Сегодня Турша разбудил меня рано: воздух еще был тяжел от костровой гари, а солнце еще только-только показало свой масляный, сырный бок. Я тихо спал в своем шерстяном чехле, когда тонкая, такая неловкая ручонка Турши выудила меня на свет, покачала из стороны в сторону…. Тихий вздох – Турша всегда так вздыхал, разглядывая мой мощный хребет, мой горделивый, изогнутый клюв, ощеренную волчью морду моего обуха. Мой мальчик наверное и во снах видел, как я со свистом рассекаю воздух, угрязая во вражьем черепе….Глупый он у меня, смешной.
Я достался маленькому хозяину от Нагьи, – старого, хромоногого кузнеца. Он-то и выковал мою железную башку, усадил на сосновую шею, а потом вдохнул в нее гордый волчий дух. Но укротить не смог – не слушался я его деревянных лап, и кузнец подарил меня Турше, наказав: «береги мальчишку, и в набеге, и в кочевье береги, от врагов, от людей и волков, а коли случится с ним чего, расколется твое медное сердечко».
Я очень умелый чекан: если ударю обухом, то расколю череп врага пополам, и убью, а если клювом, то оставлю только маленькую дырочку, и все равно убью.
Медное сердце… – не раз думал я – вот почему оно у меня медное? Впрочем, под железной-то скорлупой и медное, наверное, сойдет.
Наступил особый день – это я понял сразу. Турша вычурно вырядился – красные сапожки, пестрый кафтан, на голове – плотная шапка из войлока… что бы это значило? Он обычно забывал протирать меня кожей, а вот теперь тер, да тщательно, сильно… нет, он у меня все-таки неглупый паренек.
Набег! Я точно слышал это! Так вот почему тележные колеса скрипели так долго, а Стая ползла мимо пастбищ и курганов, не останавливаясь ни на полдня!
Мимо, звеня чешуей, рысили гордые всадники – Тур, несмотря на свой пестрый наряд, рядом с ними казался бледной хворостинкой. Ничего. Подрастет.
Рядом с кибиткой фыркал стреноженный конь. Увидев Туршу, он выпятил грудь, и захрапел. Хороший конь, хоть масть и негодная – на левом копыте белое пятно.
Конь этот был единственным к кому я ревновал Туршу. Конечно – за ним ведь постоянный уход нужен – и покорми, и помой, да хвост не забудь заплести…. А я – что? Меня за пояс заткнешь – я и не пикну, меня сломаешь, погнешь – не закричу, не заплачу.
Вот поскакали – Турша на коне, а я – на поясе. А земля-то под копыта дрожит. Не один Турша, конечно, землю трясет, но все равно – приятно.
- Ула-ла! Ула-ла! – воет стая, и Турша тоже: Ула-ла!
Я чуял своим волчьим носом, как шевелятся, накаляются клинки в ножнах, как гудят грозно палицы, и будь моя паст настоящей, я бы, наверное, тоже завыл: – Ула-ла!
Мы с Туршей еще не видели врага, когда хлынула первая волна стрел. Недолго стрелы летят почти все клюют землю своими бронзовыми носами….
Турша торопливо распутывал горит… быстрее… так… вот выгнулась деревянная грудь лука, вот легла стрела….
Враги! Шумит, гремит их войско, окрыленное разноцветными знаменами… вжик! – эх! Зазевался! – проглядел, как Турша стреляет. Ну, ничего скоро мой черед….
Мы все ближе…. Смуглокожие враги теснятся, прячутся за деревянными щитами… ну же… ну… ближе….
Мы не будем врезаться в строй – только оцарапаем самый краешек войска, и умчимся, выманивая их колесницы на открытое место.
Близко… Турша сорвал щит… схватил… нет пока только коснулся меня… руки у него дрожат… не сможет… испугается….
А они все ближе, ближе… как быть? Что? Что делать? «…береги мальчишку, и в набеге, и в кочевье береги, от врагов, от людей и волков…». Ближе, ближе… бешен колотится Турши сердечко… или это мое – медное?
Сейчас закричит… нет… я закричу… нет, уже кричу:
- Сто-о-о-ой!

Чекан обжег Турше руку, а следом издал протяжный страшный вой….Турша пискнул, и кубарем скатился с лошади – прямо в густую, едкую пыль….
Чекан улетел куда-то в сторону, и тут же исчез в серой круговерти.
Турша видел только косматые тени всадников, да смутный кусочек неба.
Мальчик уже не боялся. Он просто лежал на земле, и думал: что это за звук так испугал его?
Откуда ему было знать, что так лопается медное сердце?