Счастливчик

Повесть о подвиге святого мученика Вонифатия и святой праведной Аглаиды



Пролог от автора

Лишь потому родились эти буквы,
Что знали: одинокий Новый год
Меня сюда однажды приведёт
Под бодрые священные хоругви.
Молились все, не покладая рук, вы
И слушали, как проповедь течёт
О Вонифатии. Похоже на отчёт,
Где древняя любовь не слаще клюквы.
Да батюшка всех просто пожалел:
У прихожан так много разных дел,
Пора веселья, смеха, хлебосолья,
А не дорогой римскою ухаб.
Теперь о том, что вытерпел тот раб,
Пишу подробно радостью и болью.

Здесь будет правда повести житийной
И то, что подсказали голоса,
Когда зарёй играли небеса,
И факты из строки хрестоматийной,
Забытой музыки мотив старинный.
Записаны, как были, чудеса.
Идут за полосою полоса,
И следуют картина за картиной.
Мой труден текст. Увесиста тетрадь.
На уровне умеющих читать
Останусь, опускаться не желаю,
Пусть поднимаются читатели ко мне.
Как по-латыни «Истина в вине»?
Спросите Вонифатия, Аглаю.


Часть первая,
из которой читатель узнает:

- о путешествии раба Бонифация (Вонифатия)[sup]2[/sup] из Рима в Малую Азию, чтобы обрести мощи святых мучеников[sup]3[/sup];
- об императоре Диоклетиане[sup]4[/sup] и гонениях на христиан;
- о спутниках Бонифация (Вонифатия) Тиарисе и Бракае;
- о взаимной любви, самопожертвовании
и многое другое.

