[pic:1238.jpg]
Москва. 5 июля.
Удушливая жара продолжалась уже неделю, и я расстегнул ворот рубашки еще шире. В правой руке я нес небольшую сумку, вещей с собой было немного, так как я собирался погостить у родственников всего два или три дня. Ветра почти не было. Зато народу на белорусском вокзале набралось уйма, впрочем, удивляться нечему. Вокзал есть вокзал. Публика тут всегда разношерстная, от св-пассажиров до сидячих бродяг, распивающих дешевое спиртное прямо на сиденьях. Но сейчас меня больше всего волновала жара. Очень хотелось пить. С собой у меня была металлическая фляжка с ромом – очень хороший напиток от удушья, в отличие от остальных крепких напитков, и бутылка минеральной артезианской воды, которую я зарыл на самое дно сумки, о чем теперь жалел. План был прост – добраться до вагона, сунуть билет проводнику, юркнуть внутрь, плюхнуться на сиденье своего купе, покопаться в той самой сумке, выудить оттуда бутыль и насладиться большими глотками прохладной жидкости. Настроение улучшалось, пока я представлял себе эти большие глотки.
Проводником оказался усатый пожилой дяденька лет шестидесяти. Он взял у меня билет и пригласил в вагон, назвав мне место. Я вошел в поезд. Пахло прогорклым маслом и резиной. Но терпимо. Отыскав купе, я открыл дверь и увидел одного мужчину, который пил чай из пластиковой бутылочки и читал какой-то журнал. Я поздоровался и сел напротив. Казалось, его абсолютно не беспокоит, кто я такой. Он что-то буркнул себе под нос, не отрывая взгляда от чтива. Мне, в общем-то, и не очень хотелось знакомиться с кем-либо, по крайней мере, пока. Мысль о воде не давала покоя, поэтому я стал рыться в сумке, ища заветную бутылку. Вытащив пару брюк, свитер и книгу, я нашел искомое и повернул крышку бутылки. Она резко издала характерный пшик, крышка сорвалась и бутылка заплясала у меня в руке как шейкер, разбрызгивая содержимое по всему купе. Мужчина напротив подскочил как ужаленный, бросив журнал на пол. Глаза его выпучились, как будто он увидел змею, извивающуюся в моих руках, и издал странный гортанный звук. Пока он изображал жертву, я ловко подобрал и закрутил горлышко, чтобы не остаться совсем без воды и не замочить все купе.
- Простите, я ее растряс по дороге – сказал я, доставая платок из кармана брюк и вытирая сиденье. Мужчина, казалось, был крайне недоволен и принялся поднимать журнал с пола, опять что-то бормоча. На этот раз я расслышал часть его слов. Что-то вроде «ну что же это такое» и «только купил». Мне стало неловко, и я сказал, что если журнал безнадежно испорчен, я могу быстро сходить на перрон и купить ему новый. Он сначала подумал немного и сказал, что все нормально, он намок только на обложке, а вот если я схожу к проводнику и куплю ему пива, он против не будет. Я задумался. Сперва мне показалось это нагловатым, я же не официант, и пролил воду не нарочно. Но несколькими секундами позже все пропало и мне даже стало немного весело. Собеседник, пусть пока и один, будет занятный. Все-таки ехать мне до Минска (приедем засветло) и время всего семь вечера, надо как-то хотя бы не портить отношения, даже если дальше придется ехать молча.
Я вышел из купе, и хотел было направиться к проводнику, как тут мне преградил дорогу огромный рюкзак. Было похоже, что рюкзак путешествовал сам, за ним я не видел ничего в проеме двери. Он висел в пространстве коридора и не двигался. Я подождал пару секунд, а потом постучал по косяку двери. Реакции не последовало, и я кашлянул. Рюкзак задвигался из стороны в сторону и потихоньку начал оборачиваться вокруг своей оси. Кто-то захрюкал и еще немного спустя появилось красное лицо с заплывшими глазами. Человек то ли не выспался, то ли погулял накануне, а скорее всего и то и другое. Я деликатно указал ему правым указательным пальцем в сторону выхода. Именно в той стороне и находился проводник. Рожа заулыбалась и произнесла «извините». Запахло луком и зубной пастой одновременно. Вся эта масса начала смещаться влево от меня, и я протиснулся сразу, как только представилась возможность.
Проводник отсутствовал. Я прошел дальше, к выходу. Он стоял у вагона и ждал пассажиров. Отвлекать его я не решился и подумал зайти к нему, как только тронется поезд. Обернувшись в сторону купе, глаза мои раскрылись от удивления. Краснощекого рюкзака не было. Моя прогулка заняла в лучшем случае секунд десять-двенадцать. Видимо, он поселился в соседнем купе и быстро зашел туда, пока я разбирался, что делать с проводником. На кой черт он стоял в проходе, я не знал, возможно, ждал снаружи, пока кто-нибудь переодевается внутри.
Вернувшись в свое купе, я сообщил, что проводник еще занят, и я схожу к нему попозже. Мужчина посмотрел на меня и сделал глазами знак, что все в порядке. Аккуратно откупорив бутылку, я наслаждался водою. Напившись вдоволь, я откинулся на спинку сиденья и невольно рыгнул. Мужчина, не поднимая головы, усмехнулся. Я подумал, что надо мной, но он развернул журнал и поднес к моему лицу на вытянутой руке статью и фотографии, которые были напечатаны вместе на странице. Там красовался огромный питон и мангуст, на которого тот охотился в каком-то тропическом лесу. Заголовок рядом гласил «Что способен съесть питон». Мужчина опять буркнул что-то несвязное, вроде «страшилище» или «страшновато». Он все еще держал журнал передо мной, надеясь, что я возьму почитать. Ради вежливости, я протянул свою руку. В этот момент он забрал его обратно и принялся читать дальше. Однако, странный тип. Молчит, только что-то бормочет. Хотя про пиво он высказался довольно отчетливо. Голос у него был гулкий и одновременно скрипучий. Он был полноват и я подумал, что рационально высказываться он может только о пиве. Я рассмешил сам себя и хихикнул. Он вскинул брови, озадачившись, что может быть смешного в том, что страшилище-питон проглатывает беззащитного мангуста. Теперь уже была моя очередь подавать глазами знак, что все в порядке. Он вернулся к своим джунглям, а я подложил подушку, закинул ноги на кровать, вытянулся, заложил руки за голову и закрыл глаза. Несмотря на летнюю жару, в поезде было прохладно. Я впал в легкую дремоту и стал ожидать новых соседей. Это занятие показалось мне несколько азартным и в голове поплыли образы предполагаемых попутчиков наподобие калейдоскопа. Вообще, я надеялся встретить кого-нибудь помоложе любителя шлепать губами, проламываясь сквозь мангровые леса Амазонки, так как с ним перекинуться хоть парой слов не предстояло возможным. Да и желания большого особо не возникало. Образы накладывались один на другой, мужские лица сменялись женскими, я даже увидел пассажира с собакой, а когда всплыл вид дряхлого старика с попугаем на плече, и, представив их встречу с краснощеким рюкзаком в коридоре, я рассмеялся вслух. Что бы интересно, сказал бы говорящий попугай, если бы ему вместе с хозяином пахнули бы лицо зубной пастой, явно не заглушавшей луковичного амбре. Я засмеялся еще сильнее, закрывая рот левой рукой. Смотреть на соседа я даже не думал. Представив его изумленное выражение лица, как бы он вскочил и понесся к проводнику с криком, чтобы его отсадили от откровенного психа, поливавшего его водой из бутылки (а заодно и его людоедский журнал), а после хохочущего неизвестно над чем, я вынужден был повернуться к стенке и заткнуть себе рот подушкой. Из моих глаз брызнули слезы смеха, и я скорчился в позе эмбриона, забыв, что на подушке нет наволочки, кусая истерично ее зубами и сотрясаясь от смеха. Мужчина, должно быть, забыл о своих питонах и вытаращился на меня, подумывая, что со мной приступ, и что стоит вызвать кого-то на помощь. Эта мысль вызвала новую волну смеха и я уже схватился рукой за живот, чтобы не так сильно трястись и не вызвать мысль, что я болен эпилепсией или чем-то вроде того. Отдышавшись, я открыл глаза и посмотрел на стенку, в которую упирался мой взгляд. Переведя дух и забыв о попугае, питонах и краснощеких рюкзаках, я осторожно сел на кровати, откинувшись спиной на подушку, слегка ее приподняв. И краем глаза посмотрел в сторону соседа.
Его не было. Я опешил. Я не слышал, как он ушел. Журнал лежал на столике между нами. Посмотрев в окно, я ничего не увидел, кроме фонарей на перроне и кучки опаздывавших пассажиров. Возможно, он вышел покурить или просто пройтись, размять кости. Представив сцену, где он сталкивается с луковым рюкзаком, я опять заулыбался. Он точно никому не даст погулять по коридору, если будет валандаться с ним туда-сюда. Появившийся в голове образ распластавшегося на полу хозяина попугая, выкрикивавшего ругательства, и вопящего попугая, сбитых огромным рюкзачищем, которых никто не замечает и до которых никому нет никакого дела, я опять расхохотался.
Глотнув немного воды, мне стало интересно, куда подевался мой сосед и, открыв дверь купе, я выглянул в коридор. В районе туалета собралась очередь из трех человек, но его там не оказалось. Закрыв за собой дверь, я пошел в сторону выхода. До отправления еще было семь минут, и я спрыгнул на перрон, расслышав замечание проводника о скором отправлении. Сделав несколько движений руками, стало заметно легче во всем теле. Правда, жара дышать полной грудью не давала. Я спросил проводника о своих планах купить соседу пива. Он ответил, что как только поезд тронется, он с удовольствием продаст мне несколько бутылок и озвучил цену. Я кивнул и огляделся по сторонам. А вот теперь мои глаза из засмеянных щелок округлились до уровня испуганного лемура. В поезд, что стоял напротив и шел в Полоцк, протягивал билет, и после заходил, тот самый краснощекий рюкзак с чудесными ароматами своей ауры. Я начал догадываться, куда исчез он ранее из моего вагона. Он перепутал поезд. Постойте, ну как проводник смог его впустить по другому билету?! Или он кого-то провожал? Картинка как-то не клеилась, но разум подсказывал, что объяснение есть. Жара тоже не была подмогой. Да и черт с ним, подумал я, хоть луком никто вонять не будет и ночами петь в пьяном угаре идиотские шлягеры прошлых лет. И вернулся в поезд.
Войдя в купе, я застыл. Мой сосед сидел, как ни в чем не бывало на своем месте, отхлебывал чай из бутылочки и читал свой журнал.
- Я не заметил, как вы вышли – сказал я, явно интересуясь его реакцией на мое поведение и проявляя любопытство по поводу его исчезновения. Он промолчал, взглянув на меня каким-то растерянным взглядом, поставил бутылочку на столик, откинулся на спинку и очень четко, с прекрасной дикцией и несколько повысив голос, произнес:
- Молодой человек, я никуда не выходил, я сидел все время здесь.
Я смотрел на него с недоумением, переходящим в раздражение. Ненормальный точно. Но меня поразил его голос, внятный, без бормотания и хлипких звуков. Он сидел величественно и потусторонне, сложив руки на животе, и смотрел в окно. Вместо моего соседа сидел человек, явно уверенный в собственных силах и спокойный во всех отношениях. От него источалось какое-то благодушие, несмотря на его резкий тон. Мне на ум пришел пример царственной особы, только путешествующей явно не в том вагоне, не с тем контингентом. Рюкзаки, простолюдины были отнюдь не его спутниками жизни. Раздражение пропало, уступив место загадочности. Я решил уточнить:
- То есть, вообще никуда не выходили, с тех пор как первый раз вошли?
Он взглянул на меня. Глаза его были туманными, уходящими вдаль, словно всеми мыслями он был где угодно, только не здесь.
- Именно так.
Я пытался воссоздать картину по звеньям. Сев на кровать, я снова приложился к воде и со скрещенными ногами уселся, прильнув к спинке кровати своей спиной, лицом к попутчику. Я смотрел в окно.
