ежедневно. Мужичок не знал ни сна, ни отдыха. Он не знал, как ему прекратить этот бардак, но подумав, решил напугать их. Вечером, как только гоп-компания собралась, мужичок вышел в коридор, дал два червонца дежурной по этажу и попросил её, ровно, в девятнадцать часов занести в его номер четыре стакана чая.
Вернувшись в номер, он предложил гостям, пока суд да дело, выпить по стаканчику чая. Они согласились. Тогда он наклонился к электрической розетке и громко сказал в неё: « Товарищ майор, пришлите в восемьсот шестой номер к девятнадцати часам четыре стакана чая».
Его гости рассмеялись, обменялись мнением, что их друг неплохой хохмач, в этот момент часы пробили семь ударов, дверь распахнулась и горничная внесла поднос с четырьмя стаканами чая.
Как по волшебству смех и шутки исчезли, гости, по очереди, заторопились домой, у каждого оказалось какое-то срочное дело.
Короче, через несколько минут все ушли и мужичок смог наконец-то отдохнуть и отоспаться. Через день его командировка закончилась и он, освободив номер с вещами, подошёл к выходу из гостиницы. В этот момент к нему подошёл швейцар и, наклонившись, сказал ему на ухо: «Вы знаете, ваша шутка очень понравилась нашему майору».
После таких мыслей мне что-то очень захотелось коньяку. Я уже собирался подойти к стойке бара и заказать, но дверь в бар распахнулась, и вошёл Фима. Почувствовав моё намерение, он заказал две рюмки коньяку.
– Ну как прошли скачки? – поинтересовался я.
– Ничего интересного, – буркнул Фима, – как я и думал, от неё лесом пахнет, бревно бревном.
– Я так понял, что она не местная, – продолжил беседу я, – иначе ты бы не представился Муслимом.
– Активисты комсомольского съезда из какого-то Мухосранска, недалеко от Рязани. И никакая она не Анжела. Анькой её зовут. Сильно переживала, что её подруги не видели, как она Муслима Магомаева в постель затащила. Остановились они в гостинице Октябрьской. Это обкомовская гостиница. Я её проводил до угла Троицкой и там оставил. Сказал, что мне светиться нельзя.
Допивай свой кофе, пойдём в Восточную кухню, съедим по цыплёнку «табака». А то эта Анька возьмёт своих подружек и накроет нас здесь. И все они захотят повторить Анькин подвиг, а я уже не могу. У меня нет ни сил, ни желания.
Ну ладно, товарищ Муслимчик, половой ты наш гигант – иронизировал я, – пойдём кушать цыплят «табака», восстанавливать утраченные силы.
На удивление цыплята оказались довольно приличные, а не те птичьи эмбрионы, которые изредка выбрасывали в единственном мясном магазине на всю миллионную Одессу. Это же надо было додуматься руководящей и направляющей, чтобы оставить один мясной и один магазин сыра в городе, где одесситов миллион, а летом ещё полтора приезжают покупаться в море и понежиться под жарким одесским солнышком. Большего маразма и дебилизма и придумать трудно.
Так вот о цыплятах. Ну как можно довести курицу до такого состояния, чтобы она состояла из одних костей и синей кожи с плохо ощипанными перьями. Моему другу Славику, в шутку, кто-то из его друзей подарил десяток цыплят, из которых у него на даче, на десятой станции Большого фонтана, выросли восемь курочек и два петуха. Ну, это, в общем-то, нормально, фишка в другом. Он их не кормил, никогда. Они шлялись по его участку (на котором, кстати, ничего кроме бурьяна не росло) рылись своими лапами в земле и находили какую-то еду, Славка склонялся к мысли, что они ещё и христарадничали. Но когда Славкина мама сварила из одной курочки бульон, то он был такой жирный, будто эту курицу кормили, как на убой. И меня до сих пор мучает вопрос, что же делали с курами на колхозной ферме, чтобы довести их до такого состояния.
Я поделился с Фимкой своими мыслями по поводу цыплят, но он испортил мне начинающую зарождаться веру в колхозное движение.
