«Второе лицо» / Gala
А студент-театровед – это существо, обязанное «отсматривать» (так это у них называлось) все театральные премьеры, не говоря уже о текущем театральном репертуаре, гастрольных спектаклях и прочих событиях, имеющих отношение к театру.
А для того, чтобы студент-театровед мог осуществить свои обязанности, ему полагались (официально или полуофициально) контрамарки. По контрамаркам эти самые студенты могли попасть почти на все театральные мероприятия. Исключение составляли самые «дефицитные», вроде особо престижных «привозных» спектаклей или премьер в тех ленинградских театрах (вроде гремевших в те времена «Горьковского» или театра им. Ленсовета), куда и на обычный-то спектакль «рядовые» театралы добывали билеты в ночных очередях за месяц до грядущего «события». Но и в этих «особых» случаях студенты-театроведы как-то умудрялись «просачиваться» на самые интересные мероприятия.
Но вернемся к контрамаркам. Эта бумажка, часто написанная от руки, всего лишь давала право войти в театральный зал. Изредка контрамарки были с местами, но, как правило, это случалось лишь на давно идущих или слабых спектаклях. А если учесть, что в описываемые времена большинство ленинградских театров было на подъеме (а какие актеры тогда «запросто» выходили на сцену: в БДТ – Владислав Стржельчик, Ефим Копелян, Кирилл Лавров, Евгений Лебедев, Татьяна Доронина, довольно молодые еще Юрский и Басилашвили, в «Ленсовета» – Алиса Фрейндлих, Анатолий Равикович, молоденький Михаил Боярский, в «Комиссаржевке» – великолепный Ландграф … и прочая, и прочая, и прочая…)… Короче, как вы понимаете, найти сидячее место в зале «контрамарочнику» удавалось не всегда. Но это мелочи. Для меня важнее было одно прекрасное свойство контрамарки: обычно ее давали «на два лица». А, выйдя замуж за будущего театроведа, я автоматически превращалась в это самое «второе лицо», что меня, любительницу театра, ничуть не огорчало.
Не могу сказать, что я «отсматривала» все, что положено было «отсмотреть» будущему (а позднее – состоявшемуся) театроведу. Ни времени, ни желания для такого «гиперактивного» посещения театра у меня не было. Но много интересных театральных впечатлений все-таки выпало на мою долю. Спектакли, капустники, встречи с актерами, путешествия в «закулисье» – кое-что запомнилось надолго, другое со временем выветрилось из памяти. Об одном из ярких впечатлений, связанных с театром, я хочу рассказать.
Однажды попали мы с мужем на «дефицитный» спектакль. В зале, как говорится, «яблоку негде было упасть», а уж о том, чтобы безбилетному зрителю присесть – не могло быть и речи. Люди стояли в проходах, за креслами последнего ряда, вдоль стен. У одной из стен встали и мы. Но… Дело осложнялось тем, что я была тогда «глубоко беременна». А основные признаки беременности, как сказал, по слухам, один студент-медик на экзамене, это «большой живот и тонкие ноги». Вот и представьте, как проблематично удержать большой живот на тонких ногах в течение целого спектакля в душном зале, прислонившись к стене. На всякий случай, мы выбрали место поближе к двери, ведущей в фойе. Мало ли что!
Итак, стоим мы в переполненном зале у стеночки, вблизи двери, а в эту дверь входят зрители. И вдруг среди них мы видим одну из преподавательниц Театрального института – Веру Викторовну Иванову. И она нас видит. Здороваемся. В.В. спрашивает, где мы сидим (странный вопрос, не правда ли?). Растерянно отвечаем: «Здесь!». Мгновенная оценка ситуации, повелительный жест в сторону моего мужа («Так, ты стой здесь!»), другой жест – в мою сторону («Ты иди со мной!») – и…
И, не тратя времени на дальнейшие разговоры, В.В., не оглядываясь, «поплыла» в зал.
А надо вам сказать, что Вера Викторовна Иванова была человеком замечательным (к сожалению, БЫЛА, несколько лет назад ее не стало). Так вот. Женщина с весьма невыигрышной грубовато-простоватой внешностью, но умница необыкновенная, Вера Викторовна Иванова говорила о себе: «При такой фамилии мне ничего не оставалось, как сделать себе имя». И она его сделала. К тому времени, о котором идет речь, В.В. стала известным и почитаемым театральным критиком, ее статей ждали и боялись, причем не только в Ленинграде. «Театральные люди» города, услышав: «Вера Викторовна сказала», или «Вере Викторовне не понравилось» или наоборот, «понравилось», – знали, о ком идет речь. К ее нелицеприятному мнению прислушивались, ее вниманием гордились, «мэтры» приглашали ее на просмотры своих спектаклей, студенты ее обожали, хоть и побаивались ее требовательности и острого языка.
