Вместо фамильных часов на цепочке, в наследство от деда Алекс получил слабое сердце, к тиканью которого часто тревожно прислушивался и которое каждый день аккуратно подводил таблетками из чехла в форме часового ключика. Второй и последней частью наследства, полученного им при рождении, были его два члена, и если один из них давал осечку, непременно срабатывал второй. Отец Алекса придавал этой особенности его анатомии сакральное значение и постоянно повторял, что в двух членах Алекса его жизнь и смерть, а также и слава и позор их рода.
Французы, говорил он, называют оргазм маленькой смертью, и в этом жестоко обманываются, ибо смерть не бывает маленькой, она либо настоящая, либо никакая. Потому что чьё-то зачатие – это всегда чья то смерть. Так устроена жизнь: когда кто-то прекращает существовать, кто-то тут же начинает. Жизнь всегда кормится смертью, а смерть – жизнью, и чем выше рождаемость, тем выше смертность. Для каждой смерти нужно участие двоих: отца-времени и матери-места. Их пересечение – это прицельная сетка смерти, а извержение семени – выстрел. Когда стреляешь вхолостую, ничего не происходит, но когда попадаешь, обрывается чья-то жизнь, и если новая жизнь будет хуже этой оборвавшейся, ты – не мужчина, а пегий кобель. Поэтому заклинаю тебя, сынок, постарайся, в этой жизни быть счастливее, чем в предыдущей, иначе подведёшь своего бедного отца.

Где и при каких обстоятельствах Алекс познакомился с Марией, не имеет никакого значения. Если в красоте Марии и был какой-то изъян, то только один: она никогда не смотрела обоими глазами на одно и то же и была на один глаз близорукой, а на другой – дальнозоркой. Сама она объясняла это тем, что её мать, растившая её одна, до её рождения встречалась сразу с двумя мужчинами, и один глаз достался Марии от одного отца, а другой – от другого. То, что было у Алекса было ниже живота, Марию если и удивило, то уж точно не озадачило: ей уже приходилось держать во рту два члена сразу.

Брачную ночь Алекс начал с того, что сложил Марию пополам, как складывают двустволку, и ввёл в каждое из её отверстий по члену. Потом он перевернул её и перезарядил, так что члены поменялись отверстиями, как персты молодожёнов меняются кольцами. В заключение, Алекс связал невесте руки и поставил её на колени, как приговорённую, прицелился ей сразу в оба зрачка(каждый из которых смотрел на «свой» член, так что ей казалось, что член один) и с небольшим промежутком разрядил ей в лицо оба члена.

Со временем молодая жена стала замечать, что в постели один из членов Алекса стоял как-то неровно, отклоняясь влево. Однажды, она увидела, что, при перемещении или повороте Алекса относительно её, второй его член тоже отклонялся, всегда указывая на неё, как стрелка компаса, и тут же всё поняла. Но понимала она и что мужчинам вообще свойственно думать пенисами, а Алексу в этом смысле приходилось вдвойне тяжелее. Марию утешала её женская интуиция, подсказывавшая ей, что со своей любовницей Алекс никогда не раздевался, а только расстёгивал ширинку и вываливал всегда один и тот же член, и о существовании второго, равно как и о наличии у него законной хозяйки, она даже не подозревала. К этому интуиция прибавляла, что любовница Алкеса мечтала родить ему сыновей, но, в отличии от Марии, была бесплодной, а это наполняло сердце Марии победоносным злорадством.

Но во время очередной «задержки на работе», Мария в порыве ревности решила отравить мужа, подменив таблетки в коробочке в виде часового ключа на какой-то внешне неотличимый от них сильный возбудитель. На пересечении супружеского ложа и погожего весеннего денька, приняв очередную таблетку, Алекс впервые выпустил сразу обе очереди и его слабое дедовское сердце, не выдержав двойной отдачи, лопнуло как переполненный презерватив. Мария при этом тоже испытала сразу два оргазма: первый и последний. От этого её косоглазие исцелилось и в момент смерти два призрачных, прозрачных Алекса, за которыми она была замужем и которые были так не похожи друг на друга, наконец примирившись, слились в одного, стабильного и материального. Алекс умер с позором, как отступник, так и не выполнив завет отца, но его существование закончилось не точкой, а двоеточием.

Ни на похоронах, ни после Мария не плакала, но её горе, не находя выхода, росло внутри неё как злокачественная опухоль, так что вскоре ей пришлось пошить особое траурное платье для беременных, чёрное с белой подкладкой. У неё была двойня, существование которой началось в тот момент, когда закончилось существование её мужа, хотя в глубине души она знала, что глубина эта совершенна бесплодна и не могла зачать души для зревших в ней кусков плоти. В положенный срок она сняла траур и умерла, разорванная пополам вышедшими из неё разом двумя сыновьями. Тогда её траурное платье для беременных вывернули наизнанку и оно превратилось в саван, а в руки ей вложили ключик, который она всегда носила с собой, с тех пор, как навеки закрыла им сердце Алекса.

Сыновья не были похожи ни на Алекса, ни на неё, ни даже друг на друга. Внешне один из них походил на одного из отцов Марии, другой – на другого, а их души, конечно, выносила любовница Алекса, ведь её душа была такой плодовитой... Была у них и ещё одна особенность: у них был один член на двоих, потому что они были сиамскими близнецами.