1.
Дорога нескончаемая длится,
Восходит солнце двадцать пятый раз,
И за холмами столько же погас
Его закат, сложив крыла, как птица, —
Всё близок Рим — Империи столица:
Пока не слышно иноземных фраз,
Лозой покрыты выступы террас,
Знакома рек прозрачная водица.
И скрип, и топ, и шум, и гам в пути,
Но громче голос: Господи, прости!
В повозке этой дорогие ткани
И золото, укрытое умно,
Посуда драгоценная, вино
И раб несчастный — главный в караване.
2.
Он юноша — весёлый и пригожий,
И не щетина на щеках — пушок.
Но взглядом он любую бы обжёг
И ублажил, не пригласив на ложе.
Судьба в него, сумняшеся ничтоже,
Сложила всё благое, как в мешок,
И завязала туго ремешок,
Чтоб зло снаружи не прошло под кожу.
Внутри юнца — усердье многих дум,
Отзывчивость и верность, смелый ум,
Надёжность, и решительность, и нежность.
Огромным домом управляет он
Без ссор, лишь похвалы со всех сторон.
Прекрасны наравне и нрав, и внешность.
3.
А дом его прекрасен госпожою:
Богатая, и кровь-то сголуба,
Горда, стройна, красива, неглупа.
Живёт в стыде, но с верою большою
Переменить под Божьею вожжою
Судьбу и перестать любить раба.
И сдастся под напором та судьба!
За тем и едет раб тропой чужою.
Дала любимому в дорогу денег воз.
Он милый, умный, он решит вопрос —
Казнённого святые мощи купит.
Жаль — далеко! А в Риме тишь да гладь.
За христианство можно жизнь отдать
Лишь в Тарсусе при нашем душегубе.
4.
Домоуправ в бреду непримиримом:
То брат, то сын, а то любимый друг,
Всегда готовый для любых услуг
Наследнице отца, что правил Римом[sup]5[/sup].
Горда, красива, как в театре прима[sup]6[/sup],
Дала наказ, что горше всяких мук.
«Вот золотом наполненный сундук
Поможет нам стать иже херувимы.
Не в храм пожертвовать! Ах, если б было так!
Пусть невозможен между нами брак,
Совместно жизнь прожить — чего же проще?»
Но это не исполнится уже:
Поедут в Рим к прекрасной госпоже
Искоренять грехи святые мощи.
5.
«Наш бог и государь повелевает, —
Угрозы сыплет Диоклетиан, —
В запрете будет вера христиан,
Покуда Рим стоит и процветает!»
Дорога эта римская крутая
к просторам малоазиатских стран,
Где улицы умыты кровью ран
И ангелов над площадями стая.
Страшны мученья, но потом летят
Навстречу Богу души без преград,
И плоть одарена такой кончиной —
Пасти заблудших нас и направлять...
Но как же Аглаиду им отдать —
Замученным, святым, чужим мужчинам?!
6.
Не справятся святые с нашей болью.
Растопчем чувство, выдернем. Но вот
Без промедленья снова оживёт
Росток любви с восторгом и мольбою.
И никакой не победить борьбою!
Случится, как всегда, наоборот:
Любовь и жизнь, и силу обретёт.
Одна лишь смерть поможет нам с тобою.
Как это будет — дай предположить:
Попробуем опять безгрешно жить,
Сошлём меня в далёкое поместье
(Уже такое пробовали, эх!),
И будет мука, помыслами грех,
И колесница, и опять мы вместе.
7.
— «Не повсеместны римские законы,
Широк необозримо белый свет,
Так убежим!..» — «За Римом жизни нет,
Повсюду римские идут колонны,
Язычники, которым бьют поклоны.
И мы несём лишь грех! Христов завет
Здесь воссияет через много лет.
Без Бога нас не примет мир огромный."
Вблизи повозки голоса слышны,
И кто-то громко говорит: «Штаны!»
Тиарис это, варвар, с ним другие
Рабы идут сюда на разговор.
И странно, что молчали до сих пор
Друзья-соратники полунагие.
8.
— "Еда иссякла — нет распоряжений!
Ты, Вонифатий, видно, заболел,
Давно лежишь тут бледный, словно мел,
И сам с собою говоришь, блаженный."
— "А кто бы срочно выдал хоть ножей нам -
Вступаем в местность нехороших дел."
— "Опять ты ничего, смотрю, не ел
И обессилел вовсе без движенья.
Пойдём, пройдёмся, пусть недалеко,
Здесь ветерок и дышится легко,
Вина нальём, убьём свои печали!"
— "Тиарис, друг, на помощь мне пришёл,
Благодарю, вот это хорошо,
Мы в Тарсусе попьём, мне обещали."
9.
- "Нет, не сурова с нами Аглаида!
Я помню, появился новый раб,
Германец дерзкий, он являл нахрап
Во всём: походка — ноги из гранита,
А речь — как у глухого инвалида,
Ладонь его — гигантской силы краб,
И ко всему — он духом не был слаб,
Ходил в штанах, терпел за то обиды.
Беднягу и назвали так — Бракай[sup]7[/sup],
И насмехались этим через край[sup]8[/sup]:
«Штаны! Штаны! Беги скорее в лавку!»
Она жалела: он не виноват,
На севере снега весь год лежат,
И редко люди видят даже травку."
10.
— "Тебя назвали верно — Бонифаций,
Знать, утро было добрым у господ.
Не Руфус ты, не Фригус, не Коммод,
Хорошая судьба должна достаться.
И не было милее домочадца!
Тебя любили люди — весь народ
Большого дома, и который год
Юнцу мы были рады подчиняться.
