Ты устала играть, ну а роль ещё снится и снится…
Ты устала вилять журавлиным хвостом, синица,
да выглядывать Бородино в небе Аустерлица…

Ты сказала – НУ ВСЁ…, это всё за тобой побежало,
это – ВСЁ …так внезапно …до точки до крохотной …сжало,
что вселенную чувств в себя еле-еле вмещало.

И вошла, словно нож под ребро, тишиною тоска,
засосало под ложечкой и запекло у виска…
…взгляд усталый… лишь точку опоры …для тела …искал…

Телевизор программу сожрал, и не выплюнул фильм,
лез в премьеры высокой страны невысокий, но крышей не хил,
да на «Поле чудес» гоготала толпа простофиль.

Тот, кто в небе, в упор в мою душу смотрел,
я, как голый пред ним, в униженьи серел и смирнел.
Я тебя забывал, мастеря из стихов самострел.

Ты сказала – Меня не ищи, и, вздохнув, растворилась,
и аорта моя, как от бритвы опасной открылась,
когда крылья любви оторвала тупая бескрылость…

Вроде ночь, ну такая ж точь-в-точь, как и ночь
накануне, но в этой лишь воспоминанья толочь.
Словно скальпелем резать пластмассу, чтоб жил тамагоч.

Тебя нет… Видно, умершим так же вот воздуха нет,
так убитому разницы нет, чей стрелял пистолет.
Всё равно карасю, с чем его подадут на обед.

Я тебя забывая, учусь понемногу ходить
без тебя – удивляться чему-то, хохмить.
Что всего получается проще, так это хамить.

Без тебя в моём городе не наступает весна,
тускло светится месяца в небе пустая блесна,
обгоняет меня сто один далматинец без ста.

В пятом времени года – ЛЮБВИ шелестит листопад,
в нём завхоз проверяет наличие снежных лопат,
солнце светит в оконце не ярче церковных лампад.

Все улыбки потрачены на разжиганье печи,
предпоследнюю нежность несут в закрома, под ключи.
Все надежды размолоты, слухи пекут калачи…

Что же, вкруг государства ЛЮБОВЬ ты не выстроишь стен,
кто вчера в нем богач, тот сегодня пропащий совсем.
Да, любовь – наикризистней всех социальных систем.

Восторжен, подавлен, барышник в нём или поэт,
виновен ли, нет, но подтянут тебя под ответ,
приговор приведут в исполнение в сей же момент…

Здесь,… в театре ЛЮБОВЬ, где абсурден любой реализм,
где простимый наив поощряет свой максимализм,
где актёры просвечены светом неправильных призм,

пыльный занавес после премьеры бессильно висит,
тараканы по сцене пылят в тараканьем такси.
Тень главрежа, крошась, потирает пустые виски,-

Что случилось?... Стряслось? Как же так? Как же так? Как же так?
Где восторги? Овации? ..Где же вчерашний аншлаг?
Но в ответ только дождь небеса сеют в серый дуршлаг.

Ты вернулась… Пришла. Испугалась обвала, обрыва,
я рванулся к тебе, – мы спаслись за минуту до взрыва.
О, блаженные сердцем не знают иного порыва!

Эта – новая жизнь, нашей нежности, наших объятий.
Но в былую стучит, добывая тоску её, дятел.
Но по прошлой прошёлся ордой недоверия Батый.

Мы вернулись туда, где недавно так глупо расстались,
мы губами, руками пробиться друг к другу старались.
Истуканы отчаянья нежностью в сердце стирались.

В пятом времени года – ЛЮБВИ расцветает сирень,
в государстве ЛЮБОВЬ засвистела над плахой свирель,
и в театре актеры читают стихов акварель.

Ты ни слова же НЕ проронила о грустном былом,
как ни разу в Госдуме не выступил Ален Делон,
как ни разу не вспомнил Ньютона Ньютона бином.

Да и я всё забыл. Ерунда, на чуть-чуть умереть,
говорят, куда боле длинна настоящая смерть.
Тренированней буду, спокойней, уверенней впредь.

Но в музее ЛЮБВИ я на видное место прибью
нашу прошлую жизнь и портрет твой, который люблю,
где ещё не сказала любви невиновной – Адью...