Я вошел – он сидел – я отвернулся – он вышел. Вариант первый. Я вошел – он сидел – я отвернулся – он сидел – я вышел – он сидел. Вариант второй, предложенный незнакомцем. Мой был логичнее, ибо, когда я выходил, его точно не было, я помню свое изумление по этому поводу. Значит, он лжет. Зачем?
Неожиданно поезд тронулся с места. Скрипнули сцепления вагонов, прозвучал свисток, и вагон начало мягко покачивать. Никого из пассажиров не вошло и это меня тоже удивило. Обычно на этом маршруте всегда полна чаша народу, а тут никого. Правда, по пути еще много остановок и уж тогда-то точно кто-нибудь войдет и разбавит нашу своеобразную кампанию. Я поймал себя на мысли, а так ли сильно мне этого хотелось. Но потом я сообразил, что несу какую-то ахинею и вопрос исчез из моей памяти. Я снова уставился в окно в надежде увидеть в поезде напротив краснощекий рюкзак. Его, естественно, не было. Он, наверно, уже уселся радостный на свое место и открыл фляжку с ромом. Стало почему-то печально. Я загрустил по родителям, возлюбленной, оставленных в Москве. Уезжать не хотелось, тут еще этот тип со своими выкрутасами. Может, поспать, хлебнуть рома, пара конфет у меня с собой есть. Что-то останавливало меня, не давало лечь и забыться, свербело изнутри, побуждая к действиям. Тут меня осенило прогуляться до вагона-ресторана и поесть. Я совсем забыл о чувстве голода, решая головоломки в своем сознании. И не ел я давно, часов шесть. Воодушевленный, что мне не обязательно сидеть в одном помещении с этим странным человеком, пусть он даже казался благодушным, но все-таки двуликим, я сел на кровати, обул ботинки и, повесив сумку на плечо, поднялся к выходу из купе. Мужчина зашелестел журналом, явно обращая на меня внимание. Неожиданно мне послышался за спиной хлопок ладоней или что-то похожее на этот звук. Я обернулся, чтобы пояснить на всякий случай мое временное отсутствие и с облегчением понял, что он просто шмякнул журналом о столик, отчего и создалось ощущение хлопка. Мужчина смотрел в окно на пролетавшие деревья и как будто прощался с Москвой. Я разделял это ощущение. Видимо, он тоже житель этого города. А почему меня напугал хлопок?! Эта мысль застряла в голове, я был не из пугливых. Даже выстрел не заставил бы меня пригнуться.
И тут холодок пробежал у меня по спине. На столике лежал другой журнал. Тот, что о питонах, был зеленоватым, с изображением рептилии на обложке. Этот был посвящен астрономии или смежным с ней наукам. Обложку украшала планета Юпитер, которую охватывал своим хвостом огромный дракон, взвившийся над ней. Может, научная фантастика, подумал я. Но легче не стало. Если только он сменил обложку, что в вагоне не имело никакого смысла.
- Простите, похоже, я все же испортил ваш журнал, и вы сняли обложку. Вы не сердитесь?
Он повернулся ко мне и снова передо мной предстал глуповатого вида человек, робкий и пугливый. Сердце застучало в груди в бешеном ритме. Глаза не знали куда смотреть, на журнал или на его метаморфозу.
- Чччто? Журнал? Ппустяки…
И он снова приложился к бутылочке с чаем. Казалось, журнал его мало интересовал. Чай ему нравился больше. Я, наконец, рассмотрел его получше. Раньше я не обращал внимания на его одежду. Он был в строгих черных брюках, мятых и с рваной бахромой у ботинок. Ботинки тоже были строгие, черные, но носил он их явно не первый сезон. Скорее, даже и не второй. Под жилеткой, такой же черной, как и все остальное, виднелась белая рубашка тоже не первой свежести, с засаленным воротничком. Пришла мысль о его холостяцкой жизни и наплевательском отношении к одежде. Зато рептилии его интересовали. Наверно, ученый, давно похоронивший шансы выбиться в доктора.
Такой осмотр отвлек меня от мыслей о журналах и его преображениях. Я решил отложить исследования своего разума по поводу пассажира.
- Я схожу до вагона-ресторана, может, чем поживлюсь. Очень кушать хочется. Если кто-нибудь зайдет, скажите, что место занято, а то знаете, как бывает.… И если будут проверять билеты, вот – я протянул ему свой билет.
Он выглядел растерянным, словно обвиняя, что я бросаю его тут одного.
- Кстати, если проводник заглянет, скажите, чтобы принес вам пива, я приду и расплачусь с ним.
Раздумывая над его скорбным молчанием, я вынул купюру, которой хватило бы как минимум на пять бутылок и положил на столик рядом с журналом. Он проводил купюру взглядом и сонно кивнул.
- Вы есть не хотите, я могу купить для вас что-нибудь…
Он замотал головой и отрицательно выставил ладонь в мою сторону. Больше мне сказать было нечего, и я открыл дверь. Когда я обернулся, на кровати сидел уставший и сонный мужчина средних лет, отрешенно глядя в окно. Я вышел и захлопнул дверь.
В коридоре никого не оказалось, даже обслуживающего персонала. Вагон-ресторан находился через один вагон от моего. Я остановился у окошка, слегка отодвинул штору и посмотрел на улицу. Показалась кольцевая автодорога, мы покидали Москву.
Скоро я вернусь сюда, просто надо навестить старых родственников, неизвестно когда я еще раз их увижу и увижу ли вообще. В сумке у меня были и переданные необходимые редкие лекарства. Я зашагал по коридору, чтобы перейти в следующий вагон.
Проходя прокуренный тамбур, я заметил двух девушек, весело хихикающих, с тонкими сигаретами, как-то неопрятно одетых. Они взглянули на меня и продолжили свой веселый разговор. От табачного дыма я закашлялся. Я бросил курить несколько лет назад и не представлял возможным для себя начать снова. Пропахший и закашлявшийся я ввалился в соседний вагон. Он был плацкартным, с полок торчали дырявые носки, чулки, воняло потом и туалетом. Я стал протискиваться сквозь эти баррикады, лавируя головой между чужими ногами, стараясь не слишком футболить выставленную в проходе обувь. В нескольких отсеках играли в шашки, карты, пили пиво, громко разговаривали. Где-то в конце этого тоннеля истерично вопила девушка. Дойдя до крика, я обнаружил, что ее тискает какой-то прыщавый пацан, а девушка истошно кричит от щекотки и заливается каким-то утробным смехом на весь вагон. Я снова оказался в тамбуре. Здесь помимо табака царил перегар. Видимо, распивали прямо тут, не смущая проводников или прячась от сварливых жен. Эту зону отдыха я также миновал быстро. Войдя в следующий вагон, меня приятно ослепил более яркий свет и откуда-то доносилась легкая музыка. Справа барная стойка сияла бутылками с подсветкой на полках, было чисто, не пахло сигаретами, хотя за некоторыми столиками курили, не было толчеи и можно было выбрать столик у окна, что я не упустил сделать. Определившись с местом, я взял лежавшее на столе меню и принялся его изучать. Через минуту ко мне подошел официант, и я сделал заказ. Он ушел, а я начал разглядывать обстановку и посетителей. Народу было немного, максимум треть от всего зала, и публика была вполне адекватной. Если учесть цены в меню, становилось ясно, почему. Но меня это как раз устраивало, и я лениво откинулся на спинку стула, переводя взгляды от окна, по залу, до барной стойки и обратно. В животе урчало. Вдруг я вспомнил о своем незнакомце и подумал о том, чем он сейчас занимается там, один, грустный со своим журналом и бутылкой чая. Странно, но меня не очень беспокоила перемена его внутренней сущности и наличие разных журналов на столе. Мне вообще не хотелось о нем думать. Я принялся изучать солонки, салфетки, зубочистки – все, что было на столике, чтобы скоротать время ожидания. Вскоре пришел официант с подносом и начал раскладывать приборы и выставлять блюда. Я заказал жареную рыбу с овощами на гриле, кофе и сладости. Запах сражал наповал. Блюда были также изящно украшены. Я пододвинул тарелку поближе и когда официант ушел, принялся за рыбу с большим воодушевлением. Ловко орудуя ножом и вилкой, я в пять минут разделался с основным блюдом. Кофе источал аромат, сладости смотрели на меня, переливаясь кремом, глазурью и фруктами. Я сделал несколько глотков и хотел было взять одно из пирожных, как рука моя замерла, взгляд застыл, рот остался полуоткрытым. По спине опять пробежал холодок. Через два столика напротив меня сидел мой купейный сосед и с большим интересом изучал меню. На меня он даже не смотрел, словно никогда и не знал. Но не видеть меня он не мог. Столики между нами были пустые. Я аккуратно поставил чашку с кофе на блюдце, вернул пирожное на тарелку и уставился на него. Теперь я понял, что передо мной сидел не пугливый заикающийся человек, а тот элегантный, с холодным взглядом, уверенный в себе господин. Одежда на нем была та же самая, с разницей в том, что она была идеально чиста и выглажена, словно он ее только что купил в ближайшем магазине и сразу одел.
Ошибки быть не могло, это мой сосед. В голове закопошились вопросы. Что если он просто переоделся (второй комплект одинаковой одежды меня смутил) и тоже решил поесть вслед за мной. Отсюда возникали другие вопросы. Как он мог пройти за мной в ресторан незамеченным. Я сидел на втором столике слева от двери, у окна, и все, кто входил, в любом случае оказывались бы в поле моего зрения, я бы невольно кинул бы взгляд на входивших. Ну а если я его пропустил, с любовью поедая рыбу, почему он так опять изменился в лице. Там не было даже намека на робость или сомнения в своих действиях. Я решил привлечь его внимание и посмотреть что будет. Пододвинув вилку к краю стола напротив себя, я ткнул ее пальцем. Она не брякнула, полы поезда были то ли покрыты линолеумом, то ли похожим материалом. Эффекта не получилось. Я закусил губу и задумался. И тут я решил, что надо встать. К тому же он уже положил меню на стол и, уже обычно, смотрел в окно. Так я и поступил. Он повернул на меня голову, посмотрел на меня, в мои глаза… и также отрешенно повернулся обратно к окну. Я сел. Чувствовал я себя глупо. Но больше всего меня смущало не мое поведение, а его причины. Может в поезде едут близнецы? Тогда бы ехали вместе или хотя бы общались. Хотя, не знаю, как могут общаться столь разные люди, несмотря на одинаковую внешность. Мне пришла идея проверить моего соседа. Я подозвал официанта и предупредил его, что я отойду на три минутки, чтобы он ничего не убирал с моего столика, а также приглядывал за господином напротив. Если тот уйдет за время моего отсутствия, пусть он засечет время после моего ухода. Я намекнул на щедрые чаевые, и официант кивнул мне в знак согласия. Я покинул ресторан довольно спешно и теперь лавировал между дырявыми носками, чулками и брошенными ботинками как заправский гонщик. Дойдя до своего купе, я открыл дверь. Там никого не было. Я посмотрел на журнал. Юпитер с драконом. Схватив бутылочку, я открыл ее и понюхал. Чай. Но с каким-то специфическим запахом, похожем на корицу или кардамон. Постояв немного и поразмыслив, я ринулся обратно в ресторан. Стоп. Надо проверить туалет! Схватившись за ручку, я сильно дернул. Резкий запах химикатов ударил в нос, и я закрыл дверь. Проходя в очередной раз мимо всех плацкартных пассажиров, я слышал насмешки и гогот в свой адрес, но не обращал на это никакого внимания. Войдя в ресторан, я увидел господина-соседа, спокойно вкушающего отбивную с картофельным пюре и стаканом сока. Сев за свой столик и отхлебнув остывшего кофе, я принялся уплетать пирожные одно за другим. Снова разыгрался аппетит. Мне так даже лучше думалось. Вот только мысли все разбегались, и сложить их в более или менее логичную картину не представлялось возможным. Так я и сидел, думая, что же предпринять и надо ли мне это вообще. Разум подсказывал, что разобраться необходимо, но не знал с чего начать еще. И тут человек встал из-за стола, сложив приборы на тарелке, бросив туда же скомканную салфетку. Я замер. Он медленно направился к выходу в сторону моего вагона. Я сделал вид, что занят эклером и таращусь в окно. Боковым зрением я заметил, что он притормозил недалеко от меня… и вдруг пошел в мою сторону. Эклер застрял у меня во рту, я не мог пошевелиться. Он подошел к моему столику и обратился ко мне:
- У вас упала вилка. Ждите женщину.
