Эмиль знал, что его приглашают исключительно ради Тины. Тина никогда не повторялась и каждый раз была в центре внимания. Сначала он пытался с этим как-то бороться, потом устал. Эльза суетилась вокруг стола и болтала без умолку. Эти субботние посиделки под названием «гостиная мадам Эльзы» уже сидели у Эмиля в печенках, но не придти он не мог, потому что для Тины это было единственное общество, которое она еще могла себе позволить. За столом собралась та же компания: Герман, художник-студент, которого все называли Гоген, молодая племянница Эльзы, толстый лысый господин, кажется, бухгалтер, каждый раз с новой спутницей, он с Тиной и сама хозяйка дома. На другом конце стола сегодня сидел какой-то новый человек, но Эмилю всматриваться не хотелось. Очередной любовник Эльзы, кто это еще может быть… Как всегда, сначала заговорили о политике. Каждый выпалил очередную чушь, потом встала Тина. Еще до начала ужина она успела опрокинуть бокала три вина, но пока нормально держалась на ногах.
- Единственная партия, заслуживающая внимания, – моя. Мы все – уроды, и достойны только ненависти. – Тина обвела всех уничтожающим взглядом. – И моя партия так и называется: «Партия презрения». Голосуем за победу на выборах!
На Эмиля брызнуло вино из ее бокала, Эльза одобрительно засмеялась, призывая гостей сосредоточить все внимание на Тине.
- Рыба! Попробуйте рыбу! – заворковала она, обведя стол выверенным жеманным жестом.
- Фу, рыба! Ненавижу рыбу, – Тина оперлась на Эмиля и потянулась к блюду вилкой. – Эмми бывает такой же скользкий после страсти. Скользкий и неуловимый. Как этот рыбий глаз.
Наконец, все расхохотались и стали греметь тарелками. Эмиль помог Тине сесть рядом и постарался посмотреть всем в глаза одновременно. Герман дружелюбно подмигнул ему, остальные ели.
Герман был единственным человеком, которого Эмиль считал своим другом, но тот, похоже, об этом и не догадывался. Эмиль был потрясен, как-то увидев собственными глазами, как в спальне Герман повалил Эльзу на пол и начал выворачивать ей руки. Это был просто невиданный поступок, особенно со стороны Германа, – но Эмиль ни на минуту не усомнился в его правильности. Значит, поделом было этой старой шлюхе. Поговаривали, что Эльза обозлилась на Германа еще с тех пор, как всеми силами пыталась затащить его в постель. Герман не поддался, и она стала распускать сплетни, что Герман спит с Гогеном. На это Герман упорно не реагировал, хотя Эльза показывала Тине свои руки в жутких синяках и говорила, что после того, как все расходятся, Герман остается и мучает ее. Потом последовало обвинение в краже. Какое-то чертово ожерелье пропало из ее комода после очередной вечеринки, и она заявила, что видела, как последним из ее спальни, куда все сваливают свои пальто, выходил Герман. После этого Герман месяц не появлялся на их дурацких сборищах, пока Эмиль их не помирил.
Гоген, как всегда, заговорил о живописи, нервно теребя вилку и бросая быстрые взгляды на Германа, явно боясь сказать что-то не то. Когда-то Гоген был оборванцем в неизменной желтой футболке, запачканной то ли красками, то ли кетчупом. Потом у него неведомым образом появилась маленькая мастерская и один, но приличный костюм. Вряд ли ожерелье – его рук дело: он никогда не заходит в спальню к Эльзе. Может, эта мегера не так уж и не права в отношении его и Германа, подумал Эмиль, хотя Герман точно не стал бы содержать его, даже если они… От мыслей его оторвала Тина, которая бросила в толстого лысого господина пучок зелени. Она уже основательно шаталась, и приходилось ее держать. Когда он снова посадил ее на место, его взгляд наткнулся на человека, сидящего напротив. Он смотрел на Эмиля, не мигая, но Эмиля поразило другое… Ему показалось, что он сидит напротив зеркала. Человек был удивительно на него похож. Эмиль подозвал Эльзу:
- Слушай, кто это? Твоя новая жертва?
Эльза посмотрела по направлению его кивка, сделав круглые глаза:
- Где?
Между ними вклинилась Тина.
- Ах ты, мерзавец. Соблазняешь мою лучшую подругу! Я же видела, как ты лез ей под юбку! Все, танцы! Танцы и разврат!