– Ты Бобчик напрасно раскатал свои губёнки, – не переставая жевать, сказал Ефим, – тут вчера гуляли свадьбу, вот нам и подали вчерашних цыплят, которых не смогли съесть гости. Не пропадать же им на помойке.
– Ну, ты и циник Фимка, – возмутился я, – нет для тебя ничего святого. Ты совсем не патриот. Представляешь, как руководящая и направляющая корячится и потеет, чтобы снабдить общество строителей коммунизма синюшными курочками, а ты этого не ценишь.
– Наоборот, очень ценю, – парировал Фима, – поэтому и попросил официанта принести что-то поприличнее. И мы с тобой, практически, уже съели нормальных цыплят, а не два набора субпродуктов. Правда, они нам обошлись на пятёрку дороже, чем приготовленные из синюшных куриных эмбрионов. Так что твоя доля увеличилась на два пятьдесят, по сравнению с указанной в счёте. И сейчас самое время запить всё, что мы с тобой съели, хорошим кофе. Время половина четвёртого. Возвращаемся к Аркадию, выпьем кофе, закусим его сигаретками и подойдет время планёрки на работе. Отчитаемся перед шефом и по домам. Или у тебя другие планы?
– Нет, других планов нет, ты прав, – согласился я с ним.
Ефим подозвал официанта и рассчитался с ним. Я отслюнявил ему половину уплаченной им официанту суммы. Мы поднялись и вышли из Восточной кухни.
В баре был час-пик. Очередь к Аркадию была почти до входных дверей. Народ из окружающих контор, музеев, типографий, областного книготорга возжелали кофе. Тут было даже два полковника из расположенного напротив бара штаба гражданской обороны. Аркадий работал на пределе. Зоя бегала, как будто ей одно место натёрли скипидаром. Все собравшиеся считали, что сегодня они достаточно наработались и теперь хотели кофе, коньяку и прочих удовольствий. Дым в баре стоял хоть топор вешай. Счастливцы, которым достались места за столиками, не спешили их покидать. Но, стоящие в очереди бдительно наблюдали за сидящими. Стоило кому-то встать, на его место, сразу же, находился хозяин. Гул голосов, как морской прибой был мощным, но не раздражал.
Только мы вошли в двери, как из гула выделился голос нашего приятеля и заодно Главного бухгалтера областного управления по делам печати и торговли книгами Ильи Берлина.
– Боб, Фима, падайте за наш столик, мы с сотрудником уже уходим.
– Спасибо Илья, а то нам бы пришлось пить наш кофе стоя.
Мы пожали друг другу руки , Илья с коллегой поднялись, мы сели на их места. Подошла Зоя и принесла нам кофе, Аркадий заметил, как мы вошли, снял наши чашечки с доски за спиной и приготовил нам кофе.
Фимка закурил сигарету и пригубил кофе, а я повернул голову к стойке и заметил как молодая девушка, лет двадцати, двадцати двух, взяла чашечку кофе, отстояв очередь и, теперь, держа чашечку кофе в руке, беспомощно озирается в надежде найти местечко за столиком. В течение секунды я раздел её глазами и понял, что у неё великолепная фигура, длинные стройные ноги от коренных зубов, грудь прекрасной формы третьего размера, осиная талия и огромные синие глаза в пол лица.
Я встал и, подойдя к ней, забрал у неё из руки чашечку с кофе. В первый момент она вроде бы хотела сопротивляться, но потом, безропотно, отдала мне чашечку. Тогда, левой рукой я взял её под локоток и, проводив к нашему столику, усадил её на своё место.
Она хотела что-то сказать но, увидев Ефима, остолбенела. Затем беспомощно посмотрела на меня. В глазах у неё был робкий вопрос, который она стеснялась задать. Я наклонился к ней и сказал: «Милая девушка, это не то, что вы подумали. Это просто мой друг. Познакомьтесь, это Фима. Меня друзья зовут Боб, вообще я Борис.
Вы не возразите, если я присяду на поручень кресла, в котором вы сидите, тогда нам обоим будет удобно пить наш кофе и курить наши сигареты.
– Пожалуйста, – произнесла тихим мелодичным голосом она, – мне, право, очень неудобно, что я лишила вас вашего места. Меня зовут Милена и я вам очень благодарна.
