.



           * * *



           "На войне солдаты устали.
           Каждый день – смертный бой.
           И автобусы ездить почти перестали
           По столице моей голубой.

           Снег торопится, всё не ложится,
           За ночь ляжет, и вот – тишина.
           Машенька перевернула страницу:
           Как чиста и красива она.

           Как грязны, некрасивы солдаты
           В ежедневном последнем бою,
           Вы ложитесь на снег ноздреватый,
           Машеньку сохраняя мою.

           Холод, холод, и ветер, и ветер,
           И автобус сквозь вьюгу, во сне,
           Едет, словно последний на свете –
           Или это всё кажется мне?

           Чуть позвякивая, чуть качаясь,
           И как будто совсем никуда,
           Едет синей Москвой, улыбаясь:
           Никуда, никуда.

           Отчего мне любить эти руки,
           Эти губы и пятна стыда,
           Чтоб лелеять автобуса звуки,
           Этот солнечный гул – никогда.

           И, счастливую шапку срывая
           И бросая в истаявший снег,
           Вижу: радость моя дождевая,
           И солдат – пожилой человек."

           Машенька / Гришаев Андрей (http://arifis.ru/work.php?topic=1&action=view&id=20104(Listikov)



На войне солдаты устали.
Каждый день – смертный бой.
Все виды транспорта ездить почти перестали
По столице моей голубой...

Шёл я по улице незнакомой
И вдруг услышал истошный бас,
И звоны лютни, и дальние громы,
Передо мною летел… «trolleybus».

Чуть позвякивая, чуть качаясь,
И как будто совсем никуда,
Едет синей Москвой, улыбаясь:
Никуда, никуда.

Как я вскочил на его подножку,
Было загадкою для меня,
В воздухе огненную дорожку
Он оставлял и при свете дня.

Холод, холод, и ветер, и ветер,
И «trolleybus» сквозь вьюгу, во сне,
Едет, словно последний на свете –
Или это всё кажется мне?

Мчался он бурей тёмной, крылатой,
Он заблудился в бездне времён...
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон!

Как грязны, некрасивы солдаты
В ежедневном последнем бою,
Вы ложитесь на снег ноздреватый,
Машеньку сохраняя мою.

А в переулке забор дощатый,
Дом в три окна и серый газон...
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон!

И, счастливую шапку срывая
И бросая в истаявший снег,
Вижу: радость моя дождевая,
И солдат – пожилой человек.

В красной рубашке с лицом, как вымя,
Голову срезал палач и мне,
Она лежала вместе с другими
Здесь в ящике скользком, на самом дне.

Снег торопится, всё не ложится,
За ночь ляжет, и вот – тишина.
Машенька перевернула страницу:
Как чиста и красива она.

Машенька, ты здесь жила и пела,
Мне, жениху, ковёр ткала,
Где же теперь твой голос и тело,
Может ли быть, что ты умерла?

Отчего мне любить эти руки,
Эти губы и пятна стыда,
Чтоб trolleybus’овы слышать звуки,
Этот солнечный гул – никогда.

И всё ж навеки сердце угрюмо,
И трудно дышать, и больно жить...
Машенька, я никогда не думал,
Что можно так любить и грустить!