Эльза тут же забыла об Эмиле и бросилась ставить музыку. Бедняжка Тина. Что-то быстро она стала переходить к финалу своего спектакля. Стареет. Тина вышла на середину комнаты и начала танцевать. Это у нее получалось великолепно. В танце она не делала ни одного неверного движения, и каждый раз, когда Тина танцевала для них после ужина, Эмилю казалось, что она только притворяется, что пьяна. Наконец, все захлопали, Тина неловко качнулась, но выпрямилась, скрестила на груди руки и затянула:
- Было восемь печалей у нас.. Было восемь надежд на разврат… Я любила тебя восемь раз… Хотя ты одному был бы рад…
Откуда она брала эти ужасные песни, Эмиль не имел понятия, но каждый раз они становились шлягером до следующей субботы. Тина пила, не переставая, и уже еле стояла на ногах. Эмиль понял, что скоро все кончится, и они поедут домой. Толстый лысый господин сразу бросил свою излишне чопорную даму и уселся на ковер. Тина шатнулась и села на его широкие колени. Из-за стола вышел Гоген, но Тина схватила его за руку и выкрикнула:
- Крепись, малыш! Тебя ждет смерть на заплеванной лестнице!
Эмиль встал и подошел к Тине. Эльза попыталась остановить его, но он посмотрел на нее страшными глазами, и она, дернув плечом, отступила.
- Пойдем домой, – Эмиль подхватил Тину и стащил ее с колен лысого господина.
- Эмми… Жизнь – это мрак… А мы созданы для света… – плакала она ему в плечо.
Он отвел ее в спальню и велел не ложиться, пока он не вытащит из этого вороха их пальто. Тина кивнула, присела на кровать – и мертво опрокинулась на подушку. Опять не успел. Придется ждать час, пока она проспится. В спальне было темно, он на ощупь стал пробираться к выходу, но запутался в чем-то и чуть не упал. Он поднял с пола плащ Тины и со злости хотел искромсать его на куски, но обернулся на нее, и его захватила какая-то сладкая волна безысходности. Он подошел и накрыл Тину плащом.
После спальни в гостиной было нестерпимо светло и душно. Перед ним возникло размалеванное лицо Эльзы. После выпитого вина у нее почему-то всегда текла тушь, а помада оставалась только по краям губ.
- Как она? – спросила Эльза, и ему захотелось затушить об нее сигарету.
К ним подошел Герман, и Эльза, фыркнув на обоих, тут же ретировалась.
Герман проводил ее взглядом и улыбнулся:
- Наша мегера опять к тебе пристает? Знаешь, еще когда она была содержательницей борделя, то нередко…
Эмиль впервые за вечер рассмеялся. Он испытывал к Герману невыразимую теплоту. Герман всегда восхищал его. Всем. Эмилю хотелось по-человечески сблизиться с ним, даже просто иметь право похлопать его по плечу, но Герман всегда и всех держал на почтительном расстоянии. Кроме, пожалуй, Гогена, – мрачно подумал про себя Эмиль, но тут же одернул себя за такой, даже мысленный, тон по отношению к нему. Эмилю так хотелось посидеть с ним в баре, рассказать о себе, объяснить, что он – единственное, что есть у Тины, что он не может ее бросить, и она совсем не такая, когда они наедине… что ему все равно, что у них там было с Гогеном… Эмиль инстинктивно поискал его глазами. Гоген тоже бросил на него быстрый взгляд и закурил.
"Когда она явилась ко мне и стала сбивчиво рассказывать о каких-то неистраченных эмоциях, я сначала ничего не понял. Только спустя несколько минут я, наконец, осознал, что это признание в любви. Я постарался ее успокоить, начал нести какую-то чушь, но вдруг увидел, что она раздевается. Она осталась в одном белье и призывно легла на постель, на которой я разложил свою новые эскизы. Я собрал их и, отойдя к мольберту, начал перебирать кисти. Я не ел вторые сутки, и мне совершенно не было дело до вышедшей из ума озабоченной дамочки. Потом я увидел, как она подпрыгнула на постели, как пантера, подошла и прошипела мне в лицо: «Ах так, щенок… Тогда я покупаю тебя». Я повернулся и увидел какое-то ожерелье, которое она бросила на мое убогое кресло. Ожерелье было старинное, с огромными камнями и наверняка стоило громадные деньги. «Оно твое! Несколько ночей со мной – и ты обеспечен». Увидев мою реакцию, она с видом победительницы, смеясь, повалилась на постель. Мне не оставалось ничего другого, как последовать за ней… Когда мы еще лежали, щелкнул ключ в замке и на пороге появился Герман. Мне показалось, что он не очень удивился, застав нас в постели. Но когда он увидел ожерелье, его глаза застыли и похолодели. С тех пор она еще несколько раз заходила ко мне, пока я не отработал деньги. После нее всегда приходил Герман и мстил".