Видна в тебе с рожденья благодать,
Ты это имя должен оправдать!
Всегда был добрым, жалостлив и кроток,
Всем помогал, выслушивал, лечил.
Так оживи, исполнись прежних сил,
Ведь ты любил пирушки и красоток!"
11.
Бракай суров, и тот готов к услугам.
Тиарис вон с сочувствием глядит.
Похоже, жалкий, горемычный вид
Не нравится рубакам и хитрюгам.
Им сдать бы Бонифация подругам...
Да только кто его освободит
Из той любви, что крепче, чем гранит?
И нет конца сладчайшим этим мукам.
Не просто мается в повозке наш герой.
Он ищет выход. Молится порой,
Потом заплачет и махнёт рукою.
Клин клином в вариантах не стоял.
Одна его сразила наповал,
Все остальные ходят стороною.
12.
"Люблю лишь госпожу. При всём размахе
Весёлости такой рубеж мне дан.
Над ней не посмеялся б Лукиан[sup]9[/sup]:
Когда гнетут неведомые страхи,
Здесь богослов, и, значит, парикмахер
Одновременно в атриум не зван,
Придёт потом... Так любит христиан,
Что кажется — вокруг одни монахи.
Но иногда как поведёт рукой,
И локон на плече волной морской,
Ну, кто тогда красу её измерит?
Господь всё видит: веру всю её
И праведность, и горе всё моё.
Она в меня немножечко не верит.
13.
Открыли драгоценнейшего кладезь —
Хотели мы послушаться Христа.
Но я не тот был. И она не та,
И мы в своей греховности признались.
Потом вину в вине топить пытались,
и веселился дом — уста в уста.
Но предъявили нам за всё счета —
Мы от стыда слезами умывались.
Святой страдалец Тарса[sup]10[/sup], может быть,
Молитвами поможет нам остыть
И облегчит в мученьях наши ночи.
Быть может, успокоимся при нём
И даже друг без друга проживём,
Как привезём домой святые мощи."
14.
— "А если мощи, о которых молишь
(Такого не придумал и Гомер[sup]11[/sup]!),
Не чьи-то, а мои вот , например, —
Окажешь честь и слушаться изволишь?» —
Паясничал, позорище позорищ,
Внутри же обмирал я, лицемер,
Разглядывая спальни интерьер.
И получил пощёчину всего лишь.
Но память разве можно запретить?
Она мне словно Ариадны нить..."
Кощунствовать Аглая запретила:
Вина не пить, молиться, тосковать
(Но не о том, что тёплая кровать!),
И с миром в путь далёкий отпустила.
15.
Вперёдсмотрящие вернулись к каравану
Дозорные. Вернулись не одни.
Теперь достанет праздной болтовни...
Но пусть... Теченье времени обманут,
И мысли скорбные до вечера отстанут.
Давай же, позови. Рукой махни.
Легионеры бывшие они.
Ну, я же так и думал, что достанут.
— «Избрали вы не из коротких путь.
В Апулию[sup]12[/sup] вам лучше бы махнуть
По ровненькой Траяновой дороге[sup]13[/sup].
Брундизий[sup]14[/sup] предоставит корабли,
И завтра вы в немыслимой дали,
Поберегли бы лошадей и ноги."
16.
Их поселили у далматов гневных,
И обживались ветераны здесь.
Не страшен им любой головорез:
Они всегда найдут его деревню
И вырежут народец этот древний,
Пока совсем с земли он не исчез.
Взметнулись горы, словно до небес,
И между ними путь лежит трёхдневный.
Легионерам тоже нужно жить...
Чтоб к пенсии заплаточку пришить,
Сопровождать обозы шли, к примеру.
Далматы то ущелье стерегут,
Не тронут путников, которые идут
В сопровождении легионеров.
17.
— "Вы б лучше поделились новостями...
Не доверяет морю госпожа,
И мы бредём, от холода дрожа,
Разбойничьими горными путями
С присущими обозу скоростями.
Скажу, на сердце руку положа,
Никто нас не тревожил, и ножа
Не показали аквилеитяне[sup]15[/sup]."
— "Такой поход не сделать второпях!
Придётся всё же вам на кораблях,
Мы вас проводим прямо до пролива[sup]16[/sup]."
— "Благодарю, достойный ветеран!
Секурус[sup]17[/sup] от небес нам, видно, дан —
Дорога удивительно счастлива."
18.
Обоз прошёл нагорьем величавым,
Где жил на Рим обиженный народ[sup]18[/sup],
Там путника без стражи — в оборот:
«И золотом, и жизнью отвечай нам!»
Дорогой Вонифатий впал в молчанье,
не брал ни хлеба, ни вина, ни плод,
Пока не встретил их Коровий Брод[sup]19[/sup]
двумя течениями, их журчаньем.
А ветераны очень смущены:
— "Мы так не богатели от войны!
За тихий путь монет нам дали груду!
Пусть, Бонифаций, и тебе счастит!
Пусть госпожа тебя освободит,
Твои детишки гражданами будут!"
19.
«Не будем пить вино, в нём злая сила,
Давай, мой милый, выпьем молока!
Мне быть с тобою вместе на века —
Об этом лишь я Господа просила,
Внести чуток живительного ила
В солончаки, бесплодные пока.
Да будет наша вера глубока
В сухой степи, где нас любовь взрастила.»
- "Я кубок выпивал одним глотком,
Уж кровь наполовину с молоком.
Одно могу сказать на это, братцы:
Её милее нет, то видит Бог,
Никто её любить сильней не мог,
Я знаю, КАК вовеки не расстаться."