Он улыбнулся, указывая глазами на пол. Я как гипсовый больной повернулся к нему с пирожным во рту. Рукой я положил эклер на тарелку и посмотрел ему в глаза. Должно быть, я казался ему нелепым. Он продолжал мягко улыбаться. Да, взгляд был явно не того человека, что читал журнал о рептилиях и тем не менее это был он.
- Спасибо – пробормотал я и с ужасом понял, что сейчас именно я олицетворяю того робкого и заикающегося человека, что ехал со мной в купе с самого начала. Это было как гром среди ясного неба. Поднявшись, я ощутил свои ноги. Они словно ватные, подкашивались, хотя страха я не ощущал, скорее меня разбирало любопытство и азарт всей ситуации. Как пьяный я обошел столик и поднял с пола вилку. Человек стоял на месте, явно ожидая моих дальнейших манипуляций. Буквально плюхнувшись на стул, я посмотрел на него. Он уже не улыбался, а изучал меня как психотерапевт или… как питон, выжидающий, когда глупый мангуст подойдет поближе, готовый нанести последний удар. Мне стало не по себе и спросил:
- Я чем-то могу вам помочь?
Мне показалось, что я увидел на его лице изумление и тут он расхохотался.
- Помочь мне? Что вы! Скорее наоборот.
И он снова засмеялся. Смех был немного металлическим, но добрым. Я не знал как себя вести дальше.
- Мы еще встретимся – сказал этот господин и покинул ресторан.
Секундой позже, я пришел в себя и подбежал к двери выхода. Середина двери была стеклянной, и было видно тамбур. Прислонившись к ней, я всмотрелся. Никого. Не может быть. Открыв дверь, я выглянул. Никого. Помня, что я еще не оплатил счет, мне пришлось вернуться в ресторан и расплачиваться. Это заняло минут пять. Отсчитав чаевые, я вылетел из него как потерпевший и метнулся через вагон. Плацкартники уже, по-видимому, делали на меня ставки, считая сколько раз за вечер я пронесусь мимо их носов. Это подтверждали улюлюканье и дикие взрывы хохота, а также звон посуды. Добравшись до купе, я рванул дверь. На меня смотрел тот же господин, но одежда его была опять помятой, взгляд несчастный и робкий. На столике красовался журнал с рептилиями. Он спросил, как там кормят и я ответил, что великолепно, но дороговато. Он опять рассеянно кивнул и уставился в окно. Сил больше не хватало ни на что. После ресторана я чувствовал себя измученным как после тяжелого физического труда. Решив, что на сегодня хватит, я достал флягу, сделал три глотка и отвернулся к стенке, чтобы уснуть.

Смоленск. 5 июля.
Проспал я недолго. За окном стемнело, и я спросил у соседа, к какому месту мы подъезжаем. Поезд явно останавливался, сбавляя ход. Он сообщил, что к Смоленску и что стоянка будет минут двадцать. Наверно, он собирался выйти и погулять. Я напрягся от этой мысли, прикидывая, кто вернется в вагон после – он или тот господин. Чувство неуютности снова меня посетило, на этот раз особенно остро. Я решил, что раз мне не спиться, стоит тоже немного пройтись, заодно понаблюдать за двуликим попутчиком, да и вообще подышать вечерним воздухом, жара уже спала. Я плеснул себе немного воды на руки из бутылки и протер лицо. Посвежело. Сосед тоже что-то искал в карманах и собирался уходить. Только теперь я заметил, что этот тип путешествует без какой-либо поклажи. У него вообще не было ничего, даже пакета или барсетки. Я вспомнил, что вещи кладут под сиденье и немного расслабился. Но идея не давала покоя. Мужчина поднялся и вышел в коридор, поезд к тому времени полностью остановился и проводник загремел дверьми и выкидной лестницей на платформу. Аккуратно прослышав его шаги в сторону выхода из вагона, я метнулся к его кровати и поднял лежак. Там было так же пусто, как и в моей голове на тот момент. Вернув все в изначальное состояние, я сел на свою кровать. Вот это да. Документы можно носить и в жилетке. А насчет его одежды, я не сомневался давно. Она ему не очень-то и нужна. Все равно интересно, и я почему-то опять заулыбался. Тут в памяти всплыл мой билет! Ведь я сам отдал его ему на случай проводников. И деньги на пиво, которого не было ни на столике, ни на полу, ни на полках. Я их тщательно пошарил. Надо было все узнать, и я быстро вышел из купе вслед за ним. Человек этот стоял недалеко от вагона, у фонарного столба и разглядывал окрестности, видимо, решая куда пройтись. Я подошел к нему сзади, изрядно его испугав. Он дернулся и я извинился, что подкрался незаметно.
- Я хотел бы вернуть свой билет. Он ведь у вас?
Мужчина сунул руку в карман брюк и достал два билета. Протянув мне мой, он посмотрел на меня с каким-то недоверием.
Талончик был оторван, значит, проводник уже проверил билеты. Я спросил, не покупал ли он пива, и он отрицательно замотал головой.
- Ваши деньги в жжжурнале. Я испппользовал купюру как зззакладку.
Он выдавил кислую улыбку или ее подобие. Я улыбнулся в ответ такой же миной. Оригинал, однако. Постояв еще немного рядом, я сказал, что пройдусь, заприметив недалеко магазин. Хотелось мороженого или ледяной газировки.
- Если вы ввв магазззин, я составлю вам кккампанию…
Это никак не входило в мои планы, но отступать было некуда. Я уступчиво кивнул, и мы двинулись в сторону павильончика. Вечер стоял волшебный. Легкий ветерок, никакой духоты. Настроение улучшалось, если бы не сосед, который еле тащился за мной, словно забыв о поезде, и прогуливаясь по парку. Толп не было, перрон был относительно свободен, кучка такси устроилась на спуске к площади вокзала и шоферы стояли около своих авто без единого слова зазываний. В Москве таксисты атаковали посерьезней. Напротив вокзала красовалась церковь, очень древняя, но изучать ее у меня не было времени. Она очень мистично смотрелась в ночи, возвышаясь над всеми остальными постройками рядом. За ней темнота скрывала очертания самого города, кое где в вдали виднелись дорожные фонари и свет нескольких малоэтажных домов. Надо было бы узнать имя моего странного спутника, но повод как-то не находился. Можно было просто протянуть ему руку и представиться, но желания по-прежнему не возникло.
Мы вошли в старенький павильон, побитый временем, и взглянули на прилавки. Бакалея, колбасы и алкоголь – больше магазинчик удивить вас ничем не смог бы. Впрочем, минеральная вода была, и я потянулся за кошельком, заодно присмотрев пару сливочных стаканчиков в напольном морозильнике. Мой спутник уставился на витрину с колбасами и сосисками зеленоватого оттенка. В магазине были мы одни, и я подошел к продавцу – полной женщине с усиками и мясистыми руками. Она поправляла свой козырек и рылась на полке с конфетами, повернувшись ко мне спиной. Усики бросились в глаза еще при входе. Я кашлянул и она повернулась. Пока я оформлял покупку, сосед нагнулся к стеклу витрины, как будто плохо видел, и вглядывался в груду сарделек. Заплатив и получив все необходимое, я свалил все в один пакет и подошел к любителю некачественного мяса. Он отошел от витрины, глянул на меня, усмехнулся и направился к продавщице. Я следил за ним. Мне было интересно, что он приобретет. Заикаясь, он попросил четыре сардельки и полкило копченой колбасы. Подумав, взял еще батон хлеба и расплатился.
Мы вышли в ночь. Поезд стоял как космический корабль перед стартом. Огромный и величественный. Проводницы и проводники вывалились на перрон и охраняли доступ к вагонам. Несколько пассажиров садились в поезд. Диктор объявлял о скором отправлении, я нес пакет, безымянный мужчина плелся за мной, что-то опять бормоча. Я уже не прислушивался.
В купе я достал один стаканчик мороженого и принялся его есть. Сосед мой откусил кусок сырой сардельки, закусывая батоном хлеба, который он не удосужился порезать, а ел прямо так, с куска. Я так привык к его чудачествам, что не обращал на него никакого внимания. И в этот момент дверь купе распахнулась и на пороге показалась женщина лет сорока в длинном зеленом платье и шляпкой с перьями, а-ля девятнадцатый век. Она как будто сошла с картины художника-портретиста или позировала, и не успела переодеться. Надо сказать, этот наряд ей очень шел. Она напомнила мне господина в ресторане. Господи, подумал я, да он же и так тут, вот он. Но что-то подсказывало мне, что это не так. Не совпадали образы, как ни крути. Глядя на даму, я поздоровался. Она приятно улыбнулась и ответила мне довольно уверенным голосом. Она все еще стояла в дверях, давая какие-то указания проводнику. Ее чемодан на колесиках, зеленый, как и ее платье, въехал в купе перед ней. Голос опять мне напомнил господина в ресторане, и я невольно перевел взгляд на мужчину с сарделькой в руке. Он не поздоровался и не перестал есть, он продолжал с воодушевлением идиота поглощать свою добычу. О воспитании говорить не приходилось. И какой абсурдной была мысль сравнить его с тем человеком. Женщина закончила инструктировать персонал вагона и вошла, оставив дверь слегка приоткрытой.
- Анастасия Дмитриевна – представилась она и села на мою кушетку справа от меня. На человека напротив она даже ни разу не посмотрела, ни когда входила, ни сейчас, словно не видела его в упор.
- Дмитрий – ответил я, и она улыбнулась, сказав:
- Здравствуй, папа.
Я засмеялся вместе с ней. Она элегантно сняла шляпку и проворно, не глядя, забросила ее на верхнюю полку. Слегка поправив золотистые волосы, собранные в широкий пучок сзади, она попросила положить чемодан под сиденье моей кровати, предварительно вытащив из него маленькую сумочку с дамскими принадлежностями. Когда я все сделал, мы уселись обратно. В этот момент дверь купе распахнулась, и показался поднос, который нес проводник. Наша попутчица взяла стакан с кофе и поставила его на столик. Он был горячий и она не решилась его сразу пить. Сосед напротив вообще нас не замечал. А она его. Это было странное зрелище. Со стороны можно было подумать, что они давно знакомы и находятся в состоянии ссоры или вражды. Я решил разрядить обстановку:
- Далеко едете?
- В Минск, там у него конечная, верно? – и она посмотрела на меня вопросительно.
- Да. Поезд Москва-Минск. Все правильно.
Тут до меня дошло, что я ни разу не поинтересовался, куда едет мужчина, навестивший со мной магазин. Я даже не знаю его имени. Интересно, оно у него вообще есть?! За пять минут с женщиной я сказал больше, чем за несколько часов пути с этим чудаком. Наверно, он все-таки стесняется своего заикания, но хотя бы мог поприветствовать даму кивком головы.
- А вы? – спросила она неожиданно.
- А?... А я тоже в Минск. К родне.
Она кивнула и о чем-то задумалась, глядя на дверь. Я собрался с мыслями.
- Если хотите, я могу вам уступить нижнюю полку, мне не сложно.
- Спасибо, я с удовольствием – ответила она и заулыбалась. Она тоже не вписывалась в общий ракурс этого поезда и его обитателей, как и тот человек в ресторане. Чем-то они были похожи, может своей статностью и манерой разговаривать. А может чем-то более глубоким. Я встал и перекинул свою сумку наверх, а ее шляпку отдал ей.
- Мерси – и она снова заулыбалась.
Я пропустил ее к окну, а сам сел справа от нее. Она пила кофе и молча смотрела в темноту за окном.
- Дрянь.
Я резко повернулся в ее сторону с изумлением. Из ее уст это звучало особенно ругательно.
- Кофе дрянь – и усмехнулась. Я издал какой-то звук и чуть сам себя не испугался. Она засмеялась и произнесла:
- Вот-вот.
Теперь рассмеялся я. Мужчина напротив давно перестал чавкать сарделькой, что меня крайне порадовало, потому что теперь его физиономия находилась прямо напротив женщины. Хотя, маловероятно, что это бы его смутило. Он снова погрузился в джунгли Амазонки, и я решил последовать его примеру, достав сверху сумку и выудив оттуда небольшой сборник рассказов Чехова. Минуту спустя я ушел с головой в чтение. Через какое-то время, я залез наверх, оставив наедине мужчину и Анастасию Дмитриевну, несколько минут прислушивался, не заговорят ли они между собой хоть о чем-нибудь, но так ничего не дождался и уснул.