Эмиль перевел взгляд с Гогена, о чем-то отрешенно думавшем за столом. И снова наткнулся на человека-зеркало.
- Герман, ты не знаешь, кто это?
- Где?
- Да тот тип, на том конце стола…
Внезапно на них сильно пахнуло духами с примесью алкогольных паров. Это могла бы только Эльза.
- Может, разбудить Тину к кофе?
- Тебе было мало? Отойди, пока я…
Эмиль выдохнул на нее дым, она резко отшатнулась и пошла к столу зажечь канделябры. Это было еще одной церемонией «гостиной у Эльзы» – выключать свет «для интима», как она говорила, и зажигать свечи. Толстый лысый господин засуетился и придвинулся к своей даме в надежде хоть немного лишить ее чопорности, совсем не соответствующей обстановке. Эмиль выбрал самое дальнее кресло и без сил опустился в него. До него доносился мерзкий смех Эльзы, отрывистые голоса Германа и Гогена, громкое дыхание толстого господина…
- Я набрала его номер. Я набирала его снова и снова. Но были только гудки… Длинные протяжные нескончаемые гудки…
Эмиль подскочил и чуть не сбил молодую племянницу Эльзы, которая устроилась на подлокотнике его кресла и качалась в такт словам. Почему она всегда жертвовала своим молодым окружением ради их больного общества, он не мог понять.
- Гудки были бесконечны. Они били в ухо…Равномерно… Убивая… Наслушавшись гудков, я подставила телефонную трубку к глазам – они стали биться в мои веки. Потом приложила их к губам – они резали их вдоль и поперек. Те губы, которые он когда-то целовал. Я разжала губы и заглотнула несколько гудков… Они утонули где-то во мне… Потом приложила трубку к сердцу – и оно стало биться им в такт. И мне казалось, что если я уберу трубку, сердце остановится…
Девушка затихла. Эмиль даже не знал, как ее зовут: все ее звали просто «племянница». В прошлый раз была та же история: она опять наглоталась гудков и качалась на подлокотнике его кресла. Эмиль осторожно встал и громко позвал:
- Гоген!
Тот о чем-то возбужденно говорил с Германом, который, казалось, даже не желал его слушать. Тряхнув своими кудрями, Гоген бросил на Эмиля ненавидящий взгляд, но подошел. Эмилю показалось, что Герман победно улыбнулся.
- Что Вам? – Гоген всегда говорил всем «Вы».
- Потанцуй с девушкой, – Эмиль подвел к нему племянницу. – По-моему, вам обоим будет, о чем поговорить.
Гоген стиснул зубы и нервно притянул девушку за талию. Вообще, он очень воспитан, этот Гоген, подумал Эмиль. Я бы на его месте послал меня к черту с этой племянницей. Эмиль подошел к Герману, стоящему у двери в спальню.
- Пойду ее разбужу... Пора… – Эмиль устало улыбнулся и вошел.
Тина спала. Он сел радом с ней на кровать и погладил ее по плечу. Она шевельнулась, но не проснулась. Эмиль пусто посмотрел на ночное небо и не нашел там звезд. Его глаза уже стали привыкать к темноте, и он в сотый раз стал осматривать спальню Эльзы. Прямо рядом с кроватью стоял этот злосчастный комод, в котором лежало пропавшее ожерелье – видимо, жутко дорогое, иначе Эльза бы так не переполошилась. Несмотря на все свои недостатки, она была очень щедра, вечно всех кормила и давала деньги. Ожерелье взял явно кто-то из их компании – тут Эльза была права. Но кто?.. Эмиль провел пальцами по ящикам комода. Пальцы нащупали старинные железные ручки и поверхность дерева. Интересно, где оно лежало?.. Здесь? Эмиль похолодел, но какое-то детское любопытство взяло вверх, и он решился посмотреть. Не отрывая взгляда от полоски света под дверью, он осторожно выдвинул ящик и просунул в него руку. Он нащупал какие-то кружева, белье – в общем, все атрибуты «содержательницы борделя», как называл ее Герман. Точно, наверное, здесь и лежало. Эмиль глупо хихикнул – и дверь внезапно открылась. Он лихорадочно толкнул ящик комода. Тот тяжело и со скрипом вошел обратно. Человек, вошедший в комнату, наверняка все видел и слышал. Эмиль покрылся испариной.