Часть вторая,
из которой читатель узнает:

- как Бонифаций оставил друзей в мансио[sup]20[/sup] и как они его за это поносили;
- о поисках Бонифация и о неверующих Тиарусе и Бракае;
- о противостоянии святого мученика и судейства;
- как друзья выкупили тело
и о многом другом.

1.
Потом пошла спокойная дорога,
Обочины — олива и платан,
А в мансио бассейн или фонтан,
Чтоб отдохнули путники немного,
И чтоб лошадкам подлечили ноги...
Восток! Но правит Диоклетиан!
Здесь Рим! Здесь истязают христиан,
Их мучают, терзают... У порога
Наш Вонифатий прекращает плач.
Он верит в чудеса: мол, был палач,
Гонитель Савл[sup]21[/sup], а стал апостол Павел.
Рабов оставив в мансио одних,
Ушёл — красив, наряден, как жених,
Сказав: повеселюсь я против правил.
2.
Вот день, другой... Один бряцал на лире,
Другие ели, пели, пили в дым,
А третьи помогали тем, другим,
но все поочерёдно сторожили.
— "Мы все тут старожил на старожиле,
Счастливчика нам долго ждать одним?"
— "Сказал, что нынче и навеки с ним
Одна из лучших женщин в этом мире."
— "Так он, поди, женился!..» — «Так нельзя,
И к смерти эта приведёт стезя!"
— "Вот девушку представить Аглаиде
И брака попросить...» — Да только как
Одобрит госпожа постылый брак,
В такой на Вонифатия обиде?.."
3.
Тиарис зол: — «Погибнут в одночасье,
Под топором так падает самшит!"
Бракай: — "Да госпожа им разрешит!
Она добра и всем желает счастья!"
— "Такое небывалое участье
Её и ранит, и опустошит..."
— "Пусть этот раб с женою убежит,
Не будет и оков на их запястьях."
— "Нет, Вонифатий, ты не раб — осёл!"
— "Скорее уж свинья или козёл,
Осёл — весьма рабочая скотинка."
— "Неблагодарный и распутный змей!
Ты грешен непростительно пред ней,
Пред римлянкой ничтожная пылинка!"
4.
— "И всё же... Это вовсе не похоже
На Вонифатия. Хороший он.
И Римский соблюдал всегда закон,
И добрый к нам, и к людям разным тоже.
Ну, заскучал по нежной женской коже.
Необходимость — века испокон.
Так Цезарю был важен Рубикон[sup]23[/sup].
И я грешил, когда был помоложе,
А у него поярче ум и стать..."
— "Пора нам Вонифатия искать!
Мы отдохнули, ели, пили, пели,
Осталось только косточки купить
Да путь обратный наш благословить.
Пойдём же в город, мы уже у цели."
5.
По улочкам, мощёным не по-римски
Они пошли вдоль каменных домов,
Под сенью стен, неровных крыш, торгов
В аркадах, не по-римски низких.
Никто не видел и в местах неблизких
Красавца рыжего, товарища рабов,
Ушедшего кутить, искать любовь
И все непредсказуемые риски.
Их выручил не грек, не азиат -
Родной коментарисия[sup]24[/sup] был брат
(Начальника тюрьмы, писца судилищ).
Про Вонифатия он точно знал
И как пройти на площадь указал.
И в путь рабы немедленно пустились.
6.
Он их догнал: — "Постойте! Погодите!
Вы знать должны о том, что вас там ждёт.
Я сам уверовал, что этот Рим падёт,
Конец уже написан адской свите,
Как судите — осудят, и защите
Для извергов не подойдёт черёд,
И дьявол эти души заберёт!
Вы за рассказ, пожалуйста, простите..."
— "О чём ты плачешь? — вопросил Бракай, —
Ты нас слезами больше не пугай,
Рассказывай уже!» — «Ваш друг замучен,
Он умер...» — «Вот так новость! Наповал!
Да наш бы и судью очаровал!"
И громко хохотал Бракай могучий.
7.
— "Красивых рыжих римлян в Тарсе мало,
И юных, и к тому же — христиан.
Поверьте, что молчанье и обман
Вам не помогут. Юноши не стало!
В одежде светлой был...» Толпа орала,
За казнями следя. Как мальчуган,
Один лишь он рыдал при виде ран.
Но это было самое начало.
Висел вниз головою над огнём
Христианин, горело всё на нём,
А он висел и улыбался, бедный.
Других пилили, третьих били так,
Что уставал палач, а он мастак...
Никто не плакал. Жалость — плод запретный.
8.
На площади людей — как в бочке килек...
Содействие в убийстве иль битье —
Как надобность в еде и питие...
Откуда в человеке столько гнили?
Конечно, Бонифация схватили
И плачущего привели к судье.
Тот восседает гордо на скамье
Двухместной в одиночестве и силе.
— «Откуда ты и кто ты, отвечай.
О христианах почему печаль?"
Судье ответил ваш товарищ храбрый:
— "Христианин я верный, римский раб."
А слёзы на одежду кап да кап.
Последний это был его декабрь[sup]25[/sup].
9.
— "Мне жаль тебя: красив и юн для смерти.
Ты видишь — вот он, жертвенник богов.
Не хочешь мук, терзаний и оков,
Так приступи со всяческим усердьем
И жертву принеси, не то рассердим
Не только Зевса множеством грехов,
Весь мир твой преисполнится врагов,
А я пока, как видишь, милосерден."
— "Не предлагай такое мне, судья,
Христианин, пусть не безгрешный, я."
— "Раздеть, подвесить, палками бить мощно!"
И мышцы отпадали от костей,
Как будто после львиных челюстей...
Все будут помнить это денно, нощно.
10.
— "Мы почему Счастливчика не ищем?
Давайте потихонечку пойдём,
А ты ещё рассказывай о нём...
Наш осторожнее, умнее, чище,
Хоть тоже раб, но любит он винище,
И девок, и болтать со старичьём."
— "Он помирать не станет нипочём,
Коль на руках такие есть деньжищи."
— "Но всё-таки нам надобно идти.
Успеем, может, вашего спасти?
Заплатим палачу и кончим дело."
— "Ты прав, Тиарис. Юношу мне жаль."
— "Ты тоже вот с судьёю поскандаль
И жди, чтоб власть Бракая пожалела."
11.
— "Молился громко перед палачами
И призывал: уверуйте в Христа,
И сразу будет ваша жизнь чиста!"
Возможно ль палачей смутить речами?
Однако видел — речи огорчали:
Когда гуляют палки вдоль хребта,
Но дышат состраданием уста,
Не болью плачут очи, а печалью...
Опять к судье беднягу. Тот: — "Ну, что ж,
Как богу римскому ты жертву принесёшь,
Так отпущу, а нет — опять мученья."
— "Не предлагай такое мне, судья,
Христианин, пусть не безгрешный, я."
Он как не бит! И от него свеченье!
12.
Рассвирепел судья! Не подал виду.
— "К страданиям ты только приступил.
Тебя не я, тебя твой Бог побил,
А римский бог любой — даёт защиту.
Коль жертву не принёс, так не кричи ты:
У нас довольно топоров и пил,
Чтоб Римский Пантеон ты полюбил.
То юность мне перечит нарочито!
