Храните ли вы старые вещи? Ну, такие, которые на всякий случай. Я – храню. Например, мясорубку. Сделанную в СССР. Со знаком качества. И неважно, что давно есть у меня кухонный комбайн и мясорубка электрическая, да и не проворачиваю я уже дома ничего, фарш – и мясной, и рыбный – при мне в магазине делают. А мясорубку – храню. И сапоги зимние, финские, на цигейке, кровью и потом добытые в ГУМе – храню. Я их на случай лютой израильской зимы привезла, а зима вот уже восемнадцать лет не наступает...
Но тут случай особый. Лежали в коробке туфли. Чёрные. Много лет назад купленные сыну-музыканту, тогда ещё школьнику: он в них на сцену выходил. Теперь уже сын носит хорошую, фирменную обувь, но она у него дома, в Тель-Авиве, а эти – у нас в шкафу лежат. Ну а вдруг! И этот «вдруг» наступил.
Семейство наше – любители джаза. Послушать хороших исполнителей удаётся нечасто, а тут – Европейский оркестр Гленна Миллера под управлением Виля Салдена (оркестров Гленна Миллера в мире всего-то три)! Конечно, идём. Билеты чуть ли не за два месяца до концерта купили, весь вечер в предвкушении. Одеваемся-собираемся, мы с мужем уже у двери стоим. Муж нервничает – выходить пора, а сын только одеваться начинает. Да и что надевает-то! Джинсы и кроссовки. На концерт.
- В кроссовках на концерт не ходят! – ага, попался, сыночек! Не ходят в кроссовках на концерты! Хотите знать, почему? – Это неуважение к музыкантам!
- А не всё ли им равно, в чём я пришёл? – эх, мОлодежь! Конечно, им не всё равно.
Мне не хочется слушать продолжение спора, да и время поджимает. Я беру ключи от машины и увожу мужа – мол, давай-ка машину пока заведём, сын сам разберётся.
Мы ждём его, сидя на заднем сиденье в заведённом авто – когда мы вместе, он всегда за рулём. А вот и он! Какая-то странно-шаркающая походка у нашего сына... Он открывает дверь машины и чертыхается:
- Что за туфли? – наклонившись, поднимает кусок чёрной резины сантиметров пяти в длину. – От них подошва отваливается!
Надо же, какой у нас, оказывается, совестливый ребёнок – внял словам отца. Я бы в свои двадцать три года... Впрочем, не обо мне речь.
- Что за туфли? – я уже и забыла о годами хранимой обуви.
- Да в шкафу лежали, – сын садится за руль. – Пока до машины дошёл, половину подошвы растерял. А теперь они ещё и к педали липнут.
В холл концертного зала мы зашли после последнего звонка. Хорошо, что все уже были в зале – я шла позади сына и непрерывно подбирала отвалившиеся куски липкой резины...

Оркестр заиграл «Серенаду лунного света», и это был тот самый, особый Миллеровский «саунд», сотни раз слышанный и узнаваемый. Я бы сказала «Ах!», но меня разбирал неудержимый смех, справиться с которым не было сил. Мне вспоминалось наше недавнее комическое пересечение холла, и я молча тряслась, хохоча до слёз. А сын, проникшись музыкой, отбивал ногами такт, и на полу при каждом ударе оказывался новый шмат недавней подошвы. К концу первого отделения там образовалась небольшая кучка странного вида ошмётков.

Не знаю, что сделала бы я, произойди подобное со мной. Сын решил проблему просто: он разулся. Собрал все куски, взял в руку бывшие туфли и в носках потопал в туалет. Ободрать остатки подошвы помог ему отец.

После концерта, по заведённой у нас традиции, мы зашли в кафе – выпить по чашечке кофе. Сын шёл удивительно лёгкой походкой – так ходят в балетных тапочках танцоры. Правда, периодически жаловался на попадающиеся неровности асфальта: наступать на них было больно.
Теперь эта так называемая обувь стоит на полу в прихожей. А я решаю вопрос: выбросить её или всё же сохранить – на долгую и добрую память о замечательном концерте? Конечно, мы ещё не раз будем слушать музыку, но вряд ли посещение концертного зала оставит такие же яркие, незабываемые впечатления. А коробка в шкафу всё равно никому не мешает!