- Я просто хотел попрощаться, – Эмиль впервые слышал голос Германа таким глухим.
- Герман!
Человек остановился в дверях, но не обернулся.
- Это не я… Слышишь, это не я! Я просто по-дурацки открыл этот ящик, я не брал его!
От его крика проснулась Тина. Она села на кровати, минуту посидела, смотря перед собой, потом со стоном упала на подушку.
- Эмиль, я знаю… Знаю… Мне пора.
Дверь открылась и закрылась. Эмиль зарычал и бросился на кровать с кулаками. Он бил по матрасу и сползал на пол… Что он сейчас подумает… Что подумает! Тина заворочалась и стала спросонья натягивать плащ на голову.
Герман шел по ночной улице, смутно улыбаясь. «Бедняга Эмиль… Когда же он повзрослеет… и когда же, наконец, поймет, что я не могу дружить с ним, потому что только дружить я с мужчинами не умею… А эта стерва Тина… Вбила ему в голову, что у нее психозы, неврозы и неуправляемая тяга к алкоголю, а сама бегает по мужикам и ворует у лучшей подруги… Когда я увидел ее с Гогеном в постели, то чуть не рассмеялся… Но когда я понял, что она взяла ожерелье Эльзы, чтобы купить его ночи… Если бы Гоген сказал, что просто хочет стать таким, как все, я бы его отпустил… Даже к ней… Но я не прощу ему того, что он дал себя купить…"
Эмилю показалось, что прошла вечность, хотя на самом деле прошло не больше минуты, как дверь открылась, и кто-то вошел снова. Герман, слава богу!
- Герман! Как хорошо, что ты вернулся! Дай мне сказать… Я не брал это ожерелье! Но это сейчас не важно, важно то, что я всегда хотел…
Эмиль согнулся от удара в живот и повалился на пол. Он поднял глаза и увидел чьи-то ботинки.
- Я презираю вас. Я презираю вас за ваше отношение к жене. Я презираю вас за все то мерзкое, что сейчас вижу перед собой…
"Человек-зеркало» приподнял его за подбородок и ударил в лицо. Когда Эмиль пришел в себя, в комнате никого не было. Тина спала. Он подошел к двери и с усилием открыл ее. Когда он вышел, Тина резко выпрямилась на кровати. Какая удача! Мысли ее понеслись стремительно и четко выстроились в цепочку. В кармане своего плаща она нашла перчатки и надела их. Потом открыла ящик комода, который только что задвинул Эмиль, и просунула руку как можно дальше. Эта дурочка Эльза даже не потрудилась перепрятать свои сокровища, потому что, как она объясняла ей с умным видом, «дважды в одном месте искать не будут». Тина сгребла все, что нашла под бельем. На этот раз Эльза точно вызовет полицию, но на ручке шкафа останутся только одни отпечатки – того, кто выдвигал ящик несколько минут назад… Зато Гоген теперь ее! Только ее! Она выставит этого сноба Германа из его дома навсегда". Тина беззвучно расхохоталась и стала распихивать все по глубоким карманам плаща. Сейчас она выйдет отсюда, даст пару коротких номеров от все еще пьяной дамочки и уведет Эмиля домой. Она надела плащ нарочито небрежно. Карманы предательски оттопырились, но она засунула в них руки, решив ни при каких обстоятельствах их не вынимать, и пошла к двери.
Эмиль, согнувшись, вышел из спальни, вытирая ладонью лицо. Он был уверен, что это кровь, но когда посмотрел на свои пальцы, то ничего не смог разглядеть. В гостиной было почти темно – тускло горел только один канделябр на том конце стола. Эмиль заметил, что Гоген и племянница стояли посреди комнаты и сосредоточенно слушали друг друга, а Эльза меланхолично курила у окна. «Человека-зеркала» он не видел. Германа тоже. Толстый лысый господин уже почти вскарабкался на свою даму, окончательно лишившуюся своей чопорности. Эмиль подошел к столу и дрожащей рукой зажег основной канделябр, чтобы рассмотреть комнату и присутствующих. Толстый лысый господин сверкнул на него глазами и с силой задул его. Эмиль зажег его снова, но даже не успел отойти от стола, как все снова погрузилось во мрак. Эмиль взял канделябр, окликнул толстого лысого господина и с размаху ударил его по голове. Эльза истошно закричала. Полиция приехала почти сразу. Когда Эмиль в наручниках последний раз повернулся к Тине, из ее карманов доставали какой-то браслет.