Орша. 6 июля.
Поезд тряхнуло и он остановился. Это разбудило меня и я открыл глаза. В купе было темно, все спали. Привыкнув к темноте, я начал сползать вниз. Нащупал ступеньку и скользнул на пол. Проводники опять загрохотали лестницами и дверьми, пока я ощупывал купе, чтобы ничего не задеть и ни на кого не брякнуться впотьмах. На корточках я надел ботинки и осторожно приоткрыл дверь купе. Коридорный свет ударил в глаза, пришлось зажмуриться. Раскрыв дверь чуть шире, я впустил его в проем нашего маленького бунгало. Он молнией проник внутрь, рассеяв тьму и я увидел все четыре кушетки со столиком посередине. Очень хотелось в туалет, но как только я внимательно осмотрелся, желание как рукой сняло. На кроватях никого не было. Ни одной живой души. Мало того, они были безупречно заправлены, словно на них никто не спал. Я потер виски и попытался осознать, что могло произойти за пару часов моего сна. Включив свет внутри, я сел. Если мужчина ехал из Москвы, а вышел где-то между Смоленском и Оршей, понять можно. На каком-то полустанке между ними остановка была. Но дама… Она же вошла в Смоленске, глупо ехать такое мизерное расстояние в купе на таком поезде. К тому же она упомянула, что едет до Минска. Я вспомнил о вагоне-ресторане и догадался, что они, возможно, разговорились и направились перекусить или выпить в баре. Надо было умыться и примкнуть к их кампании. Краем глаза я заметил на кушетке безымянного соседа журнал. Приглядевшись, я чуть не подпрыгнул. Там лежал журнал с Юпитером и драконом. Схватив его, пролистав несколько страниц, стало понятно, что дело не в обложках, это действительно был журнал об астрономии, мифологии и о каких-то математических формулах. Кстати, карандашом на полях были сделаны пометки, но понять я их не смог. Ребусы, цифры, параболы… Положив журнал на место, я взял полотенце и пошел в туалет. Он был свободен и я уже через пару минут вышел обратно в коридор. Постукивание колес – единственное, что нарушало тишину вагона. Все купе были закрыты, ни из одного не доносилась болтовня или музыка. Выйдя в тамбур, он оказался на редкость не прокуренным, я шагнул в пространство между вагонами и вошел в тамбур соседнего вагона. Тут тоже оказалось чисто и ничем не воняло. Миновав дверь, я оказался в плацкарте. И вот здесь я начал не на шутку нервничать. Нигде в проеме не торчала пятка с дырявым носком, обуви на полу не было вовсе, и стояла гробовая тишина. Я начал прислушиваться хоть к чему-либо. Только стук колес. Сделав шаг и попав между первыми койками, я огляделся. Там также как в моем купе были заправлены кровати, на которых никто не спал. Ни вещей, ни грязи, ни одной помарки. Дальше все шло по накатанной. В конце вагона я недоумевающее оглядел пройденное расстояние и у меня закружилась голова. Я схватился за первый поручень и немного постоял. Что за чертовщина?
То, что я понял дальше, чуть не вызвало у меня сердечный приступ. Поезд же стоял в Орше, не ехал! Откуда стук колес? Когда я шел умыться, поезд точно стоял. А когда я вышел из купе, он ехал… Нет. Он точно стоял, но стук колес был. Я осел, держась рукой за поручень и решая, куда сперва идти – к проводнику или в ресторан. За окном картинка была статичной, поезд явно никуда не двигался, однако стук колес все равно продолжался. Голова кружилась, но стало легче и я выпрямился. Тяжело вздохнув, двинулся в сторону ресторана. Раскрыв дверь со стеклом посередине, я растерянно оглядел зал. Пусто. Бармен отсутствовал тоже. Бутылки и посуда, все прочие принадлежности были на своих местах. Все блестело и сияло чистотой. Я протер глаза – ничего не изменилось.
Неожиданно меня посетила мысль не возвращаться в купе, а пройти дальше, в следующий вагон. Решено. Аккуратно ступая, я дернул ручку двери. Она не поддалась. Но такого не может быть, посетители другой части поезда также имели возможность ужинать в ресторане, кто мог запереть дверь с одной стороны, но оставить открытой с другой?! Оставалось только вернуться обратно, вышибить эту махину было не в моих силах. Добравшись до своего купе, я еще раз проверил его. Там никого не было. Теперь вся надежда на проводника, он-то должен знать, что происходит или что произошло. Живот начало крутить, но не от голода, а от нервного напряжения. Я постучался в его кабинку. Тихо. Поезд стоял, двери наружу закрыты, на платформе пустота, только вокзальная башенка с желтой надписью «Орша» хоть как-то поддерживала связь с этим миром. Я постучался громче и даже крикнул, на случай, если тот уснул. Едва коснувшись ручки, я понял, что дверь не заперта. Сердце упало в пятки. И здесь пусто. Его диванчик также аккуратно заправлен, везде убрано, ни соринки. На низком столике я заметил связку ключей. Ее я тут же свистнул, возможно, она могла открыть хоть какие-то двери. Сначала я вышел в тамбур и попытался раздвинуть двери руками, но попытка провалилась. Они намертво замкнулись. Теперь оставалось бить стекло и я подумал, что лучше будет это сделать из коридора, там оно больше и выбраться будет легче. Я поискал, чем бы это удобней сделать, в кабинке проводника ничего дельного не попадалось на глаза. Меня осенило. Чемодан дамы. Может, он еще там, под кушеткой. Я метнулся в купе, поднял лежак… естественно, пусто. Все крупные детали поезда были прикручены одна к другой огромными шурупами. Тогда я решил обыскать другие купе, возможно в них что-то найдется. Дергая за ручки по очереди, я прошелся по всему вагону, везде было заперто. Тогда я крикнул как можно громче:
- Есть кто живой!?
Мне ответила тишина. Скорее всего и все эти купе были пустыми. Не могли же все разом оглохнуть. Но почему они все вышли, а меня никто не разбудил?! Я почувствовал досаду и беспомощность. В конце концов, от всей абсурдности ситуации, со всего размаху, я ударил по столику своего купе снизу ботинком. Что-то треснуло, и я нанес еще один беспощадный удар. Он почти отлетел от креплений, но еще держался. Остальное я проделал руками, вывернув его с остервенением и отшвырнув на пол. Отдышавшись, поднял и вышел с ним в коридор. Теперь надо было найти слабое место на стекле и хорошенько приложится. Честно говоря, мне было глубоко плевать, где это место, просто хотелось разнести все вдребезги и выбраться из этого поезда. Я обернулся в сторону купе и заметил упавший журнал с драконом на полу. Что-то торчало внутри него. Мне захотелось посмотреть, и я сразу же вспомнил, что мерзкий тип напротив так и не вернул мне мою купюру. А сейчас что-то похожее выглядывало закладкой из журнала. Вытащив, я опять был удивлен. Это была денежная купюра, но только не моя. В том смысле, что я вообще не знал к какой стране она принадлежит. На ней значилась цифра в пять тысяч, но, ни городов, президентов или чего-то знакомого я не нашел. Она изображала сцену приношения даров каким-то древним богам, напоминавшую мне ассирийцев, египтян или шумеров. Одежды жрецов были смешанными и мною не определяемыми. Я запихнул купюру в карман брюк, журнал взял себе, убрав его в сумку и вернулся к столику как к стенобитному оружию. Схватившись поудобней за углы, я как следует размахнулся и…
Жуткий вой заставил меня замереть на месте. Я выглядел как скульптура дискобола, с той разницей, что внутри меня все перевернулось, и кровь отхлынула у меня от лица. Такого воя я не слышал никогда. Он повторился снова, уже дольше, с хрипотой и где-то очень рядом. Неожиданно за окном метнулась тень, фонари на перроне дали мне возможность едва разглядеть ее. Голова на длинном туловище и волчьи уши, стоявшие торчком. Это все, что мне удалось понять. Стук колес стих, потом прекратился совсем. Я размышлял, как мог, что делать. Минуту спустя послышался рык со стороны уличных дверей и снова вой. И кошмарный крик человека, словно кого-то разрывали на куски. Опять вой с хрипотой, рык. И что окончательно меня добило – чавканье. Что-то хлюпало и рычало, а потом как будто засмеялось получеловеческим голосом. Желание бить стекло у меня пропало. Я услышал скрип, царапанье по входной двери в вагон. Я попятился и схватился за ручку купе. Дальше я не помню толком ничего – только жуткое рычание и громоподобные удары по двери снаружи, словно кто-то с дикой яростью пытался попасть внутрь. Я пошатнулся, наполовину вошел в купе и от ужаса бешеных стуков потерял сознание.
Когда я очухался, поезд ехал на достаточно высокой скорости, можно сказать, несся как ветер. Кое-как я добрался до карты пути, висевшей напротив кабины проводника. После Орши мы должны были останавливаться в Толочине. Я посмотрел на часы, доехать до него мы еще не могли. Вообще, у меня возникли сомнения, относительно присутствия на своих местах машинистов. С другой стороны, кто-то же должен был останавливать и запускать поезд. Мой вагон находился в самой середине состава, но добраться до машинистов можно было только на станциях, первым ехал почтовый вагон, да и сам локомотив не имел прямой связи с вагонами, а цеплялся к составу сцеплением без тамбуров, чтобы его можно было легко менять и перемещать.
Вдруг я услышал скрип. Посмотрев в проход, я никого не увидел, да и некого было особо ждать. Спустя несколько секунд скрип повторился, а за ним послышался характерный звук открывающейся двери купе. Остолбенев, я таращился в коридор, не зная чего ждать. По ногам пролетел сквозняк, словно бы кто-то открыл окно. Причем сквозняк морозный, хотя на дворе лето. Из купе показалась фигура. Женщина. Вот только возраст ее я точно бы не смог определить, так как она выглядела одновременно и на двадцать и на шестьдесят. Волосы вроде бы были светлыми, но по ним прошлась очевидная седина. Стройная, даже худощавая и высокая, она повернулась и заметила меня в конце коридора. Медленно она направилась в мою сторону. Ее шатало как пьяную, и она периодически цеплялась за поручни под окнами и за ручки дверей. Казалось, сквозняк пронзил все мое тело насквозь и я крикнул:
- Стойте! Кто вы?
Она то ли не слышала, то ли ей было все равно, что я говорю. На полу я увидел квадратную доску, которая была моим столиком в купе, и схватил его.
- Стойте!
Но она шла, опустив голову, с падающими волосами прямо ко мне. Я приготовил свое оружие. Метров за пять она резко остановилась и подняла на меня голову. Я посмотрел ей в глаза и подумал, что сейчас я снова лишусь чувств. Это были глаза полоумного человека, радующегося на старости лет крутящейся юле, но вот оскал был совсем не добрый, волчий. Она пыталась что-то произнести, но у нее не вышло. Запрокинув голову назад, она замахала руками перед собой, словно кого-то отгоняя. И тут произошло самое неприятное. Она затряслась, руки забегали ходуном, голова вытянулась на шее в мою сторону. Взглянув в ее глаза еще раз, я увидел, как они налились красным. Каждый капилляр выступил из белков, ее по-прежнему трясло, она выглядела как одержимая. Я сделал пару шагов назад, и в этот момент глаза, которые уже вываливались из орбит, лопнули как надувные шары, разбрызгивая содержимое на пол и окна. Я издал звук омерзения и покрепче взялся за столик. Какое-то время она постояла без глаз, размахивая руками, а потом рухнула на пол как бревно, ударившись лицом. Раздался хруст. Она, похоже, сломала себе нос, и замерла. Постояв со столиком в руках с минуту, я положил его и почувствовал, что поезд замедляет ход. Я решил дождаться полной остановки и не трогать тело.
