*
Еще осталось три штуки «Винстона»
И три поездки, и сто рублей.
И в лампу лампочка сегодня ввинчена,
И что еще?...да, и куплен клей

Для босоножки. А ты – что думаешь? –
«Судьбу – с судьбою и с жизнью – жизнь»?...
Оставь на рифму юницам-юношам,
В одной-то туфле не побежишь.

Смотрю с балкона. Внизу неистово
Грохочет улица. Жара. Зенит.
Еще осталось две штуки «Винстона»
И тихо-тихо старушка спит.

Ей все желают выздоровления.
Спи, пиччиола моя, бай-бай.
Храни, темница, свое растение,
Ничем тревожить ее не дай.

За этой дверью, покрытой перхотью
Надежд недужных и ломких мук
Пускай таится лягушка Эсмарха,
Недвижный, виснет в углу паук.

Пускай стенаний остынет перекись,
И злость скукожится взаперти.
Здесь бесприютность и муки склеились.
Спи, страстотерпица моя, спи.

За дверью тени шуршат таинственно.
А зной стекает с бетонных плит…
Еще осталось пол штуки «Винстона».
Двенадцать тридцать. Иду. Кричит.


*
Вечер мой, ты ненастен и черен
Дождь и ветер, а звезды не в счет.
Лишь со стенки поленовский дворик
Мне о солнечном счастье поет.

Ах, да было ль оно, хоть у той вон,
Что всегда – то с метлой, то с ведром?...
Но опять в этот дворик спокойный
Я иду за каким-то добром.

Что бы делала там – я не знаю…
Шла бы так же, куда повелят.
Иль крапивой за ветхим сараем
Хоронила бы глупых цыплят.

Иль тянулась телегой скрипучей
За послушным каурым конем.
Над забором зеленою тучей
Висла б. Сохла б исподним бельем.

Той метлы хворостиной последней
Я швыряла бы сор по углам.
Иль нарядной ходила б к обедне
По горячим белесым пескам.

Деревяшкой, ромашкою квелой…
Я была бы довольна судьбой…
Только б вечно стоял над Николой
Полдень солнечный, свет голубой.

Только б здесь, на арбатских задворках,
Всей замшелой Руси посреди
Шла бы радость в платочке, в опорках…
Что ж ты, дитятко, плачешь так горько?
Все еще впереди. Впереди...

***

Это было когда-то, не помню когда –
Я ходила на ключ за водой.
И была леденее январского льда
Та вода под сосною седой.

Волосами свисали косматые мхи.
На стволе каменела слюда.
Смоляные лодчонки сухой шелухи
Уносила беглянка-вода.

Всей дремучестью хвойной от суши и зла
Свой родник укрывала она.
Я такой же дремучей и верной была,
Как и эта седая сосна.

Молчаливость моя ей была по душе.
И, хрустя муравьиной трухой,
Я несла в золотом берестяном ковше
Ледяное питье с шелухой.