Наперекор... Чтоб возносить хвалу
Чужому богу? Так вонзить иглу
Пятнадцать раз ему под каждый ноготь!
В той пытке больше пользы иль вреда?
Услышу, не услышу про Христа?
Пытать тебя иль более не трогать?"
13.
Иглу под ногти вытерпел он молча,
Сидел спокойно, в небеса смотрел,
И луч к нему струился и светлел.
Зато толпа вся выла стаей волчьей
И разливалась морем едкой жёлчи,
Там каждый не иглу — пятнадцать стрел
Под ногтем истязаемым терпел,
И перст болел, стал толще и короче.
Воскликнул раб в конце ужасных мук:
- "Велик Христос по всей земле вокруг!
Его на свете будет Сила, Слава!"
Тогда судья велел нести свинец
И в горло лить рабу, чтоб, наконец,
Умолкнул раб, напившийся расплава.
14.
Умелы те мучители немало!
Раскрыли рот железом широко,
Свинец расплавили и вылили легко,
И злоба в них уже торжествовала.
Толпа уверенно и мощно возроптала.
И снова чудо было велико:
Свинец он проглотил, как молоко,
И нет вреда от этого металла.
Он мог дышать и даже говорить,
С толпою вместе громко повторить:
Христос! Мы веруем! Тебе мы вняли!
Метнулись идолов крушить и рвать
И римскую дорогу разбирать —
В судейство те булыжники швыряли.
15.
— "Какая же немыслимая сила!..
Счастливчик наш не иллюзионист.
Он грешник, да, но он душою чист,
И даже госпожа его любила.
Что ж фокусника всё же погубило?"
— "Не фокусник! За Господа речист,
Стоял в крови, качался, словно лист
При ветре он, но не утратил пыла!"
— "А Бонифаций в это время пьёт,
Блудит и веселится без господ...
Но без него мы выполним заданье.
Рассказывай нам дальше, милый друг,
Как фокусник дурил народ вокруг."
— "Не фокусник! Твои слова — за гранью!"
16.
Мучители все вечером сбежали,
Судья побитый сторожить велел
Скопление живых и мёртвых тел
На площади, и кругом копья встали.
Оттуда я не уходил и дале,
То мне разрешено. И я глядел:
Тот юноша в молитве светел, смел,
А воины в строю над тем рыдали.
Судья наутро раненько пришёл.
Он чувствовал себя нехорошо —
Унижен, бит... Ругал Христа, глумился.
И раб тогда ответил сгоряча.
Он пожелал судье паралича,
Чтоб словом захлебнулся и не злился.
17.
К полудню много умерло казнимых.
В котле кипела вязкая смола.
Для юного раба купель мила —
Венец его молитв невозмутимых.
И громче стали крики подсудимых,
Взыскующих смертельного тепла.
Судейства воля такова была:
Купаем христианством одержимых!
И приступили палачи к рабу.
Закрылся он в молитвы скорлупу,
И говорят, что ангел (я не видел!)
Слетел с небес и юношу прикрыл
Непроницаемым покровом крыл
И тем у смерти, бедного, похитил.
18.
Всё было по закону Архимеда:
Вот человека бросили в смолу,
И сколько весил — столько плесканул
Смолы он на мучителей отпетых,
И пламя занялось! Другие беды
Встречать он невредимо шёл сквозь мглу
Огня и дыма, отряхнув золу
И прочий прах рукой с одежды белой.
— "Такое мочь — не фокусы уже!
Мы отвезём то тело госпоже!
Поможешь выкупить? Пойдём скорее.
А после Бонифация найдём
И в путь обратный двинемся.» – «Причём -
Накостыляв Счастливчику по шее!"
19.
— "Послушайте, как умер мальчик милый...
Судья Христову силу увидал,
Перепугался — близился скандал —
И сговорился с палачом-громилой,
Чтоб головы лишился раб постылый
Коментарисий тело чтоб прибрал,
Без выкупа его не отдавал..."
— "Ай, пьяница, развратник и кутила
Услышал бы твой горестный рассказ...
Где ж носит Бонифация сейчас?.."
— "То не конец! Палач с мечом при деле,
А он, раздетый вовсе догола,
Вскричал: о, Господи, спаси Агла...
И полетела голова от тела."
20.
И ахнула, и охнула вся площадь:
Из раны льются кровь и молоко,
И красно-белой влагой далеко
Булыжники бока свои полощут.
Звучал в толпе, в глуби её и толще,
Единый зов к Христу, звучал легко,
К Нему взывая в небо высоко,
И целовали все святые мощи.
И стало в Тарсе много христиан
Среди обыкновенных горожан.
— "Так имя — Агл?!» — «Тебя назвали хуже..."
— "Бракай зато живёт, вот Агл — нет..."
— "Там брат мой, шерстяным плащом согрет,
Назначит цену, коль святой вам нужен."
21.
Комментарисий был немногословен.
— "Даёте золотых пятьсот монет."
— "Каких пятьсот?! Таких расценок нет!
Христианин, конечно же, виновен,
А кто из нас был вовсе безгреховен?..
Но, брат, в пять раз ты оценил скелет...» —
Наш благодетель громко вопиет.
— «Пятьсот дадим.» — Тиарис хладнокровен.
И расплатились. И пошли смотреть
Того, кто смог так славно умереть.
Убрали покрывало, увенчали
Святого отделённой головой...
В два голоса могучий грянул вой.
Бракай, Тиарис слово «нет» кричали.
22.
И этот вопль — свидетель пораженья:
Но-готтски «nei», а по-латински «non»,
Две гласных — несогласье всех времён,
Любовей всех, всех музык, всех сражений.
Ослабы воплю нет и завершенья,
Терзает слух неблагозвучный тон.
Испуган город. Заперт каждый дом,
как будто в ожидании вторженья.
Сплав «нээээй» и «ноооон» приемлют небеса.
И Вонифатий вдруг открыл глаза
И улыбнулся спутникам, утешил:
— «Я не сержусь! Ругали из любви
И беспокойства, Бог, благослови!
Пора домой!» — и снова очи смежил.
23.
— «Не в пять, а в десять раз повысить цену
Я мог бы, зная, как им дорог раб. —
Вздохнул комментарисий, — Хоть ограбь,
Ты их не разоришь, лишь снимешь пену.
Но невозможно требовать отмену,
Уж сколько запросил... Совсем ослаб
В оценках... Помоги мне, Эскулап[sup]26[/sup],
Ослаб, озяб... Пойду-ка, плащ надену."
Друзья же Вонифатия вдали,
Рыдая, тело в мансио несли,
А там омыли, косточки сложили,
Изломанные злобным палачом,
И голову, снесённую мечом,
Приладили так ловко, как пришили.
24.
Вся ночь последняя прошла в заботах,
В рыданьях, сборах. Так и быть должно.
А если тело не погребено,
Готовится для долгого похода —
Потребует особого подхода.
Из Рима многое привезено:
Тончайшее на саван полотно,
Бальзамов, благовоний на полгода...
Без Бонифация всё, как при нём:
В пути монетки нищим подаём,
приветливы, уступчивы с народом.
Всё будет так, но кроме одного:
Веселье в нас исчезло без него,
Так будет день за днём и год за годом.

