Она по мне (понятно!) заскучала.
Она опять нарушила табу
и, с мужем говоря через губу,
со мною упоительно молчала.

Привычно скинув верх, она взяла
меня свом ажуром в окруженье
(проиграно не начатым сраженье
вздохнул, когда и низ она сняла).

И тут на потолок ...не тень легла,
под Прохоровкой танки так мелькали!
Как в теннисе, из всякого угла
меня её коленки доставали.

Потом нас взрыв любви соединил
и разбросал останки по постели...
Потом был муж...Мы кое-как успели
одеться и я кое-как свалил.

Я шел домой и думал, – вот кино!
Смотря его до своего рожденья,
я с каждым разом новое его
снимаю и снимаю продолженье.

Лишь героинь меняется типаж
да плёнка уступает модной цифре,
а так, всё тот же скучный антураж,-
«Вернулся муж, а мы в прямом эфире»…

Назавтра вновь ко мне её душа
вперед шального тела прилетела.
Она глушила скрип карандаша,
заказывая всё, что вновь хотела.

А я нудил, я мямлил и юлил,
с меня давно, что было с нами, сплыло
и, ...как в футболе, где – «Судью на мыло!»
подальше, чем судья я послан был.

Она ушла Америкой в туман,
утробно обозлённой на Европу,
я посмотрел, взгрустнув, на её попу,
отметив машинально, что «шарман».

И снова сел писать вот этот стих,
в котором ерундой вас заморочив,
не написал и пары нужных строчек,
хотя начать бы следовало с них...