Перед сном Незнайка так долго смотрел на круглую белую Луну, зависшую в левом верхнем углу открытого окна, что она это почувствовала. Сначала Луна начала подрагивать в светлом облачке своего сияния, словно подчиняясь ритму неведомой музыки, а потом увлеклась и затанцевала.
Незнайка изумился:
- Луна, – спросил он, – у тебя сегодня праздник какой-то, что ли? Классно пляшешь.
- Я не пляшу, а свингую... Готовлюсь к празднику, – ответила Луна, – разве ты о нём не знаешь?
- Чтоб я о праздниках не знал! – засмеялся Незнайка,- Это ты про Пасху или День Парижской Коммуны?
- Нет, – закружилась Луна, – это я о джазовом фестивале. Соберутся дети, будут играть на разных музыкальных инструментах... И не просто музыку – особую! Такую ритмичную, такую остроумную, независимо от того, весёлая она или грустная.
- Как же так, – возмутился Незнайка, – почему мне Гусля ничего не сказал об этом? Я же давно у него учусь, почти что две недели, и тоже играть умею на разных музыкальных инструментах!
- Ой, врёшь, Незнайка, – укорила его Луна, – не на разных, а на одном, и то – пока недостаточно. Даже синкопу не понимаешь.
- Всё я понимаю! – обиделся Незнайка, – И откуда тебе знать! Я же днём учусь, а ты приходишь только вечером.
- Меня просто не видно, Солнышко затмевает, – пояснила Луна, – но я за тобой наблюдаю внимательно.
- И когда он будет, этот твой праздник? – поинтересовался Незнайка.
- Двадцать четвёртого апреля, – ответила она, всё ещё покачиваясь, – в музыкальной школе №2. Праздник не только мой, он общий! Времени мало осталось, готовься и ты, Незнайка.
- А чего, я и так готов. Ты, Луна, сегодня похожа на большую ноту.
- На какую именно?
- Ну, я думаю, на половинную... Нет, нет, – вспомнил он, – точно, на целую...
Тут Луна поплыла вверх, к другому окошку, а Незнайка заснул.

Утром Незнайка первым делом выяснил отношения с музыкантом Гуслей, своим учителем:
- Что ж ты, Гусля, – упрекнул он, – молчишь о джазовом фестивале? Мне, небось, тоже хочется в нём поучаствовать.
- Ты ещё ноты не все выучил. И в длительностях путаешься. А джазовые ритмы особо сложны, там считать вслух трудно, нужно музыкантский опыт иметь чуть побольше твоего, чтобы чувствовать ритмический рисунок.
- Из-за таких пустяков ты меня на фестиваль не пускаешь? – рассердился Незнайка, – Ну и пожалуйства. Сам научусь, если ты мне помочь не хочешь.
Обиделся Незнайка и пошёл с гордым видом куда глаза глядят. На самом деле только вид у него и оставался гордым, а в душе плакала такая тоска, что не выдержал Незнайка и поплакал с нею вместе, скрывшись от всех глаз среди резных листьев одуванчика.
- Чирик! Чи-и-ив-чив? – участливо спросил Воробьишка, слетевший с ветки.
- Понимаешь, – опустив голову, признался Незнайка, – я на самом деле не знаю, как играть джаз...
- Чив-чив... Чив-чи-и-ив! – уверенно подсказал Воробей, – Чирик-чи... Рик-чив!
- Ты так думаешь? – засомневался Незнайка, прислушиваясь к себе,- Неужели так просто?
Незнайка тренировался изо всех сил, забыв и про обед, и про другие приятные дела. Сначала он научился джаз петь. Потом прилетел Дятел, и среди барабанных точек и тире по берёзе Незнайка услышал столько джазовых ритмов, что даже запомнить все не смог. «Да нужно ли запоминать, – спросил он себя, – не лучше ли их придумывать?» Берёзу слегка раскачивал ветер, и одуванчики ритмично кивали пушистыми головами. «Тоже свингуют...» – понял Незнайка. Он научился петь не хуже Воробьишки, стучать так же ритмично, как Дятел, и понял, что пора бы вернуться домой и посоветоваться с Гуслей, вдруг птичий джаз вовсе не тот, что нужен для фестиваля...
Но Гусля несказанно обрадовался, похвалил Незнайку и разучил с ним настоящую джазовую пьесу. Так Незнайка стал джазменом.