Часть третья,
из которой читатель узнает:

- о сомнениях и хозяйстве;
- о чём поведал ангел;
- о встрече Аглаиды и Вонифатия;
- рассказ спутников Вонифатия о чудесах
и многое другое.

1.
Вся Аглаида стала ожиданьем
С момента, как исчез обоз вдали.
Ему — лошадки, люди, корабли,
А ей — молитвы, будущего тайны,
Ужасные в пророчестве бескрайнем.
Но и благие мимо не прошли:
Сто дней — не срок, моргнёшь — и протекли,
И будут сто радений ритуальных,
И мученик получит новый храм,
И Аглаида праведным крылам
Поручит жизни собственной планиду,
И Бонифаций... Как же он посмел...
Конечно, расставаться не хотел,
Пугал... Но что тревожит Аглаиду?
2.
Разбойники далматы на дороге?
Пусть отбивается Тиарис! И Бракай,
Вооружённый, как воитель Гай[sup]27[/sup],
Да и других рабов там очень много.
И я молюсь тут непрестанно Богу,
Чтоб караван опасность избегал,
В пути и остановках на привал
Чтоб не настигла путников тревога.
Но сердце беспокоится не тем...
Как много неопознанных проблем,
Возможных, и тогда — непоправимых.
Благочестивой жизни мы хотим,
И мы идём за счастием своим.
Ведь не построим счастья на крови мы?
3.
Господь иль Бонифаций мне дороже?
Об этом перед Господом молчу,
Но знать, как там мой милый, я хочу
И чувствовать мне надобно всё то же.
Иначе так тоскливо мне, о, Боже!
Я и во сне то имя бормочу...
Мне знание любое по плечу.
Он любит или с кем-то делит ложе?..
Он весельчак, но, может, не шутил
Перед отъездом... Он осиротил
Меня словами: — "Мощи эти если
Не чьи-то, а мои вот, например..."
Глаза отвёл и мнётся, лицемер...
Нет, до конца сомненья не исчезли.
4.
Давно Аглаи голоса не слышно,
И тут Аглая словно не жила:
Вне мира внешнего, добра и зла,
Погоды, дел своих и даже ближних.
Затих весь дом, и нет движений лишних,
И песня птиц в садочке замерла.
Молитвам тихим не было числа,
а слёзы падали — крупнее вишен.
Но в Риме есть благочестивый муж,
Тот самый, что советовал: — "Разрушь
Свои грехи ты, обретая мощи!"
Он дал совет: — "Ты это Богу вверь,
Сама займись хозяйством, например,
С ума сойдёшь от бденья еженощно."
5.
И решено отправиться в именье,
Проверить нужно, как идут дела.
Дорога к середине подошла,
Как буря началась в одно мгновенье
Из полной тишины, вот наважденье!
Град бил до крови, падала ветла
С обочины и ветками секла,
И колесница на боку в движенье,
А лошади испуганно спешат,
Повсюду темень — настоящий ад...
Но небо Аглаиде отвечает:
— "Ошибки быть не может.» — «Значит, так
Страдает мой шутник и весельчак?!"
— "Не так. Сильней. Но это не печалит."
6.
Пришлось вернуться. Аглаида дома.
Слегка свои ушибы пролечив,
Христа усердно поблагодарив,
Что кости уберёг от перелома,
Пришла — легка, как будто невесома.
Иголки, нитки, ткани прихватив,
Продолжила хозяйственный мотив —
Нести сюда все краски окоёма.
И раз пятнадцать длинная игла
Ей остриё под ноготь завела.
И Аглаида плакала: — "Страдалец!
Как Бонифацию умерить боль?.."
А как бы он тут поступил с тобой?
Он сто пятнадцать раз целует палец.
7.
Работы для патрицианок где бы
Найти такой, чтоб сладить, как плебей?..
Очаг исполнен мстительных огней,
Чтоб Аглаиду выпечь вместо хлеба.
Вот так и вышло, жутко и нелепо:
Посудина с густой похлёбкой в ней
Уж слишком тяжела, и до дверей
Аглая не дошла. А крик до неба
Не от неё, обваренной, взлетел.
Она молчала, бледная, как мел...
Рабыни громко госпожу жалели.
Омыли, маслом смазали ожог.
— "Не плачьте, милые, всё хорошо,
Сама дойду я до своей постели."
8.
Забылась полусном, и вдруг такое:
На потолке, где серый барельеф
(От горести ослепнув, онемев,
Под парусом Эней бежит из Трои), —
Сверкает изваяние резное,
Там ангел молвит слово нараспев:
— "Он сделал это...» — Боль, тоска и гнев
Впились Аглае в сердце. — «Остальное
Уже не важно. Всё. Конец. Погиб.
И я умру.» — Уже не голос — хрип.
— «Ты соберись. Езжай ему навстречу
И встреть с почётом. Всякий грех стереть
Поможет это. Позже умереть
Успеешь ты. А встреча душу лечит."
9.
Потом перед распятьем Аглаида
Молилась до утра: упрёки, плач...
К утру смирилась — Бог нам лучший врач.
Счастливчику потребна панихида,
И будет церковь в честь него открыта.
Ты каменщиков этим озадачь,
И лучше греков. Нужен и толмач,
И закупить побольше доломита.
Железом раскалилась — добела.
Распоряженья людям раздала
И созвала всех клириков верховных,
Чтоб пышною процессией встречать
Любимого. Заплакала опять,
Как отвлеклась от важных дел церковных.
10.
Воротами, как горлышком кувшина
Стена Аврелиана[sup]28[/sup] пронзена.
Течёт народ с утра и допоздна.
Нечасто здесь триумф простолюдина,
Но вовсе никогда — христианина,
Скорее честь разбойнику со дна
Трущоб крысиных будет отдана...
А я приму раба как господина!
За деньги плакать нужно ли ему?
Рабы рыдают так, что не уйму.
Его любили всюду: дома, в храме,
На улицах и где бы ни бывал.
И даже смерть не била наповал,
Замучила за дальними горами.
11.
Честнόе человечества зерцало:
Зеваки собирались для потех,
Им всё едино — доблесть или грех...
Обоз приблизился, как солнце встало.
Ничком на камень Аглаида пала...