Когда показалась платформа, я присмотрелся и увидел табличку с надписью. Прочитав ее, я задумался. Богушевск. Что-то я не припоминал такого названия. Ехал я не в первый раз по этому маршруту и думал, что знал все основные пункты остановок. Любопытство взяло верх, и, переступив, через женщину, стараясь не испачкаться в разбрызганных глазных яблоках, я протиснулся в свое купе. В сумке у меня была карта. Прикрыв дверь и роясь в сумке, я поймал себя на мысли, что страх и волнение вообще покинули меня. Все шло так, как будто случалось со мной каждый день. И ни женщина в коридоре, ни отсутствие людей, ни волчьи рычания и крики боли абсолютно не выводили меня из равновесия. Неизвестно откуда взявшийся покой и самоконтроль полностью окрылил меня, нутро наполнилось теплом. Найдя карту, я пожалел, что разнес в щепки столик. Я развернул ее на сиденье. Поезд молчаливо стоял, с закрытыми дверьми, никто не входил, не стучал, перрон был пуст. Новый для меня город оказался совсем не там, где я ожидал его увидеть. Вместо того чтобы ехать на запад, в Минск, он повернул на север. И сделал он это в Орше, по-видимому. Карта имела и сеть железнодорожных путей. Больше было повернуть негде. Богушевск оказался городком между Оршей и Витебском. Изменение маршрута без оповещения невозможна. Я улыбнулся. Оповещать было просто некому. Если бы случайно неправильно перевели стрелку на перегоне, машинисты точно спохватились бы. Если они там есть.
Я прислушался к тишине. Может, стоило еще раз попробовать разбить окно?! Наученный горьким опытом, я вышел в коридор, игнорируя женщину на полу, и стал всматриваться в окно. Столик я на всякий случай взял в руку. Вся обстановка напоминала мне романы Стивена Кинга, похожие вещи случались там часто и редко заканчивались хорошо. Я не знал, бить или не бить. Так я и всматривался в окно, пока поезд не громыхнул и тронулся. И в этот момент я нанес сокрушительный удар. Стекло треснуло, но не разбилось. Поезд медленно, но верно набирал ход. Я размахнулся еще раз…
Опять раздался скрип. И снова послышался звук открывающейся двери купе. Я замер и повернул голову, сохраняя позу с размахнувшимся столом в руке. Из купе, располагающегося рядом, откуда вышла женщина, вышел мужчина, точнее, выглянул и повернул на меня голову, одной рукой цепляясь за косяк. Взгляд у него был аналогичный, только улыбался он мне явно не по-детски и как-то мерзко похрюкивал. Он захохотал, да так отвратительно, что я оцепенел. И вдруг сорвался как бешеный пес, бросившись в мою сторону с безумным воплем, широко раскрыв рот и выставив вперед руки, растопырив пальцы в разные стороны. Мне не оставалось ничего делать, как только подождать его приближения. Стол был готов отразить нападение. Но уродливый псих, в последний момент, словно не видя, а может и, не замечая в своем диком экстазе, споткнулся о тело лежавшей на полу женщины и полетел головой вперед, по-прежнему выставив руки. Я не преминул воспользоваться случаем и со всей дури шарахнул его по башке сверху деревянным орудием. Звук получился гулким и тяжелым. Его голова упала на пол, а я осмотрел стол. На нем оказалась кровь, я рассек этому типу макушку. Но он снова зашевелился и захрипел. Тогда уже автоматически я снова опустил стол на его голову. Теперь он окончательно затих.
Придя в себя, я подумал, что одного стола на всех не хватит, если из каждого купе будут выходить сумасшедшие. Он уже дал трещину, но на пару умалишенных еще должно хватить. К этому времени поезд разогнался на полную катушку. И тут я подпрыгнул! По коридору стали раздаваться звуки, о существовании которых я уже давно забыл. Музыка. Кто-то, если кто-то еще есть в этом чертовом поезде, включил общее радио. Музыка звучала по всем купе и коридору. Только радио было крайне оригинально подобрано. Вместо типичных эстрадных номеров, из динамиков доносилась классическая музыка, вроде Шопена или типа того, сейчас мне было не до эстетического наслаждения, у меня под ногами лежат два жуткого вида трупа и окровавленный столик в руке. Но надо признать, что рояль помог мне немного расслабиться, если можно так выразится в такой обстановке. Голова опять закружилась, и я оперся о стену вагона рядом с окном, глядя на пустую кабинку проводника. Скрипов пока не доносилось. Я решил отправиться в ресторан, ведь в кармане у меня были ключи, чем черт не шутит, но сперва я захотел проверить вагон, что ехал перед нашим. Может там есть что-то полезное. Столик я прихватил с собой, сумку забрал и перевесил через плечо на правое бедро. Открыв дверь, я прошел в тамбур. Опять пугающая чистота и свежий воздух. Я дернул дверь, чтобы открыть проход в соседний вагон и отскочил. Прямо передо мной внизу я наблюдал сцепление с локомотивом и его задние фары. Ветер чуть не снес меня с ног. Я пошатнулся и крепче вжался в пол ступнями. Когда я садился в поезд, мой вагон был посередине состава, теперь же получалось, что я еду в первом. Почтовый вагон вообще исчез вместе со всей чертовой почтой. В голове мелькнуло, что вагоны, возможно, меняли местами, пока я спал, вот только зачем, понять было сложно. Получается, что письма и бандероли до Минска никак не доехали или же их прицепили с другой стороны поезда. Особенно удобно будет встречающим, когда они начнут метаться по всему перрону, друг на друга наступая и выпучив глаза в разные стороны. Радовало одно – не надо бить стекла – на остановке можно просто спрыгнуть. Если честно, такого я не видел никогда. Даже если переставили вагоны, надо же было запирать эту дверь. Хотя, удивляться в этом поезде уже не получилось бы ни у кого. Вот только когда будет следующая остановка и где. Так, теперь надо дойти до ресторана и исследовать его. И желательно по пути туда не наткнуться бы на очередных психопатов с лопающимися глазами. Может это болезнь, главное, чтобы не заразная, поэтому не вляпаться в кровь и не трогать тела было моей установкой. Я не знал ни одной болезни, отчего лопались бы глаза. Предположить я мог только крайне повышенное давление в черепе, но мне думалось, что человек раньше получил бы сердечный приступ, чем бы его глаза выкатились наружу. Еще надо было стереть кровь со столика. Не долго думая, закрыв дверь на улицу, я вытер его первой попавшейся занавеской у окна. Переступая через трупы, я поднял столик с левой стороны на уровне головы и так нес его через весь вагон, чтобы, если безумец выскочит из купе, он не смог бы повредить мне сразу, неожиданно. Это было что-то вроде щита. Благополучно добравшись до тамбура, я представил себе, что мне предстоит путь через весь плацкарт, а что происходило там, я понятия не имел. Теперь столик перекочевал на уровень живота и груди. Я вошел в тамбур плацкартного вагона и насторожился. Оттуда доносилось знакомое чавканье и хрипение. Черт! Обратно не было идти никакого смысла, делать там было нечего, а проверять купе – занятие самоубийственное. Собравшись с духом, я потянул дверь на себя. Наверное, обычному человеку пришлось бы собрать в кулак всю гибкость своего сознания, чтобы не рехнуться от картины, открывшейся моему взору. Описать это можно было только относительно, а если и описывать, то абоненту пришлось бы проявить изрядную долю фантазии и домысла, чтобы полностью представить себе эту паранормальную ситуацию. По вагону хаотично скакали и летали прозрачные, дымчатые силуэты. Они издавали жуткие стоны и рыки, бросались друг на друга, просачивались сквозь предметы и интерьер поезда, однако внешних стен не покидали. Складывалось впечатление, что они не могли пробиться сквозь них и именно это вызывало дикую агрессию и стоны бессилия. У всех были волчьи уши, немного напоминавшие лисьи, торчавшие довольно остро строго вверх. У некоторых были и звериные морды, у некоторых получеловеческие лица без носов, ушей и губ. Они издавали чавканье, вопли, крики и рычания всех мастей. Очень хотелось заткнуть уши, но руки были заняты столом. Не уверен, что мне помогло бы это оружие, но ничего другого не было. Меня они не замечали, продолжая свои бешеные пляски, а я раздумывал, как проскочить мимо них, не будучи поврежденным. Вдруг мне пришла в голову совершенно странная мысль. Попробовать стоило, хотя и было глуповато и рискованно, но махать столом против них было еще более маразматично. Я осторожно вернулся в тамбур и закрыл дверь. Порывшись в сумке, достал оттуда карту и развернул ее полностью как газету. Она была довольно большой – от уровня моего носа до самого пола. Я повесил ее на голову, опустив края по бокам. Столик я бросил у двери. Расправив карту равномерно от макушки до самого низу, я был похож на приведение, которое очень любило географию или после смерти искало свой земной дом с помощью топографических карт. В каком-то смысле, это было именно так, ведь куда ехал поезд, я не знал. И в поезде я был один, совсем как заблудшая душа. Прекратив представлять всякую чепуху, я открыл дверь и снова вошел в плацкарт.
Видимость была образной. Черты прохода и тусклый свет, призраков видно не было, что не могло не радовать. Я начал движение сквозь шум и крики, стараясь идти как можно тише. Неожиданно я почувствовал сильное жжение в районе левого плеча. Над ухом раздалось шипение, оно стало невыносимо горячим. Через мгновение я вскрикнул, так как был абсолютно уверен, что получил ожог и срочно прибавил шагу. Ухо и плечо горели пламенем. А еще через пару секунд то же самое произошло с моей правой лодыжкой. Припрыгивая в своем идиотском наряде, стиснув зубы, чтобы не закричать от ужасного жжения, я выскочил в тамбур, пролетел до двери ресторана, ничего толком перед собой не видя, действуя инстинктивно, наполовину наощупь, выставив руки вперед, и буквально ввалился в ресторан. Сейчас я не сильно отличался от психопатов в купе, вид с картой-накидкой на башке, свисавшей плащом, был тот еще. Но здесь царил покой, безумные звуки пропали и я вздохнул с облегчением. Сняв карту, я начал осматривать лодыжку, закатав штанину. На ней виднелся красноватый след, пятно с белесыми вкрапления в виде точек. На ожог не очень похоже. То же я обнаружил и на плече. Ухо я рассматривал в зеркале за барной стойкой. Очевидно, твари нанесли моему телу урон, вот только, что именно они сделали, и каковы последствия, можно было только догадываться. Я присел перевести дух и достал фляжку с ромом. Сделав пару глотков, я переваривал произошедшее. Возвращаться в купе становилось опасным для жизни, неизвестно как я смогу пройти сквозь этих существ еще раз. А ведь там выход на улицу. Черт, не надо было соваться сюда. И тут я вспомнил, зачем же я сюда хотел попасть. Дверь в следующий вагон. Покопавшись в карманах, я вытащил связку ключей и подошел к заветной двери. Вот только если за ней опять какая-то чертовщина, идти на рожон я зарекся. Перебирая связку и пробуя каждый, я методом тыка нашел нужный ключ. Замок щелкнул и я потянул за ручку. На всякий случай я все же нахлобучил карту, но лицо оставил открытым, напоминая монаха. В проеме я увидел шпалы, уходящие вдаль, поезд проглатывал их на огромной скорости, лес, проплывавший мимо по обеим сторонам, ночь, в которой все увиденное и существовало. Не существовало только остальных вагонов, всего состава, словно его просто отцепили. Вагон-ресторан оказался последним из трех вагонов, исключая локомотив. Голова опять закружилась, но не от скорости или боязни упасть, ветра и прочего, а от несоответствия картины с реальностью. Ветра на такой скорости не было вообще! Это удивило меня даже больше, чем отсутствие вагонов. Я вытянул руку наружу, надеясь почувствовать хоть какой-то воздушный поток. Изумление дошло до предела, когда рука наткнулась на невидимый барьер, пальцы ударились в прочную стену, которой я не видел. Попробовав ощупать стальной косяк вагона, я ощутил знакомый материал. Сталь нельзя спутать. А вот рядом находилось что-то неясное, но удивительно прочное и прозрачное, наподобие органического стекла. Я постучал ботинком снизу, поняв, что разбить мне его не удастся. Я даже не знаю, с чем имею дело. Пошарив по периметру руками, ничего, за что можно было бы зацепиться, я не нашел. Оно было литое и как будто вросшим в вагонную сталь. Дверь свободно покачивалась на петлях справа от меня. И тут поезд снова стал сбавлять ход. Сейчас мне больше всего хотелось оказаться у двери проводника, памятуя о выходе между первым вагоном, ставшим моим, и самим локомотивом.

