В книге одной, на вырванной странице
Улыбались и кривились лица.

Разевали рты, таращили глаза:
Что вам дать, ненасытные, что с вас взять?

А то вдруг плясали белым пламенем,
Развевали шуршащим знаменем.

А я не мог, я никак не мог
Ни знамя достать, ни раздуть уголёк.

Ни книгу закрыть, ни окошко открыть,
Ни папиросочку засмолить.

А лица своё продолжали житьё.
А книга пропала. Не было её.

Вечер в окно стучался сам не свой,
С измученной и треснувшей головой.

Как так – не было! Я же её держал!
Трясущимися руками обыскиваю пиджак.

Обшариваю полки. Полки – в тонкой пыли.
Все книги год назад под зонтиками ушли.

Милая, я не выдержу. Слово падает с губ.
Лежит, белое, милое, на кашляющем полу.

В руки возьму тебя, милое. Я забыл – что ты есть?
С тех пор, как ты ушла – мне так бессмысленно здесь.

На подоконнике – самолетик. Испуганный, но живой.
Я вспомнил, я точно вспомнил, что случилось со мной.

Ты забирала книги. И с книгами вышла вся.
Я тайно страничку вырвал. Мне плакать никак нельзя.

Не надо мне плакать. Новая игрушка ко мне пришла.
Самолетная, новая, новая, трепещущая душа...

Лица, отставить кривляние! Я вспомнил, кто я такой.
Я – командир истребителя! В фуражечке голубой.

Это не счастье. Это ответственность, светлый долг.
Пронзаю стрелой как облако, как облако потолок.

И лица все невесомые, бессмертное их число,
Ложатся, как дети сонные, на беленькое крыло...