Едины пораженье и успех...
Так две фигуры обогнали всех —
И горе в них, и радость в них пылала.
— "Казните нас хоть прямо здесь, в пыли!
Счастливчика мы не уберегли...
Чудовищными казнями пытали,
Но он все выдержал. Велик Христос!
Там христианству клятву произнёс
Любой в толпе, и многие страдали."
12.
Торжественно вошёл кортеж в ворота,
Пристойно и по городу прошёл –
Не слишком длинен, вовсе не тяжёл,
С молитвами и пением. И кто-то
Взглянув, вскричал: — "Он жив, сражён дремотой!"
И люди все отодвигали шёлк,
Смотрели, звали: — "Эй, проснись, дружок!"
Не просыпался. Словно ждал кого-то.
У входа в дом Аглая подошла
И нежно за руку его взяла,
Поправила на вороте тунику.
— "Привет тебе, мой милый, мой святой!
Ты стал моей молитвой, был — мечтой...
Я заждалась, входи, ты тут владыка!"
13.
На поминальной трапезе просили
О случаях дорожных рассказать.
Здесь были все: духовники и знать,
Друзья-простолюдины тоже были,
А также все рабы и все рабыни
Из дома Аглаиды. Привечать
Пришлось соседских тоже. И опять,
Опять повествовали о чужбине.
Триарис и Бракай взахлёб, в слезах
Рассказывали всем о чудесах,
Которые проделал Вонифатий.
Он дал больным недуги победить,
Горюющим обиды отпустить,
А неродящим — благостных зачатий.
14.
Далмация — нагорье, словно пояс —
Идти три дня, и каждый час дрожит
В пути прохожий... Сколько их лежит,
Навеки у дороги упокоясь.
Нас много, но ведь мы воюем, строясь,
А тут проход меж скалами прошит.
Легко далмат нам голову мозжит
С вершины, ни о чём не беспокоясь.
Имперцы обижают христиан?
Но и не только. Каждый ветеран
Надел здесь после службы получает.
Земля чужая, полная врагов...
Легионеров бывших путь таков —
Война вокруг и длится, не кончаясь.
15.
Ещё мы не пришли в края далматов,
Легионеры встретили обоз,
И тем мы избежали всех угроз,
Хотя, признаться, было страшновато.
Но до Босфора — ни одной преграды,
О коей стоило сказать всерьёз.
Счастливчик много денег им принёс,
Они и новой встрече были рады.
Мы на обратном встретились пути
с отрядом человек из десяти.
Они отдали две монеты страже
Из мансио, чтоб выслали гонца —
На лошади проворного юнца —
Предупредить о возвращенье нашем.
16.
Мы тоже рады снова встретить братство:
— "Ты всё ещё, дружище, холостой?"
— "А скалы обросли лозой витой?"
— "А как узнали, что пора вам драться?"
— "С предупрежденьем можно не стараться:
Молва быстра, а мы — народ простой."
— "От старости не лечит ваш святой?"
— "Бракай, Тиарис здесь, где Бонифаций?"
Легионерам показали гроб.
Легионеры плакали взахлёб,
А мы рассказывали: что, откуда...
«Не предлагай такое мне, судья,
Христианин, пусть не безгрешный, я»...
Ну, а потом... А дальше было чудо!
17.
Один припал к святому. Словно стебель
С цветком, на шее голова тряслась,
Так он рыдал. И нет, не напоказ,
В тот раз с легионерами он не был,
Свидетельствовать может даже небо —
Счастливчика он видит первый раз.
— "Неужто мой рассказ его потряс?"
— "Он чтил Христа, не Зевса[sup]29[/sup] и не Феба[sup]30[/sup].
Таких в когорте было только пять.
Их к жертвоприношенью принуждать
Пытались по приказу примипила[sup]31[/sup].
Он согласился. Остальные — нет.
И в пытках умерли. Вот жив атлет,
Но, видно, совесть воина сгубила."
18.
— "На поле боя в храбрости он первый.
И смерти не боялся никогда.
Но умереть от пыток... За Христа...
Смерть неказиста, несмотря на веру."
— "Он потому не следовал примеру
Товарищей, что вера не тверда!"
— "Откуда сожаления тогда?
И кто же знает нашей веры меру?"
— "Предатель должен голову сложить,
Не заступайся... Я не должен жить,
Покрытый несмываемым позором..."
Тут Бонифаций произнёс: — "Живи!
Господь тебя простил в Своей любви!» —
И ласковым его утешил взором.
19.
Задумчивы, притихли люди в доме.
Потом прощались. И тогда взвилось
От рыжих, словно огненных, волос
Сияние. А сам святой — как в дрёме,
Не мёртв, а жив, и дух его огромен,
Заполнил всё и вся уже, но рос,
И на востоке небо напряглось
И выпустило солнышко — в короне.
Рабов Аглая отпустила спать,
Сама ушла к Счастливчику опять —
Побыть наедине и, может, плакать,
Но просидела с милым просто так.
В молчанье этом — самый добрый знак
И бесконечная, невиданная благость.
20.
Они потом совсем не расставались,
Пока в имении не вырос храм[sup]32[/sup] —
Красивый, светлый, всем открыт ветрам,
Где упокоился святой страдалец.
На мученика люди полагались —
Молились по утрам и вечерам.
Он помогал, подобно докторам:
Кому-то бок лечил, кому-то палец,
И силою могучей от небес
Из человека изгонялся бес,
Исполнились прошения людские.
И Аглаида праведно жила,
Спокойствие и радость обрела,
И подвиги свершила, но другие.
21.
Рабов освободила Аглаида,
Имущество и деньги раздала,
А потому при бедности стола
Сильнее стала, чем кариатида,
Не обижала никого сердито,
Как встарь, в труде умела и мила...
Но всё-таки от мира отошла
И восемнадцать лет жила закрыто.
Она смогла греховность побороть,
И Праведной забрал её Господь.
Похоронили Аглаиду вместе
С её рабом любимым прямо тут.
Пусть все тысячелетия пройдут —
Любовь жива лишь в совести и чести.