Не испытывайте неудобства, – заурчал я, – ведь это была моя инициатива. Кстати, я тоже не испытываю неудобств, а скажем прямо, даже, наоборот.
Действительно, сидя на поручне и чуть наклонившись к ней, я имел возможность созерцать в вырезе её кофточки совершеннейшей формы её грудь. Лифчика на ней не было, и я чётко видел нежно-розовый сосок её левой груди, который напоминал бутон вот-вот собравшегося распуститься цветка чайной розы. Кожа на её округлой груди была белой и напоминала атлас. Она была так нежна и тонка, что сквозь неё просвечивались еле видимые ниточки вен.
Во мне мощно начало возрастать желание, я судорожно попытался переключить внимание на что-то другое, иначе, я не смог бы встать на ноги, пришлось бы стоять, согнувшись чтобы спрятать распрямившегося в полный рост, в свободных брюках выразителя этого желания.
Ефим понял моё состояние и решил напомнить мне, что нам через двадцать минут необходимо быть у шефа. При мысли о планёрке у шефа мой пыл начал угасать. Но Милена, с чисто женской интуицией, почувствовала моё состояние, и в её глазах мелькнуло сожаление, когда мы начали собираться уходить. Я дал ей свой телефон (рабочий соответственно), и взял её. Судя по набору цифр номера её телефона, она жила в районе одесских Черёмушек. Прощаясь, я поцеловал её руку и почувствовал, как напряглось её тело во время моего поцелуя.
Когда мы ехали с Фимой в троллейбусе я рассказал ему о её реакции на мой поцелуй. Фима, подумав минуту, изрёк:
«Вполне возможно Бобчик, что ты попал на целку, что конечно, очень, невероятно при сегодняшнем развитии печатного дела на Западе, либо у этой очаровательно дамочки давно не было мужика, что так же маловероятно. Следовательно, наиболее вероятный вариант в том, что она очень любит это блюдо и во время его приёма не сдерживает своих эмоций и страсти. Я тебе искренне завидую, и если ты ней не займёшься, это сделаю я. Поэтому мой тебе совет, не тяни с этим делом».
– Я обязательно попробую завтра решить этот вопрос, – с вызовом ответил я, – а тебя прошу не вмешиваться.
– Хорошо, хорошо! – ответил Фима, – я так, специально, тебе сказал, чтобы тебя раззадорить.
– Меня раззадоривать не надо, – буркнул я, – я и так собственным членом чуть наш столик не перевернул когда заглянул ей за пазуху.
– Я это заметил , – облизнулся Фимка, – девушка, явно, не любит и не носит лифчика – этого изделия деревенского кузнеца. Да, грудь у неё классная, это видно и без подглядывания за пазуху.
– Хватит трепаться Фимоцалы, – заметил я, пробиваясь сквозь толпу к выходу, – мы приехали.
Оперативка у шефа началась вовремя. Обычно он выслушивал доклады начальников участков, записывал, что им нужно из материально технического снабжения, какие и на каком объекте необходимы механизмы. После их докладов выслушивал наши с Ефимом доклады и ставил задачи на следующий день. Сегодня всё было по-другому. Он сообщил, что ему позвонили из республиканского управления и просили привезти к завтрашнему утру заявку на необходимые нам фонды на материалы на следующий год, и в связи с тем, что республиканское управление получило новый микроавтобус рижского производства, свой старый они отдают нам. Поэтому начальник отдела материально-технического снабжения и главный механик, то есть я с Фимкой должны сегодняшней ночной лошадью выехать в Киев. Секретарь шефа заказала нам два купейных билета.
– Так что, – продолжил шеф, – шагом марш, оба, в бухгалтерию и получите командировочные документы и деньги. Жду ваших докладов из Киева. Свободны.
Выйдя из кабинета директора, мы с Ефимом договорились встретиться в поезде и разошлись по отделам. Я подготовил путёвки на автотранспорт на завтра, проинструктировал свою правую руку, механика Жору о его задачах во время моего отсутствия, пошёл домой готовиться к отъезду.
Ефим же усадил своих помощников за составление заявки на фонды на следующий год, сказал, чтобы готовую заявку привезли к отходу поезда. Сам же отправился домой готовиться к командировке.