Витебск. 6 июля.
Я смотрел в окно тамбура на приближающуюся платформу. Показалось здание вокзала и стало понятно, что мы приехали в достаточно большой город. Кроме Витебска ничего и не могло быть. Я раздумывал, как поступить дальше. Можно разбить стекло вагона-ресторана, столик лежал рядом на полу, можно попытаться проникнуть к проводнику, что теряло теперь всякий смысл. Светлело довольно быстро, и я отважился. Поезд остановился, и я вошел в зал ресторана. Сначала я долго смотрел в окно, пытаясь увидеть тень, или волчьи морды, или хоть что-то, что шевелится, про людей я даже не подумал. Никого. Размахнувшись пошире, я нанес сокрушительный удар торцом стола о стекло. Оно треснуло, требуя добавки. Второй удар выбил первое стекло из рамы, оно посыпалось мне под ноги. Второе стекло также вынесло не более двух моих ударов. Только стекла полетели на асфальт перрона. Острые куски, оставшиеся в раме, я также подрихтовал этим универсальным орудием. Жжение в плече снова дало о себе знать. Ухо я вообще чувствовал едва. Лодыжка болела меньше всех. Ветер! Какое наслаждение было его ощущать на своем лице! Он остужал мои раны и наполнял легкие свободой. Осторожно высунув голову, я осмотрелся по обе стороны. Чисто и пусто – знакомая картина. Спрыгнуть на перрон не составляло для меня никакого труда, несмотря на лодыжку. Высота была несерьезной. Отбросив столик, я легко перескочил на платформу. Это были новые ощущения. С одной стороны – хорошо забытые старые, с другой – новый уровень восприятия. Я глубоко дышал и потихоньку зашагал в сторону локомотива. Вагон с призраками, или кто они там были, я обошел на некотором расстоянии, хотя в окнах царила темнота, и ничего не было слышно. В купейном вагоне тоже ничего особенного снаружи я не заметил. Проходя мимо сцепления между локомотивом и моим вагоном, я забрался на него, держась за вагон, потрогал дверь и толкнул ее. Она открылась. Теперь можно было миновать жгущихся тварей, правда, только на остановках. Я еще не был уверен, стоит ли вообще куда-то ехать на этом страшилище. Все зависело от того, что скажут машинисты.
Когда я подошел к самому первому колесу состава и, глянув в окно над ним, то мне показалось, что кабина пуста, что нисколько меня не поразило. Разум уже готов был принять любую форму восприятия, ранее ему не свойственную. Справа была лесенка для подъема, чем я и воспользовался. Я потянул ручку и она поддалась. Дверь открылась. Я вошел в кабину. За панелью управления никого не было, кресла стояли пустыми. Потрогав рулевое колесо, я осмотрелся внимательней. Никаких следов пребывания машинистов не обнаружилось. Сиденья кресел были холодными. Поезд ехал сам. Мало того, он сам останавливался в пунктах назначения, вот только свернул с маршрута и теперь двигался неизвестно куда, по неизвестным координатам. Я спустился вниз, размышляя, мог бы я сам управлять составом. Хотя, поезд все прекрасно делал сам. Мне надоела эта игра в реальность – я решил пройти в город и найти кого-нибудь, кто не носится по вагонам, не похож на дым с волчьей рожей, кто не нападает на людей с лопающимися глазами и вообще жив и в добром здравии.
Вокзал представлял собой прямоугольное двухэтажное здание кремового оттенка с тремя стеклянными арками и часами на крыше. Похож он был на многие вокзалы, на которых я успел побывать, вот только я никогда не был на вокзалах с полным отсутствием людей. Сразу за зданием располагалась большая стоянка для автобусов, такси и парковок. Машин тоже не было. Все это напоминало эпидемию. Выйдя на центр стоянки, я крикнул:
- Пятьсот долларов за такси.
Смешно. С тем же успехом я мог назвать в десять раз большую сумму. Тогда я поплелся вперед и вдруг услышал локомотивный свисток, поезд громыхнул сцеплениями и, похоже, собирался отчаливать. Я испугался. Ходить по городу, в котором никого нет, может только слабоумный вандал или отшельник. Я бросился через зал ожидания обратно к поезду. Он уже тронулся, и мне пришлось на бегу заскакивать на перемычку, над которой располагалась дверь, ведущая в мое купе. Я буквально взлетел на нее и юркнул в вагон. Потом в купе.
Сердце опять было готово оборваться, когда я только хотел сесть на свое место. В конце вагона я услышал голос. Старческий и нудный до невозможности. Загремели двери сразу нескольких купе и глаза мои выкатились из орбит от ужаса. Сейчас меня растерзает целое полчище психопатов! Голос что-то бормотал, напоминая моего незадачливого соседа и вдруг… ему ответили. Второй голос принадлежал мужчине, но звуки, им произносимые, сложно было назвать речью. Старческий голос что-то ответил и приближался. Через мгновение он общался с женщиной, слова которой не звучали, а выплевывались из глотки, словно ее замучила рвота и она сейчас подавится. Потом она мерзко захихикала, совсем как тот, что лежал рядом с кабинкой проводника. Третий диалог я услышал через минуту, точнее не диалог, а монолог, старческое соло. Когда лязгнула третья дверь, и он что-то опять пробормотал, в ответ послышался такой дикий крик, что я едва не закрыл уши. Это был даже не крик, а ор, звериный рык тигра, попавшегося в ловушку охотника. Он бесновался и не прекращался. И тут раздался выстрел.
Вопли затихли, дверь закрылась, и я услышал старческое бормотание совсем рядом со своим купе. Шарканье ног. Оно приближалось и мне становилось жутко до болей в животе, ведь столик я оставил в вагоне-ресторане, отбиваться было нечем. Я резко подскочил и защелкнул замок изнутри. Как же я сразу не догадался. Вдруг в дверь постучали, я не отвечал, а вжался в сиденье и старался почти не дышать. Стук повторился.
- Я знаю, что вы там… ээээээ... ррррр… знаааааю…
Я был близок к обмороку. Закрыв глаза, я попытался ни о чем не думать. Стук усилился, переходя в грохот. Я был похож на загнанного зверя, попавшего в ловушку как тигр. Или как мангуст. Минуту стояла гробовая тишина, стук колес я перестал замечать давно. И в этот момент раздался удар как из пушки, дверь слетела с петель, щепки полетели во все стороны, железный замок был вырван с корнями. Все это месиво рухнуло на пол в купе, и я отскочил на сиденье к самому окну, в угол, зажмурив глаза. Слегка приоткрыв их, я захотел закрыть их уже навсегда, но впал в ступор и застыл как статуя. В проеме стоял человек лет семидесяти, его лицо было настолько уродливым и мерзким, что меня затошнило. По всему лицу торчали огромные бородавки, струпья клоками свисали вниз, глаза поросли гноем, слюни стекали по заросшему подбородку и он жутко хрипел. На нем была надета синяя кепка и синий сюртук, бог знает какого века. Черные брюки были залиты кровью или краской. Он оскалился и вошел в купе, отбрасывая ногами мусор и хромая. Я продолжал сидеть застывшим, с ледяными руками и ногами. Он приблизился ко мне и наклонился. Вонь от него шла несусветная, как будто он уже пару раз побывал в гробу и вернулся. Комок подкатил к горлу. Я начал задыхаться. Он выпучил свои гнойные глаза прямо на меня и заорал на весь вагон:
- Билет!!!
Руки мои задрожали, и я машинально полез в сумку. Рукой я искал билет, не отрывая взгляда от чудовища-проводника. Нащупав его, я протянул ему бумагу. Он схватил ее с реакцией коршуна. Под ногтями у него что-то копошилось, я был уверен, что это не галлюцинация. Он изучал его, и лицо постепенно становилось все злее и свирепее. Чудище постучало пальцем по тому месту, где был оторван талон, и заорало еще громче:
- Кто оторвал талон? Ааааааааа?..... – потом он стал орать без слов, глядя в потолок и исторгая слюну. Вдруг он завыл и, обнажив оскал с явно запущенной цингой, выпучил глаза. Гной потек по щекам, он растопырил руки и с воем бросился на меня. Пока он еще изучал билет, я вспомнил, что отсутствовал, когда нормальный контролер проверял посадку пассажиров. Тогда мой документ был в руках у придурка-соседа, а отдал он мне его гораздо позднее.
Единственное, чем можно было отбиться – это нога. В момент сближения, я выставил ее как пружину, согнув в коленке, и резко выбросил вперед. Удар пришелся прямо в живот. Подгнивающий проводник согнулся пополам со стоном и брякнулся на колени передо мной, кряхтя и сопя. Я попал в солнечное сплетение. На аффекте следующий мой удар пришелся ему в лицо. Из носа брызнула кровь и сопли. Он повалился назад, а я, вскочив, добил его ударом ботинка по голове. Он затих, руки плетьми упали на пол и отключился. Я переводил дух, тяжело дыша и вытирая со лба пот. Двери в купе не было, эта скотина разнесла ее вдребезги. Силища у него была слоновья, но слабые места, они и есть слабые. Покончив с блюстителем железнодорожных властей, я думал, как быть с оставшимися пассажирами, засевшими в купе. То, что доносилось оттуда при их встречи с контроллером, казалось куда как жутче в сравнении с теми идиотами, которых я прибил купейным столиком. Бог знает, из какой части моего существа на лицо прыгнула улыбка. Я представил, что один из них явно не имел билета и контроллеру пришлось его пристрелить. Как же мне повезло, что он не выстрелил в меня… Опа! Выстрел. У чудища не было нервов для беседы с безбилетниками (у них вообще тоже не хватало особого воспитания), но главное у него был пистолет! Осторожно пошарив у него в карманах, боясь, что оно вскочит, я нашел заветную вещь. Я не разбирался в оружии, но открыть и посмотреть количество патронов ума хватало. Два. Видимо, безбилетников было больше.
Я выглянул. Тишина не успокаивала и не тревожила. Было впечатление, что голову и грудь накачали воздухом. Немного постояв, я решился пройтись по коридору, расстреливая все, что выскочит на пути. Приближалась ярость и обида, злоба. Проходя мимо соседнего с моим купе, я резко дернул ручку, и дверь отварилась с лязгом. Там было пусто и чисто, словно пассажиров и не было, включая краснощекого рюкзака, таинственно пересевшего в другой поезд. Купе со звериным криком, купе с выскочившей женщиной, психопатом-мужчиной оказались открытыми настежь и полностью убранными. Я не знал, что думать. Дойдя до туалета в конце коридора, я обернулся. Идеальный вагон. Правда, глаза опять округлились, когда я не увидел на полу около своего купе людей, которых я убил столиком. Они пропали. В буквальном смысле плюнув в их сторону, я вышел в прохладный тамбур. Здесь ветерок снова приятно остужал мои раны. Оставалось посмотреть в плацкартник и убедиться, что и там тоже чисто. Вдруг я поймал себя на мысли, что вообще я сейчас делаю. Чем я тут занимаюсь, куда еду, к кому и с кем. Картина получилась удручающей, и я почувствовал не только обиду за происходящее со мной, но и отчаяние. Из глаз потекли слезы. Я размахивал пистолетом в пол одной рукой, второй вытирал покрасневшие глаза.

Невель. 7 июля.
