Meмеntо моri,
Или как быстро остаться без штанов.

Мои родители, ещё, с детства удивлялись моей расчётливости, когда дело касалось денег, то есть их расходования. Я никогда не был жмотом, никогда не стремился получить что-то за чужой счёт, никогда не жалел денег на благотворительность и любому человеку который протягивал руку за подаянием я никогда не отказывал. И, невзирая на это, у меня как-то получалось скопить какое-то количество денег, если они были нужны для достижения поставленной перед собой цели.
Если появлялась цель купить автомашину, то я устраивался на дополнительную работу, халтурил вместе с моими друзьями электриками по строительству линий электропередач к дачным посёлкам. Потом мы делали вводы в садовые домики и разводку в домиках с установкой счётчиков, розеток, выключателей. Каждую субботу и воскресение мы зарабатывали на четверых по триста пятьдесят, четыреста рублей, что по тем временам были очень хорошие деньги.
Проработав, таким образом, всё лето мы, проживая около моря, были, абсолютно, без загара, но зато с деньгами. Короче, купил я себе автомобиль «Жигули» новенький, фисташкового цвета.
Вскоре, подросла дочь и, на горизонте, забрезжило её замужество со всеми вытекающими из него последствиями. Те из читателей, кто выдавал дочь замуж, поймут, что я имею в виду.
Всеми правдами, неправдами я пробил себе командировку за границу на три года, и привёз достаточно денег, чтобы и дочь замуж выдать, и квартиру отремонтировать, и хороший запас денег на чёрный день иметь.
Казалось бы, что ещё нужно человеку. Он работает, квартира хорошая, жена, тоже, пилит без особого азарта, а чтоб не расслаблялся. Возраст – сорок два года, силы и желание жить есть, друзей много, хобби – охота. Живи себе и радуйся.
Но как говориться человек полагает, а бог располагает. Начало что-то у меня першить и болеть в горле. Я пару таблеток стрептоцида заглотну, и боль проходит. Неделя, другая нормально, потом опять болит. Ну, думаю стрептоцид, уже, архаичное лекарство, купил упаковку «стрепсилса» и ношу её в кармане, только боль проснётся я леденец «стрепсилса» с эвкалиптом в рот и спустя некоторое время боль уходит. Прошло месяца три и я, как-то, задал себе вопрос: «А не удивительно ли это, что около полугода у меня боли в горле, а я сосу леденцы толку от которых, максимум, на три дня».
Зная квалификацию врачей в участковых поликлиниках, их зарплату и, соответственно зарплате, их желание лечить, я, всё же, уповая на клятву Гиппократа и основной её постулат «Не навреди», пошёл к участковому врачу.
Просидев в череде бабушек около половины рабочего дня, я зашёл к доктору, специалисту по человеческим ушам, горлам и носам, что было написано на двери её кабинета. В кабинете приняла меня молодая женщина лет двадцати восьми, судя по её движениям, явно, молодой специалист. Я объяснил ей, зачем пришёл, но она, взглянув внутрь ученической тетрадки, которая в поликлинике служила историей моих болезней и посещений поликлиники, послала меня сдать анализ крови, мочи и кала, затем обязательно потребовала справку о прохождении флюорографии.
На мою попытку протестовать, она ответила: «Скажите спасибо, что вы не женщина, а то бы вы, как миленькая, загремели ещё и к гинекологу».
Я, только, на секундочку представил свой визит к гинекологу, (знаю со слов жены, сестры и ещё нескольких подруг) то, чуть, в кабинете у этого любознательного врача не рухнул на колени с благодарностью Богу, что он сделал меня мужиком.
В итоге, пришёл я к ней, спустя неделю со всеми необходимыми ей анализами. Она внимательно изучила все анализы, затем усадила меня напротив себя, надела на голову круглое зеркальце с дырочкой посредине и, начала изучать моё горло. Я раз двадцать открывал и закрывал рот, столько же раз говорил на разные лады: «А-а-а-а», затем она села и задумалась. Узнав, что я, уже, полгода ощущаю боли в горле, она категорически запретила пить всякие лекарства, включая и мой «стрепсилс», и дала мне направление на консультацию в областной онкологический центр.
