- Не забудьте, что у вас праздничное дежурство, – на прощанье директор так улыбается, что полностью оправдывает полученное от благодарных учащихся прозвище: Генератор Положительных Эмоций.
- Забуду обязательно! – иначе отвечать в нашей школе просто не принято.
- Вот и хорошо! – этой жизнерадостной репликой шеф привычно украшает любую ситуацию, от плюса до минуса. – Счастливо оставаться!
О дежурстве я, конечно, не забыла: припасла полкило денег на дискотечный буфет и пачку сигарет как, к сожалению, человек курящий. Но до назначенного времени ещё как минимум два часа, даже если учесть, что юные леди явятся заблаговременно для усугубления косметического слоя на очаровательно свежих и упругих щёчках.
Снимаю новую брошюру со стенда, чтобы определить, за что сотрудники методических кабинетов получают повышенную заработную плату. К тому же, это не самый бездарный способ убить время...

...Дискотека идет своим чередом, а я иду своим – в школьный буфет под спортивным названием «Двойка». Буфетчиками (или барменами – как будет угодно) трудятся всегда по двое старшеклассников, каждый месяц сменяясь по графику. Таким образом, мы посягаем на их возрастной идеализм посредством столь изощрённой производственной практики. И успешно. По крайней мере не помню, чтобы «Двойка» прогорала. Уже через месяц после внедрения этой формы приобщения к труду на буфетной стене заиграл фломастерный девиз:

«ЗАКОН, ПРОДАВЕЦ, ВСЕГДА ПОЧИТАЙ:
СНАЧАЛА ОБВЕСЬ, ПОТОМ ОБСЧИТАЙ!»

А сегодня должны работать мои – Рыжка и Булочка. Рыжка наверняка сачкует. Значит, Булочка. Точно! Классный руководитель, где слово «классный» само по себе неплохой каламбур.
- Ну, как торговля?
- Помаленьку. – Уж больно нерадостно.
- Чем кормим?
- Только поим уже. Коктейлем.
- Ну! Значит, торговля процветает?
- Вот мороженое, если хотите.
- Хочу. А для коктейлей-то мороженого хватит?
- Да хватит! Не бойтесь.
- Тогда приготовь и мне стаканчик. Только взбей получше, как я люблю.
- Сейчас, – усиленно драит стойку.
- Сегодня здесь хорошо. Пусто. А обычно не протолкнешься.
- Да кончилось уже всё.
- Обидел кто?..
- С чего вы взяли? – драит с утроенным усердием.
- Ну-ка, оставь тряпку на минутку. Давай выкладывай, что стряслось.
- Ничего, – ответ категоричен, и я отступаю.
Доедаю мороженое, кладу свою самую большую денежку на блюдце. Она поспешно насыпает сдачу. Что-то многовато.
- Сколько стоит мороженое?
- А что?
- А то. Считай лучше, кулема.
- Вот... еще... – добавляет немного мелочи.
- А теперь пересчитай, что у нас на блюдечке...
Считает. Пересчитывает. Снова поднимает глаза:
- На два больше...
- Больше, чем что?
- Чем было...
Утверждаюсь в мысли, что с ней сегодня не все в порядке.
- А вот и я! На танцульках такая скушность... – это Рыжка.
Очень кстати.
- Нагулялась?.. Теперь отпусти подружку туда же. Иди, Виточка, проветрись, а ты, Оля, обсчитай меня, пожалуйста.
- Это чьи монеты?
- Мои. Вычти за мороженое.
- И все?! Как же вы без своего коктейля обошлись сегодня?
- Как раз хотела попросить.
- С удовольствием. Остальные деньги чьи?
- Ваши. Вита ошиблась.
- Ага, ошибется она! Взятку хотела сунуть. И тут пожадничала. Два рубля разве деньги?
- Не болтай глупостей. Сделай коктейль на остальные.
- Это нетрудно – на остальные. Как раз полтора.
- Один с четвертью! Иначе расценю как взятку, имей в виду, – бью её тем же орудием.
- Смешнота! Мелкость...