Как я и ожидал, в плацкартном вагоне было также спокойно, как и в купейном. Никаких жгущихся летающих призраков с волчьими рылами, никаких воплей, истерик и прочего. Я сидел в вагоне-ресторане и пил кофе, который сварил себе сам. Кому же еще было его варить. Поезд летел на полной скорости, уже совсем рассвело и это не могло не радовать. Я пытался связать исчезновение тварей с приходом дня как с вампирами или прочей нечистью, но что-то подсказывало, что это тут абсолютно ни при чем. По крайней мере, было достаточно светло, когда контроллер-мутант меня атаковал. Так что, никак не вязалось. Я чувствовал огромную усталость, свалившуюся на меня, ужасно хотелось спать. Но вот только сна я себе позволить не мог. Неизвестно, когда и что здесь начнет происходить снова. Быть застанутым врасплох было равносильно смерти. С обеих сторон проплывали кусты, чуть дальше деревья, за которыми скрывалась неизвестность. Правда, название одной пролетавшей станции я успел прочесть – Завережье. Пара непонятных кирпичных строений и вывеска, старая как мир. То был хоть какой-то ориентир, и я раскрыл карту, карту-защитницу. Теперь я использовал ее по прямому назначению. Из Беларуси мы уже выехали и оказались снова в России. Маршрут еще более туманил взор. Мы ехали на север, точнее, я ехал на север. По карте кругом болота и озера, которых я не видел за лесными массивами. И скоро город под названием Невель, о котором я знал столько же, сколько, например, о Выдропужске. Мне было совсем тоскливо, но спокойно, поэтому я решил почитать журнал с драконом, валявшийся у меня в сумке. Выпрыгивать из поезда я не видел смысла. К тому же в ресторане было чем поживиться, а спрыгивать в неизвестность было рискованно. На минуту я замер, опасаясь, что сейчас достану не журнал о Юпитере, а журнал о рептилиях. Поколебавшись, я вытащил руку из сумки, и опасения пропали. Дракон уверенно опоясывал планету своим хвостом, и я открыл первую страницу.
Я долго разглядывал красочные цветные картинки. Надо сказать, они местами выглядели устрашающими – то демоны пожирали планеты, рождая новые миры из заднего прохода, то из млечного пути вырисовывались фаллические фигуры, а иногда наоборот – геометрически правильные элементы чудесно переплетались с разноцветными атомными цепочками или мифологическими животными. Часто картинки сопровождались цифровыми блоками, часто комментариями. Единственное, что огорчало – я не мог понять ни слова. Журнал был напечатан на одном из, как мне показалось, семитских диалектов. Арамейском, может, халдейском. Некоторые главы журнала были и вовсе, то ли на хинди, то ли на суахили. Не могу сказать, что я был большой знаток в языкознании, но в свое время интересовался археологией, антропологией, историей различных народов и держал дома несколько хороших книг по этимологии и семантике. Я не мог понять, где и когда он был издан. Вся информация такого рода напрочь отсутствовала. Но содержимое журнала все равно притягивало и заставляло поразмышлять даже без чтения. Так, страница за страницей, я провел над журналом часа два. Он был небольшого размера, но довольно объемистый. Пару раз я поднимался сварить себе еще кофе и съесть пару пирожных. Наверное, на моем месте, другой человек счел бы безумием заниматься такого рода занятием, после всего, что произошло, но мне исключительно не было до этого никакого дела. Я увлекся настолько, что даже не заметил, как поезд медленно стал сбавлять ход. Я поднял голову, чтобы посмотреть в окно… и замер. На ноги мне наложили лед, в сердце плеснули кипятка, рот зашили морскими узлами. Я не мог даже закричать. Прямо через столик на меня смотрел мой сосед, тот самый молчун-бормотун, только не заика, а тот, что встретился мне в этом самом вагоне-ресторане и таинственно исчез. Он сидел на стуле, закинув ногу на ногу, и спокойно изучал меня, глядя мне точно в глаза. Мои же глаза просто вываливались из орбит. Мне почудилось, что они вот-вот лопнут как у тех психопатов и даже промелькнула мысль, не причастен ли этот господин к такого рода гипнозу, с вытекавшими известными последствиями. Он моргнул, и я как будто ожил. Ноги потеплели, руки зашевелились, рот приоткрылся, и я судорожно сглотнул. Он слегка улыбнулся и кивком головы указал на мой кофе. Я отпил и поставил чашку обратно. Он сощурил взгляд и слегка забарабанил пальцами по столу. Сказать мне было нечего, я даже не представлял толком настоящий он или мне просто видится. Он посидел некоторое время, пристально меня изучая, а потом произнес:
- Ну что, устали?
Сказано это было так, словно происходящее было в порядке вещей. Я копал земляной ров, а он как надсмотрщик пришел пригласить меня на обед после моих тяжких трудов. Я молчал, хотя говорить мог. Отвечать было как-то не по себе. И какая последует реакция после моего ответа, я не знал. Он продолжал смотреть мне в глаза. У него они были ярко синие, но не голубые.
- Ну, хорошо. Отдохните. Я постараюсь помочь вам в этом. Помните, я вам обещал. – И он снова улыбнулся. Я помнил его обещание после упавшей вилки, и слов про женщину. Я опять удивился, вдруг поняв, что первым человеком после его слов была именно женщина. Анастасия Дмитриевна. Точно так. Я устало выдохнул и откинулся на спинку стула. Господин повернул голову в сторону, как будто ожидая официанта и… дверь, выход из которой загораживало непонятное оргстекло, открылась. Как будто из ниоткуда в ресторан вошла Анастасия Дмитриевна в своем зеленом платье, с зеленым чемоданом, катящим его впереди себя. Она отряхнулась, словно от снега, подкатила к господину, поставила чемодан около его стола и посмотрела на меня.
- Здравствуйте, папа.
Они засмеялись так завораживающе, что я от потрясения, и, глядя на них, сам заулыбался. Во мне переливалось чувство восторга, дикости происходящего, страха и полнейшего истощения. Глазницы горели огнем, казалось, что глазные яблоки сейчас выкатятся под стол, в голове разливалась сталь.
- У него усталый вид и болят глаза – сказал господин, обращаясь к Анастасии Дмитриевне.
- Зато с головой у него все в порядке – ответила она, и они опять звонко рассмеялись.
Я услышал два хлопка. Это мой странный сосед произвел их руками в мою сторону. Глаза резко перестали болеть, и я заметил даже, что мои ноющие раны тоже утихли.
- Его немного потрепало – снова произнесла Анастасия Дмитриевна.
- Хорошо, что он вообще еще дышит. Деревянный столик знает свое дело – парировал господин, и дама прикрыла рот рукой, чтобы не выдать слишком широкую улыбку. Он сделал знак рукой, приглашая меня к ним присоединиться. Я медленно поднялся и робко понес с собой стул к их столику. Устроившись, я ожидал продолжения, хоть какого-то. Они помолчали, а потом дверь снова открылась, и в зал вошел официант с подносом, полностью заставленным провиантом. Он начал выкладывать на довольно небольшом пространстве стола посуду и приборы на троих. После этого появились рулетики из баклажанов, копченая рыба, очень тонко нарезанная, салат из овощей, лодочки авокадо, яйца с икрой и пастила. В завершение всего этого, официант умудрился втиснуть на столик чашки с блюдцами и огромный глиняный чайник. От него шел аромат зеленого чая с жасмином. У меня заурчало в животе. Пирожные с кофе казались далеким прошлым. Даже имея в своем распоряжении хлеб, несколько сарделек, кусок мороженой курицы и пару больших ананасов, которые я нашел в ресторане, это показалось райским садом.
- Перекусите, а то вы жалковато выглядите – сказал господин.
Я смотрел на стол, официант ждал дальнейших распоряжений, двое людей изучали меня.
- Спасибо, Игорь – снова заговорил господин, и официант вернулся с пустым подносом к двери, из которой пришел, открыл ее и вышел сквозь загадочное стекло. Дверь захлопнулась сама. Голова моя начала кружиться, и я машинально взял вилку, смело наколов на нее один из кусков рыбы. Как только я положил ее на тарелку, неизвестный господин и Анастасия Дмитриевна последовали моему примеру, принявшись накладывать и себе в тарелки различные закуски, словно ожидали от меня первого шага. Я набрал целую, они же довольствовались немногим. Принявшись есть, я краем глаза разглядывал их. Они молчали и не переглядывались. Каждый был занят своей порцией и своими мыслями. Взяв в руки чайник, я начал разливать чай, начав с дамы, а закончив собой. Они посмотрели на мою маленькую церемонию и молча, почти одновременно кивнули, бросив на меня короткий взгляд в знак благодарности. Доев и выпив чашку чая, я расслабленно опустил плечи и уставился в окно. На них смотреть было неловко. Я делал вид, что меня интересует проплывавший за окном пейзаж, хотя он не менялся вот уже как минут двадцать. Господин положил салфетку на тарелку, скрестив приборы. То же проделала и Анастасия Дмитриевна. Тут же, как по звонку, появился официант и принялся шустро убирать со стола грязную посуду, оставив только чашки, чайник и пастилу. Он ретировался с подносом через странную дверь, и я услышал голос господина:
- Наверно, ты хочешь спросить что-то.
Спросить. Мне хотелось спросить даже не то, что происходит, а как добраться до Минска и забыть этот кошмар. Я был уверен, что они в курсе всего и знают выход отсюда. Вели они себя по-домашнему и уверенно. Но спросил другое:
- Что это за призраки с волчьими мордами?
Они нашли это забавным. Переглянувшись, они снова разлили чай и тогда Анастасия Дмитриевна ответила:
- Да забудь ты их. Это так. Ерунда.
Согласиться с этим было крайне затруднительно, хотя раны и не болели, все же впечатления о них оставались не самые приятные. Я изумленно взглянул на нее.
Она улыбнулась и сказала:
- Призраки – они и есть призраки. Покусать могут, если ты голый.
Я уставился на ее чемодан. Голый. Я вполне сносно одет, однако мне это не сильно помогло тогда.
- Карта – чудо. Особенно в виде балахона – вставил слово господин и они опять засмеялись.
Так, значит, про мой наряд они знают. Это начало меня злить. Меня откровенно разыгрывали, причем совершенно незнакомые мне люди. И за что? На всякий случай, я пощипал себя за правую ногу, убедиться, что это не сон.
- Вообще-то, было очень неприятно – сказал я довольно уверенно.
Господин взглянул в мои глаза и сказал:
- Это всегда так. Зато потом они пропадают как дым.
Я зашевелился активней.
- А психи? Почему пассажиры обезумили?
Я старался выдавать вопросы порционно, чтобы не сбить ни себя, ни ответы. Правда, от их ответов мало что прояснялось, но лучше синица в небе. Они хотя бы не психи, по крайней мере, не агрессивные.
- Они стали такими раньше. Просто ты не замечал.
Мне хотелось спросить про них самих, но я старался быть как можно более последовательным.
- А на кой черт отцепили вагоны?
Он замолчал и посмотрел на свою чашку. Потом взял в руки чайник и налил полную. Снова помолчал.
- Понимаешь, там никого не было.
Я вскинул брови. Господин был явно не в себе. Я отлично помнил перрон белорусского вокзала, проводников, пассажиров, садившихся в другие вагоны. И тупо уставился на него. Он кашлянул.
- Ну, считай, что все люди вышли в Смоленске. Тогда ты и познакомился с Анастасией Дмитриевной.
Дама сделала сидячий реверанс, и они посмеялись.
- Что значит в Смоленске? Поезд же до Минска. Никто не ехал в Минск?
Абсурдность нарастала, я начинал нервничать и чесаться.
- Ехали, конечно. Но они перешли в другие вагоны еще до того… – он запнулся, видимо, подбирая нужное слово. Мой взгляд заставлял его продолжать. Если так можно было выразиться. Он, все равно, оставался крайне суров, даже когда смеялся.
- Как осознали – завершил он, с полной уверенностью, что мне все понятно.
Он глотнул чаю, я последовал его примеру. Честно говоря, дальше спрашивать мне ничего уже не хотелось. Все равно, весь этот бред меня не успокаивал и ничего не прояснял. И я задал следующий вопрос уже по инерции, ни на что не рассчитывая:
- Что со мной будет?
Ответ я услышал уже от Анастасии Дмитриевны. Она смотрела на свой чемодан, как бы ожидая чего-то, и произнесла:
- Это зависит только от тебя. Мы можем только направлять, но не решать твою судьбу.
Я осматривал крышу вагона-ресторана и качал ногой. Звучало это слишком наигранно и избито. Как в дешевом фильме ужасов. Очевидно, они закончили свою трапезу, потому что встали из-за стола и придвинули стулья.
- Пойдем, пройдемся. Поезд будет долго стоять здесь. Мы успеем. Здесь очень загадочный городишко, тебе понравится – сказал господин. Я задвинул стул, и мы направились к двери, откуда они пришли и куда нырнул официант. Я замешкался перед дверью. Мои спутники стояли сзади и смотрели, что я буду делать. Я не знал, как проходят через органическое стекло и сообщил им об этом.