Послесловие от автора

Вам кажется, что повесть не закрыта?
Попробуйте ток времени сдержать,
Сквозь память, как сквозь пальцы, пробежать
Ни звука не терять, ни колорита.
Святые Вонифатий, Аглаида!
Простите за помятую тетрадь.
К чему аршин вам в Космосе и пядь,
И то, чем измеряются орбиты?
Вас поминают храмы в Новый год,
И наш богобоязненный народ
Узнает Третий век, порядок Тарский,
Кого судьба послушать привела
Иль ночью тридцать первого числа[sup]33[/sup],
Иль службу утром в первый день январский.

История прекрасна в эту пору!
Забыта мысль — застыл ли холодец,
Поскольку пост, о чём же ты, глупец,
Заботишься, уйми себя, обжору,
Диете доверяй и тренажёру...
Не то, не то! Почувствуй, наконец,
Как в горле охлаждается свинец...
К последнему готов ли приговору?..
И холодец застыл, и водки всклень,
И тучным будет новогодний день,
А вот в душе привычная разруха.
Так лучше ты сегодня заготовь,
Как Вонифатий, жертвенность, любовь
Отца и Сына и Святаго Духа!


[sup]1[/sup] Когда слышимый голос затихает, письмо остается написанным. (лат)
[sup]2[/sup] В 629 году, через полторы сотни лет после падения Римской империи
и спустя почти триста сорок лет после описываемых здесь событий, византийцы
перешли на греческий алфавит, с тех пор Бонифаций стал Вонифатием.
[sup]3[/sup] Христиане выкупали останки святых мучеников, чтобы с почитанием
их похоронить. Святые помогали этим добрым людям, направляли их путь, творили чудеса.
[sup]4[/sup] Гай Аврелий Валерий Диоклетиан (имя при рождении — Диокл;
22 декабря 244 года, Далмация — 3 декабря 311 года, Салона) — римский император.
[sup]5[/sup] По некоторым сведениям отец святой праведной Аглаиды Анания был
градоначальником Рима.
[sup]6[/sup] В римских театрах тех лет актрисами были женщины.
[sup]7[/sup] Bracae — штаны (лат.)
[sup]8[/sup] Римляне — народ гордый, ничего из культуры завоёванных земель не брал,
даже греческие сандалии воспринимались с осуждением, а уж варварские штаны — тем более.
В холода предпочтительнее было обернуть полотном каждую ногу.
[sup]9[/sup] Лукиан (ок. 120 г. н. э. – после 180 г.) – древнегреческий сатирик.
[sup]10[/sup] Тарс — город Аданского вилайета в Малой Азии (Азиатской Турции),
в древности был главным городом Киликии. Родина апостола Павла.
[sup]11[/sup] Гомер – древнегреческий поэт-сказитель, собиратель легенд,
автор «Илиады» и «Одиссеи».
[sup]12[/sup] Апулия – южный регион Италии. Бонифаций двинулся в обход —
по суше, почти на тысячу километров путь длиннее.
[sup]13[/sup] Траянова дорога — римская дорога, построенная императором
Траяном в 109 году от Рима до Брундизия.
[sup]14[/sup] Брундизий — ныне Бриндизи, портовый город в античной Калабрии
на адриатическом побережье Италии.
[sup]15[/sup] Аквилея — в древности большой и знаменитый город венетов
в Северной Италии.
[sup]16[/sup] Имеется в виду Босфор.
[sup]17[/sup] Securus — беззаботный, безмятежный, спокойный, безопасный
[sup]18[/sup] Имеются в виду далматы.
[sup]19[/sup] Босфор — Коровий Брод (миф об оводе и возлюбленной Зевса Ио)
[sup]20[/sup] Mansio – пристанище, постоялый двор, обустроены на расстоянии
дневного перехода по римским дорогам.
[sup]21[/sup] Савл был гонителем христиан, но в один миг уверовал во Христа
и стал Его апостолом.
[sup]22[/sup] Bonifacius — благая судьба (лат.), отсюда — Везунчик или Счастливчик.
[sup]23[/sup] Переход Цезаря через Рубикон — важнейшее из событий, начало
гражданской войны между Цезарем и Помпеем в 49 году до н.э.
[sup]24[/sup] Κομενταρήσιος (комментарисий) — смотритель тюрьмы, судебный
секретарь, исполняющий разнообразные поручения судейства (греч.)
[sup]25[/sup] Святой мученик Вонифатий отошёл ко Господу 19 декабря 290 года.
[sup]26[/sup] Aesculapius — в древнеримской мифологии бог медицины.
[sup]27[/sup] Гай Ма́рий (лат. Gaius Marius; 158/157 — 13 января 86 года до н. э.) —
древнеримский полководец и государственный деятель.
[sup]28[/sup] Городская стена Аврелиана — защита Древнего Рима от врагов:
12 км фортификационных укреплений опоясали город.
[sup]29[/sup] Зевс — бог грома и молний в древнегреческой мифологии.
[sup]30[/sup] Феб — одно из имён Аполлона, в греческой мифологии.
[sup]31[/sup] Примипил — главный центурион легиона.
[sup]32[/sup] Теперь на Авкентинском холме в Риме, где были положены под престолом
нижнего древнего храма мощи святого мученика Вонифатия, а рядом похоронена святая
праведная Аглаида, за полторы тысячи лет практически всё много раз было перестроено.
Самое важное — спустя век после основания церкви около храма проживал сенатор Евфимиан,
отец Алексия человека Божия (мать святого Алексия звали тоже Аглаидой).
Ныне эта церковь — Базилика Святых Бонифация и Алексия.
[sup]33[/sup] 1 января — память Святого мученика Вонифатия и праведной Аглаиды.