«Смешнота», «грустность», «скушность» – из обалдизмов Рыжки. «А что, – возмущается она в ответ на замечания, – неологизмы, изготовленные при помощи архаизмов – моя фирменная словесная консистенция!» И поспорь с ней!
А Булочка все не уходит.
- Хочешь коктейля, Несмеяна? – угощаю от всего сердца, вернее, от всего кошелька.
- Ну, вот! Я тут, понимаете ли, для любимой учительницы намесила всяких вкусностей, речами сладкими ублажаю, бесплатными притом. И никто меня не угостит! Вот какова ценнота моего рвения и мечения!.. Булка, брось тряпку! — Рыжка, балагуря, пощипывает Булочку и подталкивает ее куда-то в угол. – Можно, мы отойдем на пару минут? Булочка вышептаться хочет.
- Вышепчи-ка мне, – задаю все тот же вопрос, – отчего она такая кислая сегодня?
- Гуманизмы мучат, отчего же ещё. Принца жалко, – смеется Рыжка.
- Что ж, причина вполне уважительная, – пресекаю цинизм в зародыше.
- Слишком для нее нехарактерно. Съела что-нибудь, наверное.
- Шепчитесь спокойно, я ухожу. Спасибо за угощение.
Я в очередной и, напрасно надеясь, что в последний раз обхожу все укромные уголки здания. Кажется, все тихо. В раздевалках массово одеваются желающие отойти от школьного праздника. До окончания детского времени остается совсем чуть-чуть.
- Можно нам еще ненамного остаться?.. Ну, пожалуйста!
— Ненамного можно, – удаляюсь к своей излюбленной каморке, чтобы покурить, слушая музыку, доносящуюся пополам с визгом безутешных поклонников В. Цоя.
Но перед каморкой засада.
- Что ты хочешь, дорогая? – тон мой не строг, но и не слишком располагает к просьбам. – Понимаю, что старшие остались, а вот тебе уже пора.
- Как вы себя чувствуете? – вопрос задан хороший, но явно неспроста.
- Неплохо, а что?
- Спать хочется?
- Да нет. Я и дома бы еще не спала – мало ли занятий.
- Странно. Значит, вы нас обманули.
- Как?! В чем?!
- Ну, что вы никогда таблеток не едите.
- Действительно, «не ем». У меня аллергия на лекарства.
- Значит, они должны на вас быстро и сильно действовать.
- Так я их не ела!
- Ели!
- Ты что-то путаешь, – пытаюсь отстранить от себя назойливое создание.
- Не путаю. Я сама принесла снотворные таблетки, чтобы их подмешали вам в коктейль. И вы это пили. Я видела.
- Но зачем?
- Вы уснете, а мы будем праздновать до утра.
- Ты понимаешь, что я могу умереть? – хватаю девчонку за руку.
- Если вы и умрете, то не от таблеток, а от никотина.
И тут моя рука чётко реагирует на прямосмотрящие наглые глаза. Она ещё что-то кричит в мою спину, а я вхожу в каморку, покусывая до крови руку, ударившую ребенка...
Теперь придется покинуть школу.
«Вот и хорошо!» – внутренний голос откликается почему-то голосом горячо уважаемого шефа.
Забываю даже покурить. Думать обо всем этом не то, что не хочется, а не можется. А, пусть делают, что хотят. Буду спать, если уж мне в этом помогли... Снимаю туфли, колготки, вязаный блузон и устраиваюсь на диванчике. Пытаюсь заснуть резко, без зевков и потягивания. Не уверена, что получится. Моментами проваливаюсь в сон, ныряю, тут же выныривая. Гнетут служебные обязанности. Иду их выполнять, почти без отрыва от сновидений. Изо всех классов доносятся подозрительные шумы.
Заглянув в первые два... решаю, что в остальные заглядывать не нужно. В бассейне происходят заплывы смешанных составов, как по полу, так и по возрасту, зато при единой форме одежды.
Знала, что будет нечто подобное, но все же... На душе гнусно. Ощущаю собственное педагогическое бессилие и полную апатию ко всему. Вхожу в ближайшую раздевалку. На живописных кучах брошенной на пол одежды кто-то спит, упав ничком. Поза спящего настолько удобна и таким дышит спокойствием, что хочется тоже прилечь, причем немедленно, что я и делаю. Отсутствие мыслей странно примиряет и уравновешивает с окружающим. Наблюдаю в открытой двери цветной потолок бассейна и бегающие на нем светлые блики от воды под аккомпанемент звонких детских голосов – музыки самой любимой, самой гармоничной, никогда не надоедающей. Суетиться не хочется и не нужно. Но почему неподвижен тот, лежащий по соседству? Ни разу не пошевелился? Буквально заставляю себя отодрать руку от пола для того, чтобы почувствовать гладкую холодность тела. Труп!!!
- Вот и хорошо! – снова откликается внутренний голос. – Скоро здесь будет два трупа.
Очень хочется потянуться: сначала руками, потом каждой ногой, а напоследок всеми конечностями одновременно, вытягивая позвоночник. Но самые простые желания живут теперь так далеко, как недостижимые мечты.
Желудок бунтует. Если не дышать – легче. Дышу осторожно. Тошнота уходит, оставив во рту привкус медной копейки, но пока я с ней боролась, сердце остановилось. Долго, очень долго я лежу без сердца, не умерев. После этого приходит самое страшное. Судороги ломают и выкручивают суставы при полной неподвижности, при невозможности движения, затем почти все тело одновременно вдруг резко отрывается от пола, звучит сочный удар о кафель: «шмяк!», а сердце заявляет о себе громко и нахально. Каскады бешеных ритмов прерываются внезапными длительными паузами. Судороги продолжаются, как извращенная мечта о потягивании, пока тысячу, миллион раз не отрекаюсь от этой идиотской мечты, пока не перестаю ощущать себя в окружающем мире.
Очнулась от осторожных подергиваний за руку. Мальчик-труп безуспешно пытается освободить себя. Сначала испытываю тихий ужас – влияние непереваренных шедевров Голливуда... Вот как. Он жив!
- Вот и хорошо! – говорю себе я. – На остальное от души наплевать.
Показываю глазами, что дёргать меня больше не следует. Слушается. Отцепляет мои пальцы по одному, с большим трудом. Отцепившись, вмиг исчезает.
Я начинаю слабо различать краски, звуки и запахи. Вся одежда, лежавшая подо мной и рядом, исчезла неизвестно когда. Очень трудно согреться на голом плиточном полу. Тело оживает постепенно, поэтому между желанием прогуляться и хотя бы частичным осуществлением его проходит целая вечность.
И вот я иду, вернее, бреду, нет, тащусь на деревянных негнущихся ногах туда, на звуки, не умершие еще в пределах школы. Там они, свои, родные, воспитанные... Но успеваю рассмотреть лишь видения, тающие вдалеке. Наверное, мое появление в такой час внушает ужас.
А, нет. От одной группы отделяются фигуры и направляются ко мне. Я стараюсь быстро идти навстречу, сердце моё ликует и бьётся слишком резво.
- Простите нас, что мы так долго здесь задержались.
- Вас не было, и нам никто не напомнил.
- Вы не будете нас предавать администрации?
- Снотворное... нельзя... умерла... воскресла... – кое-что удается даже произнести.
- Чтобы нас прогнать? Самое время!
- Может, вам помочь? Классы проветрить...
Это говорится, кося глазом на оставшийся в стороне выводок, нетерпеливо ждущий.
- А может, мы пойдем?.. Спать уже хочется...
- Родители впишут по первое число.
- Давайте хоть свет везде выключим. – Выводок с гиком рассыпается по школе.
Пока я добредаю до своей каморки, вокруг становится удивительно тихо и темно.
Ищу одежду. Её нет. Где мои вязанные три года назад колготы, великолепные независимо от стажа? Даже босиком приятнее, так непривычен холод кожаных башмаков. Тяжелые. Просторные. Но мои, это точно. Просыпается последним чувство юмора. Я, как могла, рассмеялась, найдя вместо моей, в два пальца толщины блузы — чью-то хлипкую синтетическую кофточку. Но делать нечего. Напяливаю на себя. Сажусь отдохнуть перед уходом...
И слышу деликатный стук в двери:
- Есть тут живность?.. Живущие, ау!..
Открываю глаза. В дверях улыбается румяная Булочка и блестит озорными глазами Рыжка.
- Мы пришли!.. Пора открывать буфет!.. Через полчаса начало дискотеки!..
- Что-о-о?! – рвусь вперед, зацепившись чужой кофтой за стул и дергаясь: – Да пошли вы все... – мат вылетает легко, смачно, вовремя, несмотря на первый раз в жизни.
Пытаюсь освободиться от кофты, не снимая её со стула, и тут окончательно просыпаюсь... На мне — моя блуза. Ее так просто не снимешь.
- Вы спали?.. У вас на лице такая грустность... – глаза у обеих озабочены, но достаточно безмятежны, чтобы помочь мне сориентироваться между сном и явью.
Из-под Булочкиной подмышки вдруг возникает лукавое личико, при виде которого я заметно вздрагиваю.
- А можно вас попросить?.. Если бы кто другой дежурил, мы бы никогда... Там, на улице, наш класс... Разрешите нам тоже попраздновать, хоть немножко... Пожалуйста!..
- И правда. Пусть салаги попрыгают. Мы за ними последим – подшефные всё же.
- Ну что вам стоит?..

Что мне стоит?!
Ещё не утро. Ещё даже не вечер. Боюсь до солнышка не дожить.
Поэтому говорю:
- Вот и хорошо! Берите ключи. Празднуйте. Развлекайтесь.
- А у вас книжка упала.

И снова у меня в руках брошюра о воспитании подростков.