Поезд на Киев, так называемая «Вечерняя лошадь», отправлялся из Одессы в десять часов вечера и прибывал в Киев к восьми часам утра. Это было очень удобно. Республиканское управление находилось под Андреевским собором на одноименном спуске, и начинало работать в девять часов утра. Поэтому мы, с Ефимом, успели после прибытия в Киев позавтракать в ближайшем кафе и быть первыми во всех службах управления. В итоге этой беготни по разным кабинетам Фимка защитил и сдал заявку на фонды своему республиканскому патрону, а я смотался на их базу, ознакомился с техническим состоянием РАФика передаваемого нам, получил у Главного механика республиканского управления все необходимые документы на автомобиль и талоны на бензин для перегона в Одессу, позвонил шефу и попросил чтобы к завтрашнему утру прислали водителя для перегона машины и к четырём часам дня был свободен от дел. Встретившись с Ефимом мы решили поехать и устроиться в гостиницу, а потом в гостиничном ресторане пообедать. Там же, в гостинице можно было приобрести билеты на «ночную лошадь», которая отправлялась из Киева в девять тридцать вечера и прибывала в Одессу около девяти часов утра. Во всём этом стройном плане был один пробой, который мы знали, но почему-то не взяли в расчет.
Дело в том, что во времена развитого социализма и тотального дефицита на все товары и услуги, устроиться командировочному человеку в гостиницу, если он за полгода не сделал заявку, было практически невозможно. Во всех гостиницах у администратора на столе стояла капитально сделанная из бронзы табличка со словами «Мест нет». Эта табличка стояла на столе все двадцать четыре часа. Командировочный люд, который должен был срочно выехать в командировку, ночевал на стульях в холле гостиниц, ожидая случайно освободившийся номер. Это была большая редкость, если какому-нибудь счастливчику повезло, и он получил место на койке в номере.
Прибыв в гостиницу «Лыбидь», – огромный шестнадцати этажный гостиничный комплекс, мы с Ефимом, точнее я, потому, что Фимка задержался у газетного киоска, поцеловал эту постоянную табличку «Мест нет». Мои робкие переговоры с администраторшей, подкреплённые четвертаком, вложенным в мой паспорт, окончились ничем. Во мне начало расти раздражение на эту систему, и я хотел, уже, чего-то резкого наговорить администраторше, как вдруг я увидал её глаза. Она не сводила взгляд с Ефима, который вальяжной походкой приближался ко мне.
В глазах этой женщины бальзаковского возраста светились восторг и обожание. Я понял, что она клюнула на сходство Фимки с Магомаевым и принимает его за Муслима.
– Как наши дела, – спросил Фимка, – ты уже заполнил наши анкетки.
– К сожалению, босс, – обречённо, но громко ответил я наклонив голову чтобы не расхохотаться, – для нас в этой гостинице не нашлось даже самого простого номера.
– Это что правда? – повернувшись к администраторше и ослепительно ей улыбаясь, спросил Фима, – мой антрепренёр не вводит меня в заблуждение?
– Ой, ну что вы товарищ М,м,м….., – попыталась что-то сказать она.
– Тс-с-с-с, прошу вас тихо, не нужно рекламы, – в пол голоса сказал Ефим, – мы тут «инкогнито» и я прошу вас никому не говорить, что мы у вас в гостях.
– Бобчик, будешь заполнять анкетку, запиши меня как э-э-э
Ефим Жарканский, а паспорт дашь свой, – продолжал Фимка, – я надеюсь, вы позволите мне эту маленькую вольность? – повернувшись к администраторше и продолжая ослепительно улыбаться ей, полу-утвердительно, спросил Фима.
– Конечно же, не волнуйтесь, – зачастила дама, – я вам дам двухкомнатный полу-люкс, надеюсь, вам понравится.
Потом, томно закатив глаза, жарким шепотом, она попросила автограф.
– Но только для вас, – сказал ей Фима, расписываясь непонятной закорючкой, – я очень надеюсь, что нас никто до утра не побеспокоит.