- Просто иди и все – ответила Анастасия Дмитриевна.
Я дотронулся ногой до предполагаемого препятствия, но нога скользнула сквозь. Отдернув ногу назад, я поэкспериментировал с рукой. Головой рисковать не хотелось. Они ждали. Наконец, поняв, что стекла никакого нет, я, зажмурив глаза, прошел за него совершенно спокойно. Чувство было, как будто погружаешься под воду и тут же выныриваешь. Легко и непринужденно. Оказавшись на другой стороне, я стоял на рельсах позади состава и осматривал окрестности. Никакого расстояния между высотой вагона и землей я не почувствовал, зато осмотрел. Метра полтора было точно, но я словно слетел по ветру, не споткнувшись. Мне было интересно, как будет выглядеть выход господина и Анастасии Дмитриевны со стороны. Я ждал. Встал напротив вагона и смотрел на него. Неожиданно послышался голос:
- Ты не нас потерял?
Я отскочил и обернулся. Они оба стояли позади меня, там, где я не ожидал их увидеть. Они не собирались ничего объяснять и зашагали к левому краю платформы. Там был подъем с лестницей на саму станцию. Я поплелся за ними, внимательно оглядывая все вокруг, стараясь заметить что-нибудь привлекающее внимание. Но ничего, вызывавшего интерес не попадало, за исключением, что стало уже привычно, полного отсутствия людей, животных (волчьи рожи я не брал в расчет), птиц. По поводу насекомых я сомневался и стал вглядываться в тропу, потом, когда поднялись на платформу, в асфальт. Ни муравья, ни жучка, ничего не проползало и ничего не пролетало. Впервые в жизни я ощутил тоску по братьям меньшим и задумался о том, что без них на планете было бы крайне неуютно. Собственно, уже стало пусто и безжизненно, только кроны деревьев покачивались, что было воспринято мною с огромным воодушевлением.
Вокзальное здание напоминало витебское, только отличалось ветхостью строения и более низкой посадкой. Также не было часов, а в остальном – типичное розовое, с белыми полосками, как у пирожного. Видимо, вокзальную архитектуру создавал один человек с явным пристрастием к сладкому. Мы обошли его. Сзади оказалось еще одно строение, одноэтажное, из желтого кирпича, крашенного, конечно, но с деревянной крышей и часами. Занятно было увидеть тут же кладбищенскую ограду и кресты, прямо рядом, не отходя, как говорится, от кассы. Я про себя заулыбался. Ну и местечко. Сбило поездом – чего далеко ходить – здесь и закопаем. Потом я сообразил, что неподалеку стояла церквушка и немного пристыдился. Хотя, чувства, которые я раньше называл страхом, стыдом, совестью, горем, после Орши стали приобретать новые краски или грани, они трансформировались во что-то скрытое внутри меня, и после выходили оттуда в новом наряде, с новым стилем и качеством. Преображение я осознавал, помимо прочего, а вот от этого легче не становилось. Но чувствам нравилось и часто разум приходилось притуплять, что тоже не было для меня свойственно. Оставалось разобраться с чувством любви, если оно тут как-то применимо. Но ведь мне нравился ветер, я почти любил его, нравились деревья, небо, пасмурность. Я любил этот мир, и шел обновленным, несмотря на всю неадекватность ситуации. Мы прошли церковь, потом табличку с павшими героями, а потом долго шли по тропинке куда-то вниз. Окрестность была открытой, малочисленность домов, простота улиц соответствовали очередному маленькому российскому городу и ничем особенно не поражала. Ни господин, ни Анастасия Дмитриевна, ни разу не обернулись на меня, словно были уверены, что я иду сзади, а не смотался куда-нибудь в сторону или где-нибудь застрял. Они были, конечно, правы. Куда я тут мог бы подеваться, у меня кроме них тут никого и нет. Вообще, здесь никого ни у кого нет, поэтому я трусил за ними как пес. Они же шли так уверенно, как будто бывали каждый день. Вскоре на горизонте показалось что-то высокое и округлое, наподобие башни. Я видел такие башни под Псковом, они служили для защиты от неприятелей и были отличным местом для лучников, так как располагались на возвышенностях, а оттуда вести прицельный огонь по врагу было очень эффективно. Черт возьми, мы и так под Псковом, это же Невель. Я вспомнил карту. В связи со всем происходящим, я совсем потерялся не только во времени, но и в пространстве, что немудрено. Тропа вела в ее сторону, вокруг ничего примечательного не было, стоило догадаться, что идем мы именно к ней. Издалека она выглядела устрашающе, да еще в пасмурную погоду. Я вообще не помню солнца, с тех пор, как проснулся после Смоленска. Небо все время было закрыто тучами, но дождя я тоже ни разу не застал. Подойдя ближе, я заметил травяной покров, покрывавший верхний обод башни. Облицовка откалывалась, обнажая кирпичную кладку. Что здесь можно было найти интересного для меня, я не знал. Как экскурсионный экспонат башня мало меня интересовала. И на гидов по Псковской области эти двое не были похожи совсем. Но мы двигались к ней неуклонно. Маленькие окошки располагались по диагонали, что говорило о наличии винтовой лестницы внутри ее. Я нагнал своих спутников и спросил:
- Зачем мы идем к башне?
Анастасия Дмитриевна обернулась. Она не улыбалась как обычно, скорее была насторожена.
- Там есть кое-кто, кто хочет с тобой поговорить.
От такого ответа у меня кожа покрылась мурашками. Я остановился и заявил, что не собираюсь ни с кем общаться, пока мне не объяснят, что происходит. Теперь повернулся господин, и все остановились.
- Возможно, ты знаешь этого человека. Неужели тебе не интересно поговорить хоть с кем-то, после столь долгого молчания?!
Я ответил, что их метафор мне хватает с лихвой и если там очередной психопат или надменный пророк, то пусть там и остается. А я лучше вернусь в поезд. Хотя, зачем, я пока не знал, но это казалось мне некоторым аргументом в свою пользу.
- Там ребенок – сказала Анастасия Дмитриевна.
Я остолбенел. Ребенок никак не приходил мне в голову. И что он мог здесь делать один, да еще в башне?! Правда, представить этого ребенка я не решился, возможно, это тоже какой-нибудь мутант. Это еще более отпугивало идти туда.
- Вы шутите? Но, честно говоря, уже наскучило, и я очень хочу спать.
Но они продолжили свой путь, как ни в чем не бывало. Я постоял, глядя им в след и, потихоньку, с большой неохотой, затопал к башне. Я не знал, куда вообще тут можно было повернуть и что бы меня там ожидало одного.
Через пять минут мы стояли у входа, если так можно назвать маленький проем у основания башни. Внутри было темно, а мои спутники молча смотрели на меня, явно ожидая и пропуская меня вперед. Я галантно раскланялся перед Анастасией Дмитриевной, но она лишь покачала головой и указала глазами в проем. Я вздохнул. Ладно, раз уж пришел и попал в такую передрягу, надо было выворачиваться. И шагнул внутрь. Пахло сыростью стен, мышами и горелой бумагой. Откуда тут мог взяться ребенок, моему уму было непостижимо. Египетская тьма и мои глаза определенно не хотели привыкать друг к другу. Я издал звук приветствия неизвестно кому и сделал еще один шаг. Сзади раздался голос Анастасии Дмитриевной, подсказывающий, что мне надо найти лестницу и подниматься наверх. Я ответил, что ломать ноги в темноте никак не входило в мои планы. А она ответила, что если я знаю другой определенный для себя план, могу начинать реализовывать его тотчас же. Я помолчал и начал на ощупь искать что-нибудь, напоминавшее перила. Ногой я искал ступеньки. Так несколько секунд танцевал в темноте. В итоге левая ступня наткнулась на какую-то арматурину и я понял, что нашел лестницу. Руками вцепившись в перила, в кромешной тьме, я начал подъем. Меня удивляла еще одна вещь. Свет из проема не проходил в башню ни одним лучиком, словно перед ним стоял барьер. Это напомнило мне дверь в поезде, которую я смог пересечь только благодаря своим спутникам. По крайней мере, я так думал. Одной рукой держась за стену слева, второй за перила, я осторожно, выверяя каждый шаг, поднимался по винтовой лестнице все выше и выше. Вверху была видна точка света – выход наружу – но никого поблизости, никаких детей уж точно, я не ощущал и не слышал. Очень хотелось ускорить подъем, но свалиться или просто оступиться было чрезвычайно опасно. Господин и Анастасия Дмитриевна молчали, как будто и вовсе ушли. А может, и ушли. Ну и черт с ними. Поднимусь наверх, осмотрюсь и вниз, в поезд. Зачем я лажу по этим баррикадам я до сих пор понять не мог, но мое тело словно получало удовольствие от этого процесса, и продолжало совершать соответствующие действия, абсолютно игнорируя возмущения разума. Через некоторое время над моей головой оказалась деревянная площадка – пол смотровой с крыши. Через три ступени моя голова высовывалась наружу, а еще через две – я полностью вылез из прохода лестницы наверх. Ветер уже давно заменял мне все мыслимые удовольствия. Я глядел по сторонам и глубоко дышал. Самый высокий свод башни оказался мне по пояс, он же и был поросший травой и мхом. Я опустил на него руки, оперся, и начал рассматривать местность более детально. Внизу я заметил две фигуры. Никто никуда не ушел. Они о чем-то переговаривались. Площадка была примерно метров семь на восемь, достаточная для пары-тройки лучников. Панорама не сказать, что была замечательной – довольно пустынной и равнинной. Деревьев в округе было немного, да и росли они опушками. Я облокотился на каменный обод всем телом и расслабился.
Возможно, поэтому и подскочил, когда сзади неожиданно раздался голос. Он действительно принадлежал ребенку, девочке лет двенадцати. Обернувшись, у меня закружилась голова, и застучало сердце. Сидя на корточках в углу площадки на меня смотрела девочка с русыми длинными волосами, голубыми глазами и пухленькими щечками. Как она тут оказалась, я не знал. Когда я поднялся, здесь никого не было. Я смотрел на нее, она на меня. Ветер гонял ее волосы из стороны в сторону, но ее это вовсе не беспокоило. Она твердо продолжала смотреть мне прямо в глаза. Я моргнул и спросил:
- Кто ты?
Она моргнула в ответ и, теперь уже убирая волосы от лица рукой, сказала:
- Не узнал… – в ее голосе явно сквозила досада, а глаза были на мокром месте. Она потупилась и снова подняла глаза на меня.
- Я что, знаю тебя? – сердце продолжало исполнять джигу.
-Да. Точнее… знал когда-то…
Я судорожно пытался вспомнить ее, но никто даже ее напоминавший не приходил в голову. Ветер стих, говорить стало легче. Думать почему-то тоже. В моей жизни было не так много знакомых с детьми, поэтому вспомнить их всех не составляло большого труда, но эту девочку я определенно не знал. Запомнил бы.
Да и знакомых в Невеле у меня отродясь не было. Я немного пришел в себя, сел напротив нее прямо на деревянный пол и изучал ее. Она молчала и смотрела на меня с каким-то вызовом, словно ожидая, что я ее вспомню и заговорю. Так продолжалось пару минут. В конце концов, я не выдержал и спросил:
- Если ты меня знаешь, скажи откуда. Это облегчит ситуацию нам обоим.
Она снова по-детски моргнула, убрала волосы с лица, и произнесла:
- Марта.
В голову ударила острая боль, меня резко затошнило, глаза заболели со страшной силой. Я смог подняться и высунуть голову с башни вниз. Меня вывернуло наизнанку, да так, что голова, казалось, чуть не оторвалась от тела вместе с пищеводом и не полетела вниз. Меня мутило, возможно, поднялась температура, и пробил озноб. Я опустился обратно на пол с закрытыми глазами. Я был близок к потере сознания, виски пульсировали, грудь сдавило, стало трудно дышать. Мне казалось, что я умираю. Я окончательно упал на пол и скрючился на боку, пождав коленки к груди, потрясываясь телом и стуча зубами. Девочку я видел краем глаза. Она продолжала на меня смотреть, и вдруг стала повторять, склонившись над моим ухом, касаясь волосами моего лица:
- Марта, марта, марта… марта…
Я отключился.