Вот и представьте, с каким настроением я вышел из её кабинета. В голове моей билась, как маленькая птичка одна и та же мысль: «Мне сорок два года и у меня рак горла!»
Я обречённо взглянул на направление и увидел, что консультация будет через десять дней. Я позвонил своему шефу на работе и взял отпуск, за свой счёт, на десять дней.
Выходя из телефонной будки с настроением, которое можно было выразить словами: «Плевать на весь мир! Я скоро умру! Нужно, хоть, оставшееся время пожить так, чтобы было что вспомнить, когда буду умирать», я, нос к носу, сталкиваюсь со своим другом с которым, будучи холостяками, мы весело проводили время. Потом, каждый из нас женился, и спустя пятнадцать лет почти в одно и то же время развелись со своими жёнами.
Бобчик! Кешка! Почти одновременно раздались радостные вопли.
– Ну как ты, Кеш! Что дома, что на работе?- спросил я.
– А что дома, живу один. Ты же, наверное, слышал, что я разошёлся с Алкой. Мы поделили нашу трёхкомнатную квартиру на две однокомнатных. Мне досталась на Гайдара ей на Адмиральском проспекте. А как ты?
– А у меня Кеш, совсем, хреново. Мало того, что я тоже разошёлся с женой, так у меня доктора обнаружили рак горла, и жить мне, наверное, осталось всего ничего.
– Да ты что, Бобчик! Это же можно ох….ть! Это, уже, окончательно?
– Да хрен его знает. Эта докторша, от которой я сейчас вышел, неделю меня разными анализами мучила, в итоге послала в Областную онкологию. Но у меня ощущение, что это окончательно. Горло болит постоянно в течение полугода.
– Старик, – Кешка старался меня поддержать, – поехали сейчас ко мне. Посмотришь на мою хату. Выпьем по рюмашечке спирта чистого, медицинского. Маманя мне целый казан капустной соляночки с мясом привезла, а для запивания у меня есть полный ящик «Мартовского» пива со знаком качества. Я собрался поклеить свежие обои, вот и поможешь мне. От меня позвоним Рыжему, чтобы и он приехал нам помочь. У тебя как с работой?
– Позвонил шефу, взял десять суток отпуска за свой счёт – ответил я.
– Тогда чего мы ждём, – Кешка поднял руку, останавливая такси, – погнали.
Мы сели в такси и через минут двадцать были у Кешки. У него действительно было пол литра чистого медицинского спирта. Он поставил огромный казан с жирной солянкой на конфорку газовой плиты, а сам сел у телефона звонить Рыжему. В общем, пока я подогревал солянку и расставлял рюмки под спирт и бокалы под пиво, Кешка обзвонил человек десять наших общих друзей. Он каждому, со слезой в голосе, рассказал, что со мной, и каждый захотел приехать, чтобы лично поддержать друга Боба в это тяжёлый для него час.
Не прошло и получаса, как в квартире Кеши уже было восемь человек, после двух тостов идея которых сводилась к тому, что все под богом ходим, поэтому мне не стоит расстраиваться, я чувствовал себя лучше. Когда разлили в рюмки остатки спирта для третьего тоста оказалось, что нам хронически не хватает выпивки. После этого открытия все с интересом посмотрели в мою сторону, кто-то, даже, в пол голоса поделился с соседом своим наблюдением, в котором он утверждал, что, ещё, ни разу не видел похороны, в которых за гробом с покойником везли бы сундук с деньгами. После выпитого спирта все казались мне милейшими людьми и я, ощутив угрызения совести, выгреб из карманов всю наличность, которая у меня была с собой. Как назло, я не выложил полученную вчера зарплату с квартальной премией, поэтому денег получилось около трёхсот рублей. Кешка, взяв у меня из рук деньги, отдал их нашему товарищу Константину.
– Кот! – сказал он пафосно, – нельзя мелочиться, когда наш друг в беде, давай, бекицер, дуй в гастроном и возьми всё самое лучшее, денег для друга не жалей.