– Да, конечно, – умилилась дама, – ваш номер находится на шестом этаже, там маленький коридорчик, в который выходят двери ещё трёх номеров, но их заселят, только, послезавтра. Поэтому в этом секторе вы будете одни.
-Благодарю вас, – Ефим склонил голову и, взяв её руку, приложился к ней. У дамы, от такого счастья, трусы, явно, повлажнели.
Я, к этому времени, заполнил все необходимые бумажки, рассчитался за номер до времени отъезда и мы поднялись на шестой этаж и вошли в номер. По тогдашним совковым меркам номер был, просто, шикарный. Огромная двуспальная кровать, во второй комнате диван. В комнате телевизор, холодильник, телефон.
Был так же буфет с посудой и бокалами. В ванной комнате были установлены ванная, биде, умывальник. Унитаз стоял в отдельной комнате рядом с ванной комнатой. На полочке, под большим зеркалом над умывальником, выстроился набор всяких флакончиков с шампунями и баночек с кремами.
– Так Бобчик, – потирая руки, сказал Ефим, – я предлагаю принять душ, чтобы смыть запах рабочего пота. Потом, бегом в ресторан выпить и закусить.
– Тогда я первый, – и пошёл воплощать предложение Ефима.
Короче, через полчаса мы с Ефимом уже сидели за столиком в ресторане на втором этаже отеля. Заказали бутылку водки, чтобы официанту не нужно было часто бегать с графинчиком. Не мудрствуя лукаво, взяли мясное ассорти и маринованные грибочки на закуску вместе с салатиками из свежих овощей, и котлеты « по киевски». На финиш, заказали по чашечке кофе.
Зал ресторана был пуст, за исключением какой-то делегации состоящей из пожилого мужика и десятка молоденьких женщин. В перерыве между первой и второй рюмками с водкой мы, невзирая на зверский аппетит, поняли по их разговору, что эта компания из Германии.
Мы с Ефимом так набегались за день, с утра ничего не ели поэтому, сейчас, так работали челюстями, как будто мы не ели, минимум, неделю. Молодые немки, видя такие образцы обжорства, и поняв, что мы выпили целую бутылку водки начали поглядывать на нас с уважением. Наконец, мы выпили и сожрали всё, что нам принесли. А когда официант подал нам кофе, мы развалились в креслах в сыто-пьяной истоме и закурили сигареты. Запивая каждую затяжку маленьким глоточком ароматного кофе, мы, с интересом, начали поглядывать на молоденьких немочек. Жизнь была прекрасна, мы были сыты и пьяны, у нас был прекрасный номер и, соответственно, нас потянуло к женщинам. В это время заиграл оркестр и я, присмотрев молоденькую и стройненькую немочку, пошёл пригласить её на танец. Ефим, так же, выбрал полноватую с изумительными формами как спереди, так и сзади, брюнетку. Ни Фима, ни я не знали немецкого языка, но мы выпили бутылку водки на двоих, а девицы выпили много шампанского, судя по количеству бутылок стоящих у них на столе. В этой связи общий язык нашли, довольно, быстро. Через некоторое время они двое, к зависти остальных за их столом, перебрались за наш столик, где мы их угощали конфетами и шампанским. Потом вместе пили кофе. Затем мы предложили девочкам прогуляться по вечернему Киеву и потащили их на Днепровские склоны. Блондинку, кавалером которой был я, звали Илона. Брюнетку кавалером которой был Ефим звали Гретта. Однако фамилия у неё была Геринг. И оказалась, что она была какой-то дальней родственницей командующего немецким «Люфтваффе» второго человека в Третьем рейхе Германа Геринга. Правда это или нет, сейчас, трудно установить, может она, по пьянке, решила повысить таким родством свою значимость, но она не знала, что Фима был еврей, у которого родственников расстреляли немцы в Бабьем Яру. У Ефима тут же возник план маленькой мести, своего рода план самоутверждения. В парке на Днепровских склонах я уединился с Илоной на одной скамеечке, где, потихоньку, склонил её к сексу на природе, а Фимка, в исполнении своего плана, поставил Гретту в позу Г и занялся сексом с ней в этой позе. При этом он орал мне, что он, таки, трахнул великую Германию в лице родственницы Германа Геринга и теперь все фашисты у него на члене. Его партнёрша, по-видимому, не понимала что Фимка орёт, но для того, чтобы поддержать его пыл, после каждой его фразы говорила : « Я, я, натюрлихь!»
