I

Орнаментом повитой ночью ткани
Свисают записи пристанищ и вранья.
Все то, что причитается в придачу,
Все то, что не дает забыть свое
И улететь: желание иметь.
Мельчайшее и доброе на свете
(«Мое», – щебечут просыпаясь дети)
Дано нам от рождения сумой.
И даже, если кажемся чужими
Себе. Свет слепит, странно
Звонок сон. Кто знает?
Ведь не зря взращен
Адам из пыли.


II


Над островами тянет запах лета,
Цикады тикают, считая дня минуты,
Потрескавшись от ветра и жары –
Остатки вечности.
Плетется зной за ставни.
Свист трясогуски. Телефон устал.
Свод неподвижен.
Пот расплавит камни.
Лишь небо говорит: «Ты – кровь,
Мой нерожденный след
И подражанье»
«Не надо, небо,
Мне и так хреново»


III


Когда ждала лимита на рожденье,
Я сомневалась как сейчас,
Быть даже больше.
(Все говорили: «Нафига тебе?»)
И подобрав себе из сотен маму,
В жизнь впрыгнула. Ее любила До –
Десятилетия, а может эры.
Мне так хотелось вылезти, сказав:
«Привет, узнала?»
Но, к сожалению, она
Не слышала.


IV


На дереве качается листок,
В него завернут кокон, ждет рассвета.
За ним охотится сорока, ей кормить
Детей. И лету не всегда гостить
Здесь. И в этот час, коль есть Он –
Думает ли вдруг, чье нерожденье
Больше?


V


Мне отвернуться – все вернется вспять
Вновь разбегутся горы и озера,
И мамонты проснутся ото льда
И птицы, что размером с дюны,
Размахом крыльев закрывают свет.
В зрачок сжимаясь кружится
Земля к желанию,
Что изначально было:
Иметь.
Как сына.