Кешка и Кот были напарниками и работали таксистами, поэтому у них были знакомства, используя которые можно было взять хорошую водочку, итальянский ликёр «Амаретто», пару ананасов, апельсины, бананы, пару баночек красной и чёрной икры.
– Кеш, – задал я вопрос, цепляясь за остатки здравого смысла, – а на какой хрен нам нужен ликёр «Амаретто»?
– Бобчик, ты же сын интеллигентных родителей, – укоризненно ответил мне Кешка, – сам интеллигент в третьем поколении. И я не верю, что ты заставишь дам пить водку.
– Каких дам, – спросил я, обводя глазами квартиру Кешки, – откуда они возьмутся?
– Сейчас Кот их должен привезти. Мы с ним их уже обкатали, – без всякого стеснения ответил Кешка, – девочки хорошие и не, очень, дорогие.
В этот момент хлопнула дверь, и появился Кот. В руках у него было четыре огромных пакета, лунообразное лицо Кота лоснилось от предстоящего удовольствия, сзади за ним стояли три девицы не совсем тяжёлого поведения.
– А зойхен вей товрищи боярцы! – приветствовал он гудящий коллектив, – а есть среди здесь коммунист Шуцкий.
– Не среди здесь, а между тут, – автоматически ответил я.
– О, вот же Бобчик, – удивился Кот, как будто впервые меня увидел, – девочки, бекицер, поцелуйте виновника торжества и шагом марш на кухню. Нужно то, что в пакетах, разложить по тарелочкам и подать на стол.
Он отдал девицам пакеты и придал им вектор движения, шлёпнув каждую по заднице. Затем достал из-за спины гитару и дал её мне.
Бобчик, сбацай нашу любимую. Садись около Кешки, я сейчас сяду рядом с тобой.
За столом с учётом девиц сидело человек пятнадцать. В ход пошло всё, на чём только можно было сидеть.
Кешка освободил мне место рядом с собой, с другой стороны рядом с ним сидела блондинка, которая по локоть засунула руку в его ширинку.
Я взял пару аккордов на пробу и голосом В.Высоцкого с хрипотцой запел:
«А на дворе стоял Рождественский мороз,
По деревне проходил большой обоз,
Кони, фыркая, несли под косогор,
Оставляя позади сосновый бор.
А в том бору, уснувшем у реки
Как рассказывали раньше ямщики,
Есть селение, в селении корчма,
Хозяйка сводит там всех жителей с ума…..
И под эту мою песню провозглашались тосты, ребята, наперебой, расхватывали девиц на колени, то и дело, удаляясь с ними в ванную комнату, с которой был совмещён туалет.
Поэтому тем, кто пытался туда прорваться по естественным надобностям, приходилось ожидать, иногда, минут по двадцать.
Я допел первую песню, потом на бис исполнил ещё одну песню Высоцкого, затем передал гитару Кешке. Видимо у блондинки, которая сидела рядом с Кешкой, устала рука от попыток разбудить в нем мужика и она переключилась на Рыжего. Того долго уговаривать не пришлось, и он уволок блондинку в ванную комнату.
А наш междусобойчик набирал оборотов, откуда-то появились люди, которых я видел впервые, я позвал Рыжего и Кота и спросил у них, что это за ребята, но никто не знал чьи это друзья. Поэтому было решено избавиться от них. Мы подходили с Рыжим к незнакомому парню и спрашивали кто из людей в этой комнате его друг. Если гость начинал путаться в показаниях, Рыжий брал его за холку и подводил к Коту, который давал ему лёгкий пендель под зад, с просьбой не возвращаться. Таким образом, мы выкинули человек шесть, которые, неизвестно как, просочились в квартиру Кешки. Из полного ящика водки «Пшеничной» (20 бутылок), осталось только пять, но народ был, уже, несколько уставший и поэтому на утро осталась одна бутылка водки. Под конец мероприятия, когда меня развезло капитально, я всё пытался поплакаться в жилетку то Кешке, то Славке, то Рыжему о своей горькой судьбе, ну вы помните, как она звучит.