В общем, часам к трём ночи мы проводили девочек в их номер и сами, придя к себе, рухнули с Фимкой в одну широкую кровать. Причём оба уснули мгновенно.
Проснулся я от ощущения, будто кто-то пристально на меня смотрит. Не шевелясь, я открыл глаза и увидел сидевшего на стуле мужика в костюме и галстуке, который рассматривал нас с Фимой.


Первой моей мыслью был вопрос «Как попал в номер этот мужик?»
Я хорошо помнил, что закрыл номер на ключ, который оставил в скважине замка. Затем я сообразил, что этим людям не нужны ключи. У них есть специальный вездеход – такой ключик, который открывает все двери.
Всё это промелькнуло в моей голове мгновенно и я не нашёл ничего лучшего как сказать: «Здравствуйте! Чем могу Вам помочь?»
Мужик улыбнулся и сказал: «Это я вам могу помочь избежать неприятных встреч в нашей конторе. И только потому, что мне понравился акт патриотизма, который вчера совершил ваш коллега в парке на Днепровских склонах. Особенно мне понравился стишок, который он орал, совершая этот акт. Я попытаюсь его вспомнить, если ошибусь, вы меня поправите. Этот стишок звучал так –
Вот какой я парень бравый
Я смеюсь, и я пою,
Третий рейх через Гретту
Разместил я на х-ю.
Ну что, я правильно запомнил поэтический эпос вашего коллеги?»
– У вас прекрасная память, – проблеял я.
– На этом и стоим, – буркнул он, – и ещё, я солидарен с вашим коллегой. Я – Белорус и деревню, где жили мои родственники, фашисты сожгли дотла. Всех мужчин, женщин и детей. Даже собак загнали в этот сарай. Исходя из этого и по согласованию с моими коллегами, которые так же были зрителями вашего шоу, мы решили оставить эту вашу шалость без неприятных для вас последствий, но с одним условием. Вы должны покинуть гостиницу не позже десяти часов, и будет очень хорошо, если вы уедете в свою Одессу «вечерней лошадью». И боже вас упаси встречаться с вашими вчерашними девицами, – затем он добавил, – прекрасный всё-таки город Одесса. У одесситов все с юмором, выйду на пенсию, поеду жить в Одессу.
Ну что вам всё ясно?
– Предельно ясно, – с готовностью отрапортовал я.
– Тогда, оставайтесь здоровы, половые гангстеры!
Мужик встал с кресла и вышел из номера. О его пребывании в номере напоминал только качающийся ключ с деревянной булавой в скважине замка двери. Я, как сомнамбула, подошёл к двери и подёргал за ручку. Дверь была закрыта. Я невольно почесал затылок и тут мой взгляд упал на часы, которые показывали четверть десятого. Можете себе представить, сколько сил и энергии у меня ушло, чтобы поднять а потом и разбудить Ефима. Но без пяти десять мы сдали номер и вышли из гостиницы. Мы зашли в какой-то скверик, где устроились на скамеечке и я, после того как обследовал весь скверик на предмет возможности прослушивания, рассказал Ефиму о нашем госте из Конторы Глубинного Бурения. Выслушав меня, Фимка, довольно, улыбнулся и сказал: «А я и не знал, что с Греттой у меня был не половой акт, а патриотический. Ну что ж, каждый выражает патриотизм по-своему».
Вечером мы сели в поезд и, даже, не дождавшись его отправления, рухнули в койки и уснули. Прохрапели почти до самой Одессы, приведя, сперва, в восторг двух молоденьких женщин, которые так же ехали в нашем купе. Но потом привели их, своим храпом, в ужас, когда ночью они не смогли заснуть и бегали к проводнику, чтобы он переселил их в другое купе. И он их переселил, а жаль, поскольку они были молоды и, довольно, хороши собой. Но я не очень огорчился потому, что меня, впереди, ждала встреча с Миленой и прекрасная жизнь в самом лучшем городе на земле – в Одессе.

Конец.