- ...Вы же все тут суки! Су-уки! - завизжал Еврипид, пятясь к колонне. Матрос хотел врезать ему прикладом раздолбанной трехлинейки, но промахнулся и угодил по гладкому мрамору. Приклад крякнул и с веселым треском разлетелся на куски.
- Ах, ты, блядина! – огорченно взревел бескозырник, разглядывая жалкие обломки грозного доселе оружия, – Ну, ты, Еврипидор, ответишь мне сейчас за порчу революционного имущества!
Но поэт, подхватив руками полы хитона, уже нёсся в прохладную темень храма. Второй матрос выхватил чудовищный маузер и попытался поймать его на мушку, но прихотливо бессистемное расположение колонн делало этот замысел нереальным. Он все же выстрелил наугад, и пуля, хитро отрикошетив, чмокнулась в живот товарищу. Напарник, недоуменно матерясь, рухнул на каменные плиты. Ещё не понимая, что происходит, новый Робин Гуд шмальнул второй раз, и пуля опять бумерангом вернулась, попав в висевшую у него на поясном ремне гранату. Раздавшийся взрыв прозвучал, как салют в честь благополучного освобождения Еврипида от смертельной опасности. А он, ничего не зная, продолжал, как олень, мчаться, скинув на ходу для скорости сандалии и хитон. Достигнув полного мрака и окончательно перестав ориентироваться, беглец с размаху влетел лбом в очередную колонну и свалился без сознания.
Раненый в живот матрос пришел в себя и негнущимися пальцами попытался скрутить козью ногу.
- Убёг, гаденыш, - бормотал он, с изумлением рассматривая кровавую требуху, оставшуюся от приятеля, - но за нас отомстят! Потомки ещё скажут нам спа..., – и краснофлотец ушел из жизни, не успев докурить последней самокрутки.
Через некоторое время из чрева храма выползла хмурая гидра контрреволюции и, смачно чавкая, подъела останки матросского пикета. Когда она, вылизав всё до блеска, скрылась, ничто уже больше не напоминало о недавно разыгравшейся трагедии, если не считать нескольких небольших сколов и трещин на мраморных зеркалах античных колонн.