А кто не запомнил, могу напомнить: «Мне сорок два года. У меня рак горла. Я скоро (Через месяц, через неделю, завтра) умру. Единственный, кто, на моё нытьё, среагировал адекватно был Кот.
– Не с-с-сы Бобчик, – успокоил меня Кот, – умрёшь, мы тебя похороним по высшему разряду. Долго Одесса будет помнить твои похороны.
Только оставь тут четыре чёрных презерватива, Я, Рыжий, Кешка и Славка выразим твоей жене своё соболезнование.
– Я с ней развёлся, – автоматически ответил я, – а почему презервативы должны быть черными.
– Так они же траурные, – удивился Кот моей непонятливости, – чтобы человек, выражающий твоей жене, таким образом, своё соболезнование, делал это медленно и печально.
– Да не тебя в ж-пу Кот, – взвился я, – несёшь всякую хренотень, а я тебя слушаю, уши развесил.
– Не обижайся Бобчик, – с улыбкой ответил Кот, – я, например, твёрдо, знаю, что ничего страшного с тобой не произойдёт. Эта старуха в чёрном платке с косой испугается и свалит прочь. Она же видит, как мы реагируем на её намерение что-то с тобой сделать плохое. Мы ей этого не дадим.
– Ну, слава Богу, – с облегчением сказал я, – хоть один за меня заступился. Идём, пока есть, выпьем водки.
Мы с Котом выпили ещё по сто грамм и, обнявшись, заснули прямо за столом. Междусобойчик, начавшийся как дружеская попойка, превратившийся, потом, в лесной пожар и затихал, как лесной пожар. Время от времени кто-то, в каком-нибудь конце стола, пытался что-то сказать, поднимал рюмку и выпив её затихал….
Утром в квартире Кешки оказались только наши. Все ходили с постными лицами, всех мучил алкогольно-абстинентный синдром в самом подавленном из состояний.
На столе стояла одна бутылка водки не выпитая вчера. А нас восемь человек, но похмелиться можно. Кешка соскрёб с гитары красную икру, хлеб был и мы разлили эту водку в восемь рюмочек. Похмелились. Но вместо того чтобы утихомирить или вообще снять состояние алкогольно-абстинентного синдрома, получили абсолютно противоположный эффект. Теперь, при всех оставшихся симптомах похмелья, мы приобрели неуёмную энергию в поисках выпивки. Прежде всего, обыскали Кота, но кроме жалких медяков, у него ничего не нашли.
Кот! Где бабки, и не пытайся нам рассказать, что ты всё потратил? – тормошил его Кешка.
У Кота были испуганно-непомнящие глаза, абсолютно круглые как у его природного сородича, когда тот гадит на огородную грядку.
Ясность на ситуацию пролил, сам того не желая, Санька Андрюшкин. Он, ещё с вечера, настроился на секс с одной из девиц, но водка не дала ему осуществить это мероприятие, он вырубился на кухне, ожидая более удачливого товарища, занимавшегося сексом в ванной комнате. Вырубиться он вырубился, а настрой на секс остался многократно увеличенный утром, потому, что, дополнительно, хочется в туалет по маленькому, но очень важному делу. Он ринулся в ванную комнату и увидел, спящего в ванной, Портоса. Тогда он вернулся в комнату и задал вопрос, который и прояснил ситуацию с деньгами.
– Костенька, – ласково обратился он к Коту, – а где же наши девочки?
В круглых глазах Кота мелькнули искорки памяти, и он забушевал: «Ах суки, б---ди подзаборные, это они вытащили все бабки и свалили, когда мы тут пьяными валялись.
Я им не завидую, когда поймаю их».
Эта его фраза послужила катализатором взрыва хохота, который раздался сразу после этого его спича. Все смеялись так, как не смеялись больше никогда и, глядя на недоумённое лицо Кота, аж, заходились в смехе.
Вылезший из ванной Портос, с отпечатком сливной сетки ванны на щеке, держась за голову, вошёл в комнату и спросил: «А шо это вы так ржёте, славяне?»
После его слов и его вида ржачка многократно усилилась с истечением слёз из глаз, икоткой и прочими проявлениями весёлости.
Не получив ответа на свой вопрос Портос, глядя на оскаленные в смехе лица, (я бы сказал рожи) вдруг, засмеялся сам, таким, меленьким и тоненьким смехом. Представьте себе такую картинку. Стоящего огромного, килограмм на сто, мужика с отпечатком сливной сетки ванны на щеке и смеющегося мелким тоненьким смехом. Эта картина вызвала дополнительный взрыв смеха, который закончился стонами, охами, ахами.
Отсмеявшись, Рыжий вспомнил о деньгах, то есть об их отсутствии.
– Знаете что мужики, – вдруг независимо от себя произнёс я, – давайте оставим здесь Кешку, Саньку и Портоса чтобы они проветрили помещение и убрали хату, а я, Кот, Рыжий, Славка и Попов поедем ко мне. У меня на книжке две с половиной тысячи рублей.
Тысячу я оставлю дочке в подарок, вторую тысячу дам ей, чтобы достойно меня похоронила, а пятьсот рублей нам, чтобы мы не скучали до момента, когда меня заберут в Онкологию.
– Мудрое решение Бобчик, – полез ко мне целоваться Кешка, – ты настоящий друг и глава своего семейства.
– И ещё одно условие Кот, – глядя ему в глаза, произнёс я, – ты мне пообещаешь при всех, что не будешь преследовать тех девиц, которых ты вчера привёз. Они, честно, взяли деньги за работу, которую исполняли, как могли. Им нужно памятник поставить за их терпение. Вы бы посмотрели, со стороны, на свои, что вчерашние, что сегодняшние рожи.
– Бобчик, будь спок. Я обещаю.
-Тогда команда, что едет со мной на выход шагом марш.
Мы сели в троллейбус и доехали до вокзала. Там была моя сберкасса. Предварительно мы зашли ко мне домой, и я взял сберегательную книжку и паспорт. Я снял со своего счета все деньги плюс проценты по вкладу и тут же сделал перевод дочери на две тысячи рублей. Двести рублей дал Коту, чтобы он мог купить водки и закуски. В помощь Коту отправили Славку и Попова, а мы с Рыжим отправились к Кешке домой.
Мы уже почти расстались, но тут одна мысль остановила меня.
– Кот, Кот! – крикнул я ему через дорогу, – только никаких девиц больше не нужно.
– Понял, – хохотнул Кот и со своёй командой свернул в ближайший гастроном.
Зачем я, снова, организовывал пьянку я не знаю, видимо, подспудно моё сознание, чтобы мне не зацикливаться на мысли, о которой я вам уже рассказывал, не буду повторяться, подкинуло мне эту идею. Многие философы утверждают, что мысли человека материальны, и можно, действительно, загнуться, если постоянно об этом думать. Мой ангел-хранитель оказался гораздо умнее меня и придумал эти коллективные пьянки, чтобы оградить моё сознание от плохих мыслей и извлечь из сложившейся паршивой ситуации положительные эмоции, потому, что время, проведённое на охоте либо в компании хороших друзей в общий стаж богом не засчитывается.
Минут через тридцать мы были у Кешки. Ребята вылизали квартиру, вынесли мусор, вымыли посуду и гитару от красной икры. Взяли подготовленные Кешкой к поклейке два рулона обоев и соорудили из неё скатерть, на которую поставили весь наличный запас тарелок, вилок, ножей, каких-то вазочек и, даже, пустой казан из-под капустной солянки, которую вчера, мгновенно, съели. Не успели мы раздеться, как в квартиру вошли ребята с кульками с закусками и ящиком водки. Ребята, по-быстрому, нарезали хлеб, колбасу, почерёвок, сало, положили в вазочки квашенную капусточку «Провансаль» с изюмчиком, солёные бочковые огурчики с пупырышками, звенящие при укусе и вызывающие слюнепад во рту. Они, просто, руками порвали на куски две копчёные курочки, выросшие в деревне под Одессой. Эти курочки, вскормленные бабушкой, которая знает, что курочка, кроме того, что напорпает себе лапами на дворе, ещё, должна поесть пшеницы и кукурузы и попить ключевой водички да в курятнике посидеть рядом с петухом.