И вот эта самая В.В. с обычным своим достоинством (некоторые считали – высокомерием) шествовала сейчас в направлении сцены, беспрестанно кивая направо и налево приветствовавшим ее представителям театрального «бомонда». А я шла следом за ней, как ослик на веревочке, неся перед собой под широким платьем кого-то из своих будущих сыновей (кого именно – не помню, оба они в период своего внутриутробного развития невольно становились завзятыми театралами). Наконец, В.В. свернула во второй или третий ряд партера и двинулась к середине этого ряда, продолжая отвечать на приветствия. Дошла до своего места, приготовилась сесть (жест в мою сторону, «повелевающий» сесть рядом). И в это время я увидела, как с соседнего с ней кресла поднимается, чтобы поздороваться с Верой Викторовной, САМ… (наверно, у меня в этот момент был ужасно глупый и потрясенный вид, но кого это тогда интересовало…)
итак, с соседнего кресла приподнимается САМ Георгий Александрович Товстоногов, галантно прикладывается к ручке моей «благодетельницы», и они начинают оживленно болтать «о своем, о театральном»…
Как выяснилось позже, мне тогда досталось место какой-то приятельницы Веры Викторовны, которая почему-то не смогла быть на спектакле. А мой муж – будущий театровед – мог мне только позавидовать: еще бы, пока он стоял у стенки, я сидела почти рядом с живым классиком! Но что делать, если беременной оказалась я, а не он!
Смешно (и, наверно, стыдно!), но я «в упор не помню», что же за «дефицитное» зрелище развернулось передо мной в тот вечер на сцене! Видимо, так потрясла меня эта неожиданная близость к ВЕЛИКОМУ, ощущение сопричастности чему-то высшему, привычно обожаемому и уважаемому издали. И именно это ощущение почтительного восторга осталось главным моим воспоминанием о том вечере в театре. А спектакль…я забыла! Увы! Я же не театровед, а так – «второе лицо»!
Хотя сейчас, с позиции времени, я склонна простить такую «забывчивость» восторженной девчонке, какой, по сути, я и была тогда (хотя, конечно, считала себя взрослым серьезным человеком). Простите же ее и вы, если сможете…
---------------------------------------------------------------------
P.S. После того, как с этим рассказом познакомилась одна юная читательница, которая, как оказалось, не знала, кто такой Г.А.Товстоногов, я решила добавить краткие пояснения.
1.Горьковский театр, он же БДТ – это Ленинградский академический Большой драматический театр им. М.Горького (ныне – им. Г.А.Товстоногова ).
2.Театр им.Ленсовета, он же «Ленсовета» – Ленинградский академический театр им. Ленсовета.
3. «Комиссаржевка» – Ленинградский академический драматический театр им.В.Ф.Комиссаржевской.
4.Товстоногов Георгий Александрович (1915-1989) – гениальный режиссер нашего времени. С 1956 по 1989 г. главный режиссер БДТ им. М. Горького (ныне – им. Г.А.Товстоногова), профессор Ленинградского Института театра, музыки и кинематографии и еще множество всяких званий и регалий. Помимо прочих заслуг, создал в своем театре «звездный ансамбль» актеров – попытаюсь перечислить только тех из них, кого нынешнее поколение знает по фильмам: Павел Луспекаев — «таможня» в фильме «Белое солнце пустыни» и др. роли; Сергей Юрский (Остап Бендер в одной из экранизаций, Груздев в ф. «Место встречи изменить нельзя» и др.); Татьяна Доронина («Мачеха», «Три тополя на Плющихе» и др., ныне глав. режиссер одного из МХАТов в Москве); Кирилл Лавров (множество ролей, из последних – Понтий Пилат в ф. «Мастер и Маргарита» ); Олег Басилашвили (его роли в кино знают все); Ефим Копелян – «голос за кадром» в фильме «17 мгновений весны» и др.).
«Георгий Товстоногов, говорят, не руководил театром, он им жил. Его боялись. Его любили. Под его началом в БДТ была собрана лучшая драматическая труппа страны, для которой он был диктатором. И в то же время, все — в глаза и за глаза, — называли его уменьшительно-ласкательно Гогой». (Цитата)