Затем ребята насыпали в глубокую тарелку больших как сливы с лоснящимися боками маслин. Эта маслинка, после глотка водки, делает праздник во рту, когда её придавишь зубами.
На стол поставили четыре бутылки водки и Рыжий, не спеша, отвернул крышку у первой.
– А скажите-ка мне, дорогие друзья, – ожидая, когда Рыжий разольёт водку всем, спросил я, – почему никто из вас не идёт на работу?
– Понимаешь Бобчик, – решил за всех ответить Кешка, – мы решили, пока тебя не положат в эту грёбанную онкологию, побыть с тобой.
– Ну, тогда я предлагаю выпить за вас, мои други, оптом, – произнёс я тост от переполнявших меня чувств, – а потом за каждого из вас в розницу.
Короче все те дни перед визитом в онкологию мы провели вместе. Мы сходили на рыбалку, съездили на Каролино-Бугаз, потратили два дня, но сходили в катакомбы, потом съездили вместе в Яски, на охоту, на уточку. А в последний день перед визитом, даже, сходили на танцы в парк Шевченко, где согласно многолетней традиции подрались, выступив на стороне курсантов мореходных училищ.
Провожать меня в онкоцентр, который находился на Слободке поехали все. Мы обнялись и без лишних слов, со скупой мужской слезой в сердце, расстались. Друзья поехали по своим делам, а я пошёл на приём к врачу, согласно выписанного направления.
Врача в кабинете не оказалось и я сел на стульчик под дверью, и принялся наблюдать за дифелирующей по коридору публикой.
Вроде люди как люди, – думал я, – о чём-то разговаривают, чему-то улыбаются. То есть живут. Весь вопрос – сколько живут?
В этот момент к двери кабинета подошла маленькая, с пышной причёской чёрных волос, докторша и она, уже, собралась открыть дверь, но в ту же минуту увидела меня.
– Ви ко мне? – спросила она с армянским акцентом.
– Наверное, к вам, – сказал я протягивая ей направление.
– Захады дарагой, – открыв двери она указала на вход.
Войдя она указала рукой мне на стул.
– Садысь дарагой. Открой рот.
Она надела на голову такое же круглое зеркальце с дырочкой посредине как и участковый врач, взяла в руку двустороннюю ложечку, зажгла лампу направив её свет мне в рот и сказала : «Не дыши, дарагой!»
Минут пять она осматривала моё горло и так и эдак, и при этом ругалась по-армянски. Судя по экспрессии, с которой она ругалась, это была нецензурная брань. Единственное, что я уловил из её эмоциональной речи было слово «идиотка». Видимо, это слово звучит одинаково на всех языках.
Затем, она повернулась и взяла на столике под марлевой салфеткой, где лежали медицинские инструменты, длинную шпильку, острую на одном конце. И в ту же секунду ткнула ей мне, куда-то, в горло. Затем, потратила несколько ваток выдавливая мне гной из места прокола пинцетом, и намочив ватку йодом смазала мне им место укола шпилькой.
Все время этих манипуляций она не переставала ругаться по-армянски.
Затем, ещё раз смазала йодом место прокола и сказала: «Свободен, дарагой. Иды и скажи своему лэкарю, чтобы нэ присылала ко мнэ здоровых людей. То, что я тэбэ сдэлала, могла бы сдэлать и она. Кунэм ворум берана, идиотка».
Я встал, на моём лице было какое-то непонятно-растерянное выражение.
– Иды, иды дарагой, нэ пэрэживай. Цаве танем дарагой.
– Большое спасибо доктор, – бормотал я, выходя из её кабинета.
– Иды, иды и нэ прыходы сюда болше, тут тэбэ делать нэчего.
Я закрывал дверь кабинета и смотрел доктору в глаза. Глаза её лучились мягким внутренним светом и добротой.
С тех пор прошло больше двадцати лет. Горло у меня не болело никогда.
Храни вас Бог